Прошка Лебеда и жезл некроманта - Александр Панов

отличались от тех, что выделили ему пару дней назад во владениях незабвенной Марьяны. А уж сеновал Евкарпия и вовсе превосходили удобством в разы. Разве что свету было меньше. А откуда ему взяться? Одно слово — «темница». Под землей вырыли.

Утром следующего дня по ту сторону двери зашуршали. В специально оборудованное окошко сунули очередную миску с кашей. Точно с такой же, как была там… В столовой. Правда к ней полагалась еще чарка воды. Оно и понятно. Заключенные к роднику протопать не могли. Засовы мешали.

— Прошка, ты?

Знакомый голос по ту сторону двери заставил заключенного воодушевиться. Он принадлежал дружиннику Яшке. Тому самому, который был обязан своей жизнью некроманту и его зажигалке.

— Я! — поспешил отозваться Прошка. — Дружище, вытащи меня отсюда.

— Эх, Прошка, Прошка! — в голосе дружинника зазвучали грустные нотки. — Я бы и рад, да не могу. Кто я? И кто воевода! Это он приказал тебя сюда… А я так. В наряд напросился, чтобы голос твой услышать, да спросить, как ты? Истосковался?

— Не то чтобы… — честно признался Прошка. В этом мире сутки безделия в горизонтальном положении наказанием не казались. — Ты мне скажи, что будет со мной?

— Это суд решит, — произнес Яшка и замолчал.

— Какой такой суд? Эй, Яшка…

Показалось, что дружинник ушел, но через мгновение он снова подал голос:

— Высший. Тройка. Батюшка-царь, брат-воевода, да отец-инквизитор. Так нечасто бывает. Разве что, когда на жизнь и здоровье государственных людей посягают…

— Я не посягал… — оборвал дружинника обеспокоенный Прошка. Перспектива оказаться государственным преступником как-то не вдохновляла. Тем более, что здесь, как ему было известно, мораторий на смертную казнь не действовал. Запросто могли на костре спалить, или превратить во что-нибудь квакающее.

— Друг, — обратился заключенный к Яшке. — Может ты мне побег организуешь? Была, не была. А?

— Да не могу я, — отозвался через дверь дружинник. — Субординация, присяга. Да и куда бежать то? В лес?

Действительно. Бежать было некуда.

— А что тогда делать?

— Жди! — буркнул Яшка. — Главное не ерепенься. Тогда обойдется может. Некромант специальность нужная и редкая. Глядишь, на костре не спалят.

Звучало не очень обнадеживающе. Похоже, Яшка сам не до конца верил в то, что говорил.

— Держись! — кинул на прощание дружинник, и исчез.

После такой душеспасительной беседы аппетит у Прошки пропал. Мысль о том, что эта безвкусная смесь из бздычки, знать бы еще что это такое, может оказаться последней в жизни, давила, мотала, гнула. Часа через два за ним пришли. Двое. Молчаливые, одинаковые, закованные в сталь. Был ли среди них Яшка так и осталось загадкой. Весь путь до царского терема они прошли в тишине. Тем паче, что Прошке, для порядка, сунули в рот тот самый волчеглист. Палку с завязками. Да руки за спиной стянули, чтобы не баловал.

Через высокие украшенные чудными узорами ворота завели в царский терем. Затем провели по нарядному коридору с изысканными кованными канделябрами и торчащими из стен держалками для факелов в форме лебедей. Втолкнули в небольшое помещение на первом этаже. Там за столом, уставленным всевозможными яствами, восседали судьи. Слева сам воевода. Не такой хмурый, как утром. Даже румяный. Похоже из-за кубка, зажатого в правой руке. Вояка энергично работал челюстями, время от времени вливая в себя очередную порцию чего-то красного, никак не похожего на воду.

Далее, Прошка не сразу понял, что это не живой человек, находилось изваяние, похоже, батюшки-царя, в натуральную величину, еще и раскрашенное красками так искусно, что, если бы не замерший, направленный в одну точку взгляд, да аномальная неподвижность, недоступная даже индийским йогам, его вполне можно было принять за живого человека. Что не говори, а мужчина он был симпатичный. Величественный. Не старый еще. С умным лицом, ясным взглядом. Хотя… Стоило ли доверять скульптуре? На службе у монархов искусство во все времена становилось более мягким и податливым.

Взгляд Прошки скользнул еще правее и… Вздох облегчения вырвался из груди. Там, в своем черном балахоне сидел, внимательно рассматривая подсудимого, так, как будто видел его в первый раз, никто иной, как отец-инквизитор. Взывая о помощи, Прошка замычал, за что сразу получил от одного из дружинников тычок между лопаток. Володя, вот уж мастерство, так мастерство, совершил едва заметное движение левой бровью, которое было однозначно истолковано подсудимым, как «Не пались, дурак. Все будет хорошо».

Прошка замолчал. Уставился на судей, переводя взгляд то на одного, то на другого.

— Итак, — начал, прожевав очередной кусок мяса, воевода. — Подсудимый Прошка Лебеда обвиняется в диверсии с целью обескровить и лишить управления доблестное войско его величества царя-батюшки Еремея шестого. Что в оправдание свое сказать хочешь?

Прошка замычал. Воевода заржал в голос.

— Во дурак! — обратился он к инквизитору. — Думал мы его правда спрашивать будем. И откуда он такой взялся?

Володя, единственный, кто знал откуда на самом деле взялся Прошка Лебеда, пожал плечами. Воевода продолжил:

— Итак, преступление на лицо. Я не буду спрашивать, кто тебя сюда прислал и зачем. Итак, все ясно. Кощей и его рогатые. Подчерк узнаю. Я этих тварей давно знаю. И надо же затесался в наши ряды. Конюхом прикинулся…

— «Я не виноват!» — хотел было крикнуть Прошка, которому очень не нравилось то, как проходил этот, с позволения сказать, процесс… Проклятая палка во рту не позволила защититься, а очередной тычок чем-то твердым промеж лопаток дал понять, что попытки высказаться следует прекратить.

— И в решающий момент, когда войско готовилось в поход ты, мерзавец, выбрал самый действенный способ его ослабить. Ты ударил по мне… В результате падения с лошади пострадала моя гордость, авторитет, а главное — седалище. Я теперь неделю на коня сесть не смогу. Так знахарка сказала.

Воевода замолчал. Ошалелый Прошка поглядел на инквизитора. Тот, вот уж артист, так артист, изображал полное равнодушие к судьбе подсудимого.

— Нет, он не шпион, — подал, наконец, голос Володя. — Я лично его допрашивал. А у меня, сам знаешь, не забалуешь, — инквизитор довольно осклабился. Воевода почесал затылок.

— Тогда, — замялся он. — Это не диверсия, а халатность. Тоже хорошего мало. Он, не осознавая высокой возложенной на него ответственности, отнесся к своему профессиональному долгу спустя рукава, как результат… Отбитое седалище…

— Да, да, — закивал инквизитор. — Ты, конечно, прав. Во всем прав. Почти во всем. Но кое в чем все-таки ошибаешься. Он конюхом первый день. А тут сразу такой расклад. Не справился, парнишка, с давлением. Молодой еще. Неопытный.

— Молодой? — воевода внимательно воззрился на тучную фигуру Прошки. Выдающийся из-под рубахи живот. Морщины. Прореженные сединой волосы.

— Я фигурально, — отмахнулся инквизитор. — Начинающий. И вообще