Только правда и ничего кроме вымысла - Дана Вачон

тут же забрать их всех к себе. Он любовался их закрытыми младенческими глазками, пока и козлята не исчезли в пламени. На месте взрыва появились солдаты, тысячи жертвенных статистов храбро позировали перед камерами, пренебрегая смертельной опасностью. Керри представил их тела, изъеденные радиационными язвами. Маоцзэдуновское равнодушие покинуло его; Керри сочувствовал этим людям, которые, как и он, когда-то были юными и полными сил, которые мечтали и любили жизнь. Грандиозный финал окончательно закупорил чакры: сцена в лучших традициях голливудских вестернов, тысяча всадников и лошадей в противогазах и солнцезащитных козырьках, несчастная конница на пути в царство призраков. Керри чувствовал надвигающуюся опасность. В какой момент изображение зла само становится злом?

– Выключи! – закричал он. – Не хочу я делать из этого фильм! Не хочу даже вникать в это.

– Это рождение современного Китая, – сказал Кауфман. – И вместе с тем современный капитализм.

– Это резня.

– Слабак! – буркнул Хопкинс. – Соберись!

– Я не слабак.

– Тогда играй!

– Я серьезно, Тони. Меня вырвет.

– Это все твой отвратительный завтрак.

– Это не сэндвичи, – вмешался Кауфман. – Это актер. Заклинился на своем банальном моральном тщеславии. Все-таки нужно было пригласить Джонни Деппа. Или Бэйла. Бэйл ничего не боится.

– Позвони ему! Не хочу впускать в себя зло.

– Да оно давно уже там, – сказал Хопкинс. – Кричит из памяти предков. Два миллиона лет изнасилований и убийств закодированы в каждой твоей клетке.

– Мне дурно.

– Это Мао обустраивается внутри тебя.

– О боже, Тони, мне страшно.

– Давай, соберись, – сказал Хопкинс. – Еще один рывок.

Остался последний ритуал: кадры «большого скачка» Мао – «культурной революции».

Еще три часа они смотрели, как китайская молодежь миллионами вступала в революционные отряды, как людей вывозили поездами в села, как города сотрясались от митингов. Студенты сжигали книги, рушили памятники и даже здания, чья домаоистская эстетика оскорбляла новый строй. Толпы заполняли площади, издевались и устраивали показательные казни над социально чуждыми элементами. Они искренне верили, что преступления в настоящем искоренят ошибки прошлого. Половина населения, как показалось Керри, исполняла ритуальные «танцы верности» Мао, половина оцепенела в страхе.

– Собрать атомную бомбу может каждый, – сказал Хопкинс. – А вот подчинить себе миллионы умов… Превратить их в добровольных зомби на целое десятилетие… Это настоящее чудо. К 1966 году Мао постарел, и паранойя обострилась: он выискивал заговорщиков в своем окружении. Мадам Мао, в прошлом известная шанхайская актриса, вместе с мужем взялась активно преобразовывать китайскую культуру. Разрешались только китайские фильмы, прославлявшие великого председателя Мао.

– Правда? – заинтересовался Керри.

– Это еще не всё. Печатные станки надрывались от миллиардных тиражей плакатов с его изображением. Толпы ревели от восторга, превозносили учение Мао и размахивали его портретами.

– Заманчиво, согласись? – спросил Кауфман.

– Со мной так было после «Маски», – задумчиво протянул Керри. – И меня напечатали на плакатах. Их миллионами возили на фурах по всему миру. Мое лицо – мое лицо! – такое большое… смотрело с тысяч рекламных щитов. Даже масаи меня узнавали – не представляю как. Мы ездили с дочерью в Кению на сафари. Мне дали крошечный лук и стрелы и предложили разносить термитники.

– «Маска» – настоящая классика, – заметил Кауфман. – Я три раза смотрел.

– И я, – добавил Хопкинс. – А еще Кеннет Брана.

