Девятое Правило Волшебника - Терри Гудкайнд

Если бы его ярость не передалась оружию, если бы дар не пробудился, ливень стрел, внезапно обрушившийся на него, стал бы в десятки раз опаснее.

Он не видел, как летел предназначенный ему арбалетный болт. Только когда тот был готов впиться в его тело, в самый последний момент Ричард осознал угрозу — но непременно нужно было свалить троих напавших на него солдат, и у него хватило сил и времени лишь отвести движение болта от сердца, но не остановить его.

Он уже, наверное, тысячу раз прокрутил все эти воспоминания в мыслях, перебрал все «может быть» и «должно быть», которые могли предотвратить случившееся. Как сказала Никки, непобедимых не бывает.

Ричард все бежал и не сразу заметил, что в лесу восстановилась тишина. Даже эхо жутких воплей утихло. Туманная зеленая чаща вновь осталась наедине с тихим шорохом дождя, стекающего по листве. Ричарду уже не верилось, что ужасные звуки действительно послышались ему. И все же, усталый до крайности, он не замедлил шаг. На бегу он прислушивался, но не мог расслышать почти ничего, кроме собственного тяжелого дыхания, ударов сердца, отдающихся в ушах, и торопливых движений. Сзади долетало еще потрескивание веток — друзья пытались догнать его, но все-таки порядком отставали.

Почему-то нереальная тишина пугала сильнее, чем те крики. Поначалу кричали только вороны — сперва недовольное хриплое карканье, потом безумные предсмертные вопли птиц… а потом к ним присоединились люди, да, кое-где слышались возгласы крайнего ужаса. Теперь же здесь царило лишь угрожающее молчание.

Ричард пытался не думать ни о чем, кроме движения — но от этой неестественной, давящей тишины мурашки пробегали по коже.

Добежав до края поляны, Ричард наконец выхватил меч. Пение высвобожденной стали вспороло тишину лесной глуши. И в тот же миг жар ярости потек от клинка к нему, пронизывая все его существо, в ответ на гнев, вспыхнувший в душе. Ричард отдался на волю знакомого волшебства. Преисполненный силою меча, он жаждал узнать источник угрозы и покончить с ним.

Давным-давно миновало время, когда страх и нерешительность мешали ему довериться буре, порождаемой древним, волшебной работы клинком. Прежде он сдерживался, не отвечая на призыв, но теперь охотно предавался яростному наслаждению боя. Он научился использовать этот праведный гнев, он умел теперь направлять эту силу согласно своей воле.

В прошлом находились завистники, мечтавшие захватить этот меч ради исполнения своих грабительских замыслов, но в слепой жажде власти они забывали, что тем самым навлекают на себя ужасную погибель. Вместо того чтобы стать повелителями магии меча, они становились слугами его гнева — и собственной неуемной алчности. Кое-кому удавалось использовать силу чудесного оружия в темных целях. Меч нельзя было в этом винить. Будет ли меч служить добру или злу, предоставлялось сознательному выбору человека, завладевшего им, и вся ответственность падала лишь на него.

Пробившись сквозь стену стволов, кустарника и лиан, Ричард остановился на краю поляны, где лежали мертвые тела. Не выпуская меча из руки, он пытался вздохнуть поглубже — сейчас ему годился даже этот воздух, воняющий падалью; главное — перевести наконец дух и успокоить сердцебиение.

Рассматривая невероятное зрелище, открывшееся перед ним, он не сразу осознал, что, собственно, видит. Мертвые вороны валялись повсюду. Не просто мертвые, но разорванные на куски. Крылья, головы, скелеты птиц усыпали всю поляну. Тысячи перьев, будто черный снег, засыпали истлевающие тела солдат.

Все еще тяжело дыша, потрясенный Ричард замер лишь на мгновение, но сразу понял, что искал не это. Проскочив через поле боя, он помчался вверх по невысокому подъему, по затоптанной траве между деревьями — туда, где его должны были ждать.

Ярость меча бурлила в сердце, заставляя забывать, что он устал, что задыхается, что еще не совсем выздоровел, — готовя его к предстоящей схватке. Сейчас для Ричарда важно было одно: добраться до товарищей, вернее, до того, что им угрожало.

Убивая служителей зла, Ричард испытывал ни с чем не сравнимое наслаждение. Тот, кто не решился бросить вызов злу, тем самым поощрял его. А уничтожение зла было торжеством жизни.

Вот здесь и крылась сущность той ярости, которой меч требовал — и вызывал сам. Ярость преодолевала ужас убийства, подавляла естественное нежелание убивать, оставляя лишь жестокую необходимость, стремление к истинной справедливости.

Добежав до березовой рощицы, Ричард снова застыл, пораженный видом того старого клена, под которым он недавно оставил своих людей. Листва с нижних ветвей дерева была начисто ободрана, словно здесь промчался ураган. Там, где совсем недавно росли молодые хвойные деревца, теперь валялись лишь груды щепы. Большие ветви с блестящими влажными щеточками хвои лежали сверху, вразброс. Сломанные стволы торчали из земли, как копья, забытые на поле боя.

Под кленом творилось нечто такое, что Ричард не сразу смог осознать. Все, что перед его уходом было зеленым — с разными оттенками тусклого, желтоватого или яркого, — теперь было окрашено красным.

Ричард стоял, тяжело дыша, с тяжело бьющимся сердцем, стараясь сосредоточить внимание на угрозе, которую не мог определить. Он обвел взглядом все затененные, темные провалы между деревьями, выискивая малейшие признаки движения и одновременно пытаясь разобраться, что же он видит на земле перед собой.

Кара выбежала на поляну слева от него, готовая к бою. Через минуту Виктор стал справа, зажав булаву в кулаке. Никки подоспела спустя еще минуту, и хотя оружия у нее не было, Ричард ощутил, что даже воздух вокруг нее потрескивает от силы, готовой вырваться на волю.

— Духи милостивые! — прошептал кузнец. Вскинув шестопер, ужасное оружие, выкованное им самим, он двинулся вперед.

Но Ричард преградил ему дорогу мечом.

Упершись грудью в клинок, кузнец неохотно подчинился безмолвному приказу и остановился.

Невероятная картина стала наконец-то ясна, слишком ясна. Мужская рука — половина, без кисти, но все еще в коричневом фланелевом рукаве — лежала на смятых папоротниках у ног Ричарда. Неподалеку стоял тяжелый башмак со шнуровкой, из него торчала зазубренная белая кость с оборванными жилами и мышцами. В стороне, среди жестких листьев кизила, лежал кусок торса, вспоротый так, что виднелся позвоночник и ребра. Мотки розовых кишок обвили бревно, где раньше сидели люди. Лохмотья волос и кожи были разбросаны по камням, по траве и кустарникам.

Ричарду не приходило в голову, что могло причинить этот ужасный разгром. Но, может быть… Он взглянул через плечо на Никки.