Железные люди - Владимир Полуботко

Паника на корабле, терпящем бедствие, — это вообще страшное дело. Особенно, если корабль пассажирский и паникуют на нём женщины: визжат, мечутся, рвут на себе волосы…

А если корабль военный, но всё равно везёт на борту пассажиров, и если эти пассажиры не бабы, а блатняги, получившие воспитание в подворотнях, в городских шайках, от ненормальных или преступных родителей, порою сидевших-пересидевших, то тогда что?

То тогда это, без сомнения, страшнее.

Блатняги — они ведь не только исключительно сильно подвержены истерике, но ещё и отличаются и жестокостью, и низостью…

Но как же так? Ведь это же атомный подводный флот, куда отбирают лучших людей! Откуда и как на нём взялись блатняги?

А вот так: военкоматы при определении морального облика призывника прежде всего смотрят,

— сидел он или не сидел,

— имел ли приводы в милицию или не имел,

— хорошую ли предъявил комсомольскую характеристику или плохую.

Вот и всё определение.

Но поскольку плохих характеристик при сдыхивании на службу в армию или во флот не дают никогда и никому, поскольку отбросы общества, пребывая в юном возрасте и на самом взлёте своей преступной жизни, могут и не попасть в поле зрения правоохранительных органов (это им ещё предстоит!), и поскольку в комсомоле состоять может с одинаковым успехом и скромная школьница-отличница и грабитель, который режет людей, то отсюда и все последствия.

Это офицеров и мичманов берут на годы, и они проходят многократную проверку, хотя и здесь случаются ошибки, а в матросы берут лишь на три года; берут через военкоматы, где всегда процветали и безответственность, и вымогательство, и подкуп, и шантаж, и сведение личных счётов, и прочие безобразия; и поэтому-то здесь ошибки при подборе людей случаются во много раз чаще…

И вот тут-то необходимо сделать некоторое отступление и вернуться к прошлым событиям и предысториям.

Перегнать атомную подлодку из Северного Ледовитого океана в Тихий означает переместить с места на место не только сам корабль, но и экипаж.

Корабль отдают безвозвратно.

И людей — тоже.

Корабли отдавать положено по плану — для того их там и производят в Северодвинске или в Нижнем Новгороде, чтобы потом отдавать куда-то. А вот экипажи…

Когда на Северном флоте высшее начальство думает о том, кем бы укомплектовать уходящие навсегда подлодки, то, естественно, задаются вопросом: а с кем бы и из людей мы бы тоже хотели расстаться навсегда?

Зачастую самых худших, самых скандальных подбирали, выметали и отправляли. Хотя и не все, конечно, были такими. Были и нормальные люди — просто неугодные кому-то, просто пострадавшие от каких-то несправедливых притеснений или элементарно случайные — попались под руку, вот их и отправили.

Но, ежели ледовый переход делался не налегке, а с крупным Чином на борту в качестве пассажира, то, согласно существующим обычаям, и Чин, и командир данного атомохода получали по Золотой Звезде Героев Советского Союза. Но поскольку героизм в стране победившего социализма носит, как известно, массовый характер, то для оформления этой массовости по специальным разнарядкам высыпались, как из рога изобилия, ордена и медали на весь экипаж в целом. И вот многие вчерашние хулиганы и дураки, о которых прежде говорили, что они — позор Краснознамённого Северного Флота, нынче вдруг украсились висюльками, которыми потом при малейшем случае начинали бряцать, бия себя в грудь