Система Ада - Павел Кузьменко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Где это?
- В Чечне.
- В смысле... не понял. В Чечено-Ингушской автономной советской социалистической республике? Новоприбывшие понимающе переглянулись.
- Ага, в ней, - подтвердил Шмидт.
- А еще ближе не идет?
- Вроде нет.
Теперь пещерные долгожители понимающе переглянулись.
- А вы, э-э, не сыграете что-нибудь? - не унимался Владик, обратившись на этот раз к Саше, который вошел в грот с гитарой.
Гитара от долгого неиспользования, от сырого воздуха, может, от давления, совсем расстроилась, и настроить ее Саше долго не удавалось. Тем временем продолжалась странная болтовня.
- А как там Никита Сергеевич? Кукурузу еще внедряет?
- Какой Никита Сергеевич?
- Да Хрущев, какой.
- Помер Хрущев давно.
- Да-а? А кто сейчас у руля?
- Ельцин.
- Ельцин? Хм, никогда не слышал. А что же Шелепин? Бездействует?
- О ком это вы?
- Ну, Шелепин Александр Николаевич.
- Понятия не имею, кто это такой.
- А Брежнева неужели не знаете?
- Брежнева знаю. Помер ваш Брежнев.
- Ух ты! И Брежнев тоже. А Подгорный?
- И Подгорный помер.
- Кто же в лавке остался?
- Послушайте, а вы точно три года на поверхности не были?
- Ну что же мы вам врать будем, молодые люди? Три года.
- Не тридцать?
- Да бог с вами, товарищи.
- Специально для старшего поколения, - объявил Саша Савельев и, ударив по струнам недонастроенной гитары, запел:
Протопи ты мне баньку по-белому,
Я от белого света отвык.
Угорю я, и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык...
Когда он закончил, Константин Владимирович сказал:
- М-да, хорошая песня. Смелая. Это вы сами, Саша, сочинили?
- Да что вы! Это же Высоцкий.
- Какой Высоцкий?
- Владимир.
- Тоже помер? - поинтересовался Владик Фадеев.
- Тоже.
- Ага.
Всех ребят дружно клонило в сон.
Пока Саша играл на гитаре, Катя, которой особый коньяк всего с двух глотков заметно ударил в голову, положила эту голову на плечо сидевшему рядом с ней Мише, закрыла глаза и невнятно пробормотала:
- Ну, мамочка... чего ты меня будишь? Мне же сегодня к трем...
Василий, страшно зевая, первым раскатал свой пенопластовый матрасик, разложил спальник. Усталость и сонливость после всего перенесенного за эти неопределенной продолжительности сутки казались такими естественными. Приятное послевкусие терпкого крепкого напитка, приятная легкая отрыжка. Даже суп из концентратов показался каким-то замечательно сытным и вкусным. Расслабляющая натруженные мышцы, убаюкивающая сознание истома волнами растекалась из желудка, и царствующая в пещерах тишина подминала человека под себя. Суетливый и шумный человек тишину не устраивал. Устраивал мертвый, ну разве что еще спящий.
Музыкант со своими незнакомыми старичкам песнями быстро утомился, стал сбиваться с ритма и отложил гитару в сторону. Катя ему и себе уже расстелила.
Да и старички вскоре угомонились. Их спальными принадлежностями являлись те же убогие концлагерные ватнички и шинели. Ребята на это не обратили особенного внимания.
Любопытство, которое должно было бы просто выплескиваться наружу при столь неожиданной встрече на глубине, словно кто-то нарочно сдерживал. Ни молодые, ни пожилые не горели желанием расспрашивать друг друга, а быстро напившись армянского особенного, тлели только желанием спать.
Один молчаливый Крот долго пялился в темноту своими выпуклыми глазами и думал о чем-то. Но потом улегся в сторонке и он.
Вечная подземная ночь крутила и давила время, как ей, безумной, заблагорассудится. То скатает, держась бесшумными мягкими рукавицами, в пухлый сверток и усядется на него тяжелой задницей. То раскатает и пройдется колесом по дорожке.
Прошло, может быть, несколько часов, в которых ничего не случилось. Потом Михаил перевернулся на спину, не чувствуя закатившегося под лопатку камешка, и начался кошмар. Не представившись даже, не объявляя о предстоящем нападении, темнота придавила бедного Шмидта к земле и стала душить. Глаза ее не сверкали яростным огнем, потому что не было у нее глаз, из ощеренного рта не капала хищная слюна, потому что не было рта. Только чугунные необоримые руки сжимали горло, да чугунная литая коленка вдавливалась в грудь. Он беззвучно закричал и проснулся.
А может, и не проснулся, только почудилось, как чудилось все в этом странном чреве земли. Может, он просто переходил из сна в сон, и на переходе через закрытые веки промелькнул слабый свет. Рядом послышался чей-то тяжелый болезненный храп. А может, и натужный хрип, и переступ ног в тяжелых ботинках по грязным камням? Миша перевернулся на бок и опять провалился в небытие.
- Ё-мое... ды, черт! - раздался тотчас же над головой голос Василия.
Миша открыл глаза. Рядом стоял уже совсем одетый и обутый Вася Рябченко и растерянно вертел во все стороны головой со светящейся шапкой.
- вставайте, жопы, нас обокрали, - буднично возвестил он.
Миша приподнялся на локте и первое, что почуввовал - тупую, но не очень сильную головную боль. вытащил из спальника фонарь и посветил на часы.
Они показывали "10:52 am". Насчет числа часы явно врали. Или издевались. Поскольку на 32 или 33 октября их глупый электронный аппарат не был запрограммирован, то табло все еще высвечивало 31 октября.
- Что такое, Вась? - послышался голос Равиля.
- Обокрали, обчистили, как лохов, пенсы проклятые. Думаю, больше некому. Ой, блин. Мой запасной фонарь. Ну всё. Примус унесли. Покушали горяченького.
Растерянные и помятые ребята выбирались из теплых гнезд. Картина разорения была очевидна даже при слабом освещении. Доверились, называется, турист у туриста не крадет, подумали.
- Ох идиоты мы, идиоты, - сокрушался Василий.
- Нас охмурили просто, как цыганки глупых девушек, - высказалась Катя.
- Каких-то гномов подземных встретили, оборванцев сумасшедших... Высоцкого не знают... Крот! Их можно еще догнать?
На ночь примус и канистру с бензином - их сердце и желудок, источники горячей пищи, передвижной удобный очаг они не убрали, и вот теперь этого передвижного очага не было. Все рюкзаки были раскрыты, и выяснилось, что недоставало многого - каких-то консервов, концентратов, печенья, запасных фонарей, свечек. Только гитару не взяли.
- Крот! Их можно еще догнать? - погромче повторил свой вопрос Василий.
Крот не отвечал. Он расстелил свой спальник несколько в сторонке, и голову его скрывал большой камень. Василий и Равиль подошли поближе и осветили его лицо фонарями. Глаза Крота были раскрыты необыкновенно широко и глупо поблескивали. Лицо растянулось в совсем глупой гримасе. Крот дразнился и показывал большой черный язык. Шею его кокетливо украшал не первой свежести красный шерстяной шарф, которого прежде у этого человека не замечалось. Подобный шарф вчера был замечен на человеке, назвавшемся Константином Владимировичем. Кроту, видимо, не понравился чужой шарф, и его правая рука тянулась его снять, да так и не дотянулась и остыла, скрючив пальцы в холодную птичью лапу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});