Давно забытое чувство… Как его не хватает! Снова дала знать о себе острая потребность в восхищении. В энергии, профессиональном пламени и отсрочке – длительной, впрочем, хоть какой-нибудь – от серости звездного забвения, тускло мерцающего королевства Джона Бэрримора и Бела Лугоши.

Керри вцепился в слова Хопкинса, как в спасательный круг.

– Мао утверждал, что только молодежь спасет Китай и только расправившись с врагами. Для молодежи он значил больше, чем битлы, роллинги и хулахуп, вместе взятые. Они шли за ним толпами, они поддержали его призыв к искоренению, они подавляли малейшие признаки оппозиции. Представляешь, Джимми, какая мощь?

– Руководство всех студий, которые обливали меня дерьмом, отправить в исправительный лагерь округа Ориндж, – произнес Керри с неожиданным блеском в глазах. – Выпороть всех юристов на городской площади. Приструнить критиков. Вздернуть папарацци на ремешках от их фотоаппаратов. Я буду проезжать мимо во главе парада и любоваться их безжизненными телами, болтающимися на каждой пальме в Палисадах.

– Да! А теперь сделай это, Мао! – скомандовал Хопкинс. – Скажи: «Я, Мао Цзэдун, управляю миром!» Не забудь про провинциальный китайский акцент.

– Я, Мао Цзэдун…

– Ты копируешь китайца! Все не то! Надо, чтобы дух Мао вещал через тебя!

– Я, Мао Цзэдун…

– Громче! – Хопкинс схватил Керри за пах. – Да, прочувствуй это своими яйцами!

– Я, Мао Цзэдун, – взревел Керри, – все и всех сотру в порошок!

Керри встал, подошел к окну и посмотрел через жалюзи на бассейн во дворе. Ни с того ни с сего он вспомнил, как много лет назад впервые шагнул навстречу славе. Ему было восемнадцать. Вместе с отцом они стояли у входа в NIB – Национальный институт радиовещания в Торонто, – поверив обещанию, что ведущим новостей может стать любой желающий. Нужны лишь восемьсот долларов и пара свободных часов после обеда. Они накопили деньги, ехали семь часов – и все ради того, чтобы очутиться среди трех сотен таких же олухов. Косоглазые заики, кандидаты в ведущие прогноза погоды с нервными тиками, сердца без харизмы – зрелище печальнее, чем жаждущие исцеления толпы в Лурде. Спустя годы, когда Керри прославился, NIB, который так ловко развел их с отцом на деньги, выкупил в Hollywood Reporter целую рекламную полосу и прислал поздравления, утверждая, что именно он дал Керри путевку в жизнь. Керри вспомнил, как они с отцом шли по холодной городской улице без гроша в кармане и смеялись над собственной глупостью.

В ком из нас нет анархического начала, жестокого ребенка, ожидающего пробуждения?..

Чудовище добралось до Керри.

Он вышел на балкон и представил, как молодежь Мао скандирует его имя, как призывает его спуститься на бульвар Сансет, где уже собрались тысячи, десятки тысяч им подобных с только что промытыми мозгами. Керри вспомнил сцены из «Клеопатры», и воображение понесло: он возлежит на роскошных носилках, а у трона, преклонив колени, ждут обе его женские сущности в образе египетских рабынь в кожаных ошейниках на золотых цепях. Пока они воркуют в полуоргазме, Керри отдает самый правильный, хотя и банальный приказ: «К победе!» – и его прихвостни входят в раж. Молодежные отряды, гигантский человеческий кулак, заполняют город, они готовы на все. Керри представил, как они отправляются в Бербанк, сносят ворота студии Уолта Диснея, обыскивают офис, сжигают дотла все, что напоминает о проекте «Веселая фабрика Play-Doh», а затем (тут кадр крупным планом, от которого по телу пробегает приятная дрожь) вытаскивают из криогенной камеры голову Уолта Диснея и швыряют ее в толпу, как волейбольный мяч. Керри прихорашивается и хлопает в ладоши, ему