Арабские сны - Ирина Лакина

Мне бы радоваться — соперница за бортом, я в шахской постели, но что-то внутри меня сжалось в тугой комок от грядущей неизвестности и борьбы.

«Боже, — подумала я, — гарем полон жаждущих его любви гадюк, а он не прочь разнообразить свою сексуальную жизнь новыми наложницами». Так дело не пойдет! Я не собираюсь рыдать под его дверями, как отвергнутая Дэрья Хатун, или покорно сидеть в своей золоченой клетке, пока он развлекается с другой.

Пока я размышляла, он подошел к столу с восточными сладостями, положил несколько кусочков пахлавы на серебряную тарелку и вернулся ко мне.

— Открывай рот, — скомандовал он таким тоном, словно приказывал мне идти в атаку.

Я повиновалась. Он положил мне на язык первый кусочек этого божественного яства, и я прикрыла от удовольствия глаза. Тесто таяло во рту, растворяясь на языке медовой нугой.

— Ты боишься, хатун, — продолжил он, отправляя мне в рот следующий кусок, — ты думаешь, что тебя ждет такая же участь, и боишься.

Его умные синие глаза смотрели на меня тепло и ласково, заставляя умирать от необычайной нежности к этому мужчине. Он был прав — я боялась. Боялась не потому, что не смогу достигнуть такого же, как и моя хозяйка, положения, и не потому, что у меня может не быть такого же сундука с тканями и драгоценностями, как у нее, а потому, что я влюбилась в него по самые гланды. Я влюбилась до того сильно, что захотела родить ему ребенка. Прямо в этом дворце, несмотря на отсутствие оборудованного родильного отделения и магазина с памперсами.

Я проглотила последний кусочек пахлавы и кивнула ему в знак согласия.

— Да, я боюсь. Потому что в моей жизни уже было предательство, и я думала, что не смогу полюбить, не смогу открыть своего сердца мужчине. Я попала сюда волей судьбы, но остаться собираюсь, следуя своим собственным желаниям. И мне страшно, мой повелитель! Я боюсь, что ты не умеешь любить. Я боюсь, что тебе нельзя любить. Боюсь, что я всего лишь услада на одну ночь, а хочу быть на всю жизнь! — выпалила я, набравшись смелости.

— Так будь! — прошептал он и припал к моим губам нежным поцелуем.

У меня перехватило дыхание. Одно его прикосновение сводило с ума. Мои руки сами выпустили край шелкового одеяла, оголив обнаженную кожу. Мягкая, широкая ладонь Джахана сжала мою грудь, и я застонала от подступившего желания.

Мои руки забрались под бархатную ткань его халата и начали ласкать его мощный торс, поглаживая ровные кубики пресса и четко очерченные мышцы груди. Мои пальцы с наслаждением перебирали мягкие волоски на его теле, в то время как его руки крепко сжимали мои бедра.

Я потянула за края его халата, и мы рухнули на кровать, не прерывая поцелуй.

— Рамаль… — прошептал он мне на ухо, обжигая горячим дыханием мою кожу, — мне нужно идти на совет дивана, но сегодня ночью я буду ждать тебя.

Из его уст это имя звучало, как самый лучший комплимент в моей жизни. Оно ласкало слух, вызывая приступы сладкой истомы внизу живота.

Он мягко отстранился от меня и потуже затянул пояс халата. Ничто, кроме глубокого дыхания и расширенных зрачков, не выдавало его возбуждения. Я же вся горела, растекалась на шелке простыней влажной рекой вожделения. Мое лицо залил румянец, словно я пробежала стометровку на морозе — туда и обратно.

— Я секунды буду считать до нашей встречи, повелитель, — ответила я, пронзая его полным страсти взглядом.

— Тебе пора, — ответил он, подавая мой наряд, — сейчас сюда придет баши — одевать меня. Ты не должна с ним встречаться.

Я кивнула и сползла с кровати. Быстро натянув платье, я постучала в дверь. Меня ждал другой мир — полный зависти и лжи, и я смело шагнула ему навстречу.

ГЛАВА 17

Я так торопилась попасть в гарем, что чуть не сбила Первиз-бея, неожиданно появившегося из-за угла. Сегодня его спокойное лицо светилось теплом, а в глазах не было и тени знакомой строгости и угрозы. Его статная крепкая фигура, облаченная в отороченный черным мехом кафтан, возвышалась надо мной, как мраморная колонна.

— Хатун, доброго тебе утра! — радостно сказал он, расплываясь в улыбке. Его тонкие, изогнутые и аккуратно постриженные усы поползли вслед за уголками губ.

— Доброе утро, господин! — ответила я и присела в реверансе.

— Я надеюсь, повелитель в добром здравии и хорошем настроении? — спросил он, начав накручивать ус на длинный изящный палец.

— Так и есть, — сказала я, стараясь понять причину его столь очевидной радости.

— Вот что, хатун, — он воровато оглянулся и достал откуда-то из-под кафтана маленький атласный мешочек красного цвета, — передай это Зулейке.

Я взяла в руки мешочек и почувствовала внутри что-то маленькое и твердое. Наверняка какое-то украшение. Но с какой стати? Или я что-то пропустила?

— Хорошо, господин, — я терялась в догадках и недоуменно смотрела на счастливого кападжи, который еще вчера вечером метал громы и молнии и был чернее тучи.

— И гляди! — Он поднял вверх указательный палец. — Никому не слова, поняла? — Его лицо вновь приобрело суровый угрожающий вид, хотя глаза по-прежнему светились неприкрытым счастьем.

— Поняла-поняла, — закивала я, затем быстро присела, спрятала на груди мешочек и, не оборачиваясь, поспешила дальше своей дорогой.

Добежав до гаремных дверей, я замерла у маленького зарешеченного окошка, не решаясь в таком виде войти внутрь. В комнате джарийе, через которую лежал мой путь на второй этаж в покои Дэрьи Хатун, как раз начался завтрак. Все обитатели террариума собрались в одну кучу и шипели, разрабатывая свои раздвоенные языки сплетнями, рассевшись по нескольку человек вокруг низких круглых столиков с традиционным пловом и подслащенной водой.

«Эх… — подумала я, — сейчас бы после такой ночки бокальчик холодного игристого да плитку шоколада — отпраздновать».

Прямо под окном располагался столик, за которым сидела Элена в компании трех девушек, имен которых я не знала.

— Служанка-то Дэрьи Хатун, русинка со странным именем Лекси, не ночевала сегодня в покоях госпожи, — заговорщицким голосом сообщила гречанка своим подругам. — А у повелителя новая наложница была.

— И всюду ты, Элена, подвох видишь, — ответила ей миниатюрная шатенка с карими глазами. — Масуд-ага ее вчера в лазарет уводил — за Зулейкой ухаживать, я сама видела.

— Да только утром там ее уже и след простыл! — парировала неугомонная завистница. — Я завтрак носила — а ее нет.

— А Зулейка что? Разве ты не спросила?

— Не твое дело — сказала. Вот и весь разговор.

Элена обиженно поджала губки и надулась, как болотная жаба, распираемая от собственной желчи.