Нелегал - Елена Хаецкая

За женщиной брел юнец приблизительно тех же лет, что и Авденаго. Юнцу явно было не по себе: он вжимал голову в плечи, озирался и каждое мгновение готов был дать стрекача.

И внезапно Авденаго понял, кто эти люди и куда они направляются.

— Клиенты! — прошептал он, прячась вместе с Юдифью за горы забытых шуб. — Свиной потрох! Наверняка ищут квартиру Морана и заблудились.

— Хочешь понаблюдать? — спросила Юдифь, осторожно высовываясь из-за шуб.

В этот миг юноша, тащившийся за монументальной теткой, приостановился и воззрился на Юдифь. Она скорчила ему рожицу и спряталась.

— Он меня увидел, — прошептала Юдифь.

— Многообещающий мальчик, — отозвался Авденаго. Ему почему-то был жутко противен этот парень.

— Да нет же, пойми, он действительно меня увидел! — возбужденно повторила Юдифь. — Большая редкость.

— Для человека?

— Да.

— Но я ведь человек, а я-то тебя сразу увидел!

— Ты — создание Морана.

— Очевидно, он — тоже, — сказал Авденаго. — Другого объяснения я не нахожу.

— Вообще-то он симпатичный, — задумчиво произнесла Юдифь. — Скорее всего, это я виновата. Симпатичным я иногда показываюсь. Просто так, ради удовольствия. Некоторые пугаются, а некоторые… по-разному реагируют. В 1978 году один мужчина хотел вызвать милицию. Решил, что я воровка, представляешь? А в 1961 у меня был настоящий любовник. Ему было шестнадцать лет. Он потом растолстел, забыл меня, женился на дуре и умер в 1998-м от сердечной недостаточности. Его жены не было дома, когда ему стало плохо, и я сидела с ним до самого конца, а он все сжимал мои руки и рассказывал, как был счастлив со мной.

— Он считал, что ты ему чудишься, — сказал Авденаго.

— А может быть, он и в самом деле был со мной счастлив! — возразила Юдифь. Она больно ущипнула Авденаго и прибавила: — Да ты меня ревнуешь, что ли?

— Отстань! — вскрикнул он. — Дура!

Она показала ему язык и убежала.

Авденаго пошел вслед за клиентами. Ему хотелось полюбоваться на то, как обойдется с юнцом Джурич Моран.

Моран с самого начала запретил Авденаго входить в лабораторию и вообще прикасаться ко всему, что имеет какое-то отношение к бизнесу, поэтому Авденаго даже не стал пытаться проникнуть в комнату, где хозяин вел переговоры с внушительной дамой и ее сыном. Войти туда с чаем на подносе было бы в тот миг равносильно самоубийству.

Поэтому Авденаго подслушивал. Моран никогда не предупреждал его о том, чтобы не подслушивать и не подглядывать.

К тому моменту, когда Авденаго вернулся в квартиру Морана, важная особа и ее сынок еще плутали по владениям Юдифи. Авденаго выскочил разок прямо перед ней, изобразил из себя вменяемого старожила и, после того, как наивная женщина спросила у него дорогу, нарочно отправил ее по ложному пути — в коридор, который заканчивался тупиком старой кладовки, забитой окаменевшими банками с вареньем. На одной из банок еще можно было прочитать этикетку: «Лето 1973, Сосновка».

Авденаго пробрался к себе на кухню и затаился там. Моран Джурич, судя по всему, не обратил ни малейшего внимания на возвращение своего раба. То ли спал, то ли погрузился в чтение.

Клиентка позвонила в дверь спустя минут двадцать. Авденаго слышал, как она разговаривает с Мораном в прихожей, как топочет и сопит ее балованный сынок. Затем все трое скрылись в гостиной Морана.

Тут и настало время для Авденаго выползти из своего убежища и приникнуть ухом к дверной щели. Как он и ожидал, говорила в основном мать, а ее отпрыск мялся и подпирал стену. Мать именовала его «Денисиком».

При виде таких, как он, Авденаго всегда разбирала злоба. Хорошо, был бы этот Денисик семи пядей во лбу. Каким-нибудь умником или на худой конец добросовестным зубрилкой. Пусть бы Бог или собственное трудолюбие дали ему какие-то преимущества! Так нет же, в том-то все и дело.

Денисик представлял собой типичного оболтуса, ничем не лучше, чем некто Миха Балашов. Такое же пустое место. Типичное пушечное мясо второго разбора, как выражается Моран.

В чем же разница?

Только в одном: у Михи Балашова нет такой мамочки, какая имеется у Денисика. Нет у Михи мамочки, которая бы попыталась пропихнуть усатого ребеночка в институт, а когда эта попытка провалилась — нашла бы другой способ оградить его от неприятностей, которые неизбежно ожидают подобных оболтусов в жизни.

— Видите ли, Денечка очень мечтательный… — доносился голос визитерши. — Он совершенно неприспособленный. Даже в институт не смог… А я ведь готова была во всем себе отказывать! Я просто в безвыходном положении. — Она шумно всхлипнула и долго потом сморкалась.

Даже в болезненном бреду Авденаго не мог бы представить собственную мать, которая вот так пришла бы к незнакомому человеку умолять за своего отпрыска. Да еще принесла бы деньги. Авденаго аж подпрыгнул, когда услышал сумму: двадцать пять тысяч.

Авденаго уселся под дверью на корточках, обхватил колени руками, уткнулся лбом. Одним — все, другим — ничего. Подлый и гадкий закон, неизвестно кем установленный. Лотерея. И пожаловаться некому. Какой билетик вытащил — такой уж вытащил.

Почему же, в таком случае, так горько на сердце? И с кем поделиться печалью, пока она совсем не задушила, — с Юдифью? Юдифь, пожалуй, не поймет. Или, того хуже, поймет слишком хорошо и своим сочувствием вымотает всю душу.

Женщины это умеют — вытягивать из тебя душу по ниточке и наматывать на веретенышко.

Авденаго потихоньку убрался из-под двери. Ну их всех совсем. Он уполз на свою кухню, как раненый зверь, и принялся зализывать душевные раны: приготовил себе чашку густого горячего шоколада, взял кусок покупного торта, слегка подкисший (Моран любил мокрые торты с пропиткой и всегда такие покупал). Съел и выпил.

«Глянцевые журналы — ложь и зло, — решил Авденаго. — Либо все женщины все-таки дуры. От шоколада легче не становится. Наоборот: как будто чугунное ядро в желудке. Надо бы у Морана стопарик водки попросить».

Он слышал, как за визитершей захлопнулась дверь. Подождал немного, затем заварил чай и бесцеремонно вломился к Морану.

Хозяин лежал на диване и читал растрепанного библиотечного «Айвенго».

— Убирайся, не мешай, — произнес Моран, не отрываясь от книги.

Авденаго поставил поднос с чаем на стол.

— Что, — сказал он с дерзостью отчаяния (терять-то, в общем, уже нечего!), — изучаете материал?

Моран поднял взгляд. Очень холодный.

— Я читаю книгу, — сказал он. — Сэра Вальтера Скотта. Его любил Достоевский. Хороший писатель.

— Да я, собственно, чай вам принес, — пробурчал Авденаго.