Письма Амины - Юнас Бенгтсон

Берусь за ручку, дверь открывается: похоже, взломана. В прихожей темновато. Влажный воздух. Две двери, на обеих написано: «Частная собственность», и лестница, по которой я поднимаюсь. На втором этаже — узкий коридор с дверями по обе стороны, на полу — зеленый ковер (похоже, его не стирали с тех пор, как был построен дом), обои с желтоватым узором. Видимо, здесь и живет Амина. Комната четыре. Прямо как в больнице, люди живут здесь в комнатах с номерами.

Номера три не существует. Один, два и сразу пять перед номером четыре. Номера написаны на дверях черной краской. Я стучу в дверь, а рука дрожит. Ответа нет. Я стучу снова, сильнее. Опять ничего. Затем открывается дверь на противоположной стороне, в самом конце коридора. Выходит женщина средних лет, между указательным и средним пальцами у нее крепко зажата сигарета, губы накрашены ярко-красной помадой.

— Чего вам?

— Я ищу Амину.

— Здесь вы ее не найдете.

Она ковыляет ко мне. Не очень трезвая, но держит себя в руках. Когда знаком с симптомами, их трудно не заметить. Легкая томность в голосе, осанка, тело всегда чуть наклонено вперед, большую часть работы при ходьбе делает сила тяжести. А может, почки болят. Следом бежит шавка. Все время на шаг позади или впереди нее. Она подходит ближе, и я вижу, что фильтр сигареты вымазан тем же красным цветом, что и губы.

— Амина здесь больше не живет, я ее выгнала. И вовремя.

Песик прыгает ей на ноги, тявкает, чтобы привлечь внимание.

— Тихо, Шейла, тихо, я разговариваю с человеком.

Она слегка отталкивает собаку ногой.

— Посмотрите комнату? Может, хотите снять?

Я киваю.

Она вынимает из халата связку ключей, отпирает дверь.

— Вообще-то она казалась милой девушкой, было совершенно незаметно, что она из этих… Может, потому я и дала себя обмануть. Такая симпатичная девушка, говорила по-датски и все такое. Надо было задуматься, когда я услышала, как ее зовут.

Она толкает дверь. Собачка бежит впереди. Она находит выключатель справа от двери и включает свет.

— Вы не подумайте, я вообще-то против них ничего не имею. Просто не хочу сдавать им комнаты. Я сдаю только приличным людям… Ну вот, смотрите…

Комната не более пары метров в длину и ширину. Стены когда-то были белыми, но теперь окрашены сыростью и сигаретным дымом. У стены — кровать без простыни, на матрасе — большие пятна. Пахнет сыростью и грязью.

Она подходит к окну и отдергивает зеленые шторы.

Справа — дверь в ванную. Открываю. Воздух затхлый, влажный. Кафель на полу разбит.

— Если соберетесь снять, мы можем ее подремонтировать. Повесить новые шторы. Можете у меня телевизор одолжить. Он небольшой, но работает. Со мной можно ладить, сами увидите. И с ней мы ладили, хоть имя у нее и было странное.

— Сколько она здесь прожила?

— Может, чуть больше года. Сначала казалась такой приятной девушкой. Она мне правда очень нравилась. Однажды я пригласила ее к себе попить кофе. Но потом начал ходить этот парень.

— Парень?

— Да, такой, темненький.

— Они были женаты?

— Вот уж не знаю. Знаю, что сюда начал таскаться темненький парень, и я не понимала ни слова из того, что они говорили…

— И вы ее выгнали?

— Да, но, конечно, не сразу. Зачем мне проблемы? Но с тех пор, как он начал к ней ходить, нам больше не стало покоя. А когда он к ней переехал, вот тут-то началось. Но со мной можно ладить, я просто сказала, что если они собираются здесь жить, то должны платить больше.

— И они здесь оба жили? В этой комнате?

— Да, комната небольшая. Но они наверняка к такому привыкшие…

— Что вы имеете в виду?

— Ну, им ведь не нужно много места, этим… Они и по восемь человек могут жить в такой комнатке. Братья двоюродные, сестры, весь кагал.

— Сколько они здесь прожили?

— Месяцев несколько. Она все ж такая приятная была девушка, нравилась мне, я уже говорила. Все испортилось, когда этот ее друг переехал.

— Как испортилось?

— Эта их странная музыка и скандалы до полуночи. И машины, все время машины, приезжали посреди ночи, стояли и газовали. Из окон музыка эта дикая. Мне пришлось это прекратить.

— Да, с таким надо быть поосторожнее.

— И знаете что, я-то думала, она такая милая девушка. Казалась очень славной. Только когда вместе их увидишь, тогда только и заметно, что она тоже из этих…

— Из черножопых?

— Да…

Я смотрю в окно, у Амины была комната с видом на парковку за супермаркетом. Перевернутые тележки и мусорный контейнер. Я вынимаю из кармана пузырек с лекарством.

— Что это у вас там?

— Лекарство.

— Да? Вы что, аллергик?

— Это чтобы я тебя не задушил.

Ее шавка с лаем принимается прыгать на мою ногу.

— Убери свою вонючую псину, пока я ей ноги не вырвал.

Я оставляю ее в комнате номер четыре, успокаивать собаку.

23

Началось это в поезде, а в автобусе от Эстепорт стало еще хуже. Дрожь в руках, сильная потливость. Если бы я не был болен столько лет, подумал бы, что подхватил грипп. Но симптомы мне знакомы: скоро начнется приступ. Сильный. В голове слышно громкое бормотание, все чувства обостряются: звуки становятся громче, цвета — ярче. Через пару часов я буду потерян для мира. Я думаю о Карле, парне, с которым мы лежали в больнице. Выписавшись, он начал носить прибор для измерения пульса. Вокруг груди затягивался ремень, от которого на часы шла информация о пульсе. Он делал все, чтобы пульс не учащался. Если его окружали люди, которые его нервировали, и пульс учащался, он уходил. Позволял автобусу уйти из-под носа, лишь бы не ускорять ходьбы. Но это не помогло, он рассказал мне об этом, когда снова попал в больницу.

Я вхожу в квартиру брата. Пью лекарство. Нахожу снотворное. Принимаю пять таблеток. Недостаточно, чтобы умереть, если только я не уподоблюсь Джими Хендриксу и не захлебнусь собственной блевотой. Надо отключиться, пока мозг не взорвался к чертям.

Или можно возвращаться в больницу. Такого тебе не пропишет ни один врач, но я не знаю, что еще можно сделать. Лежу в кровати, сердце так колотится, что мне слышно звук. Бам, бам, бам, бам, как большой барабан, каннибалы готовят котел. Вся одежда пропиталась потом. Тут свет погас.

24

На следующий день я просыпаюсь уже за полдень. Снотворное еще не выветрилось, но психоз прошел. Выпиваю полный кофейник крепкого кофе. Пытаюсь преодолеть действие снотворного: хожу по квартире, хожу вверх и вниз по лестницами, между гостиной и кухней, обратно в спальню, затем снова на кухню. Принимаю холодную ванну и одеваюсь.

Пойду пешком. Идти далеко, но погода хорошая, а после вчерашнего приступа я боюсь рисковать. Не доверяю автобусам. Или себе.

Короткая дорожка, по обеим сторонам изгородь. Дорожка ведет к маленькой площадке с лавочками, расположенной перед низким бетонным строением. Рядом с дверью — латунная табличка с названием кризисного центра. «Предоставление помощи женщинам» — написано внизу. Я миную две двери, предбанник, вхожу в приемную. Самая обычная госконтора: стойка, стулья вдоль белой стены. Несколько репродукций то ли Моне, то ли Мане и детские рисунки в рамках. Женщина за стойкой что-то перепечатывает на компьютере с листа А4, лежащего рядом. Ей лет сорок с небольшим, на шее на нитке жемчуга висят очки для чтения. Волосы темные, окрашены в рыжеватый цвет.

— Извините.

Еще пара щелчков мышкой, и она дружелюбно на меня смотрит:

— Мужчинам здесь находиться запрещено.

— Я ищу одну девушку.

— К сожалению, не могу вам помочь.

Из правой двери выходит молодая азиатка. У нее на лице большой синяк, голубой, но уже начавший лиловеть. Увидев меня, она снова исчезает за дверью.

— К вам, вероятно, обращалась девушка по имени Амина, турчанка.

— К сожалению, я не могу вам помочь, мужчинам здесь находиться запрещено.

— Я ее друг.

— К сожалению, таковы наши правила.

Она смотрит куда-то через мое плечо, и только теперь я замечаю охранника, она, видно, сидела у двери. Здоровая светловолосая женщина, возраст примерно между тридцатью и сорока, в униформе, с большой грудью, оттопыривающей синюю ткань.

— Я просто хочу узнать, есть ли у вас ее адрес, ее новый адрес.

— Я не могу вам помочь, вынуждена попросить вас уйти. Как я уже сказала, мужчинам здесь находиться запрещено.

Одну руку охранница кладет мне на плечо, а другой берет за локоть. Всего только легкое прикосновение.

— Я просто хочу знать, что с ней случилось.

Женщина за стойкой снова поворачивается к компьютеру. Захват усиливается, и охранница ведет меня к двери. Положив руку на спину, не толкая, а всего лишь подсказывая направление, не грубо, но очень профессионально. Я не сопротивляюсь, я умею слушаться, я приучен делать, что говорят, я знаю, что в противном случае может произойти. Она открывает дверь и выводит меня. Встает перед дверью, скрестив руки на груди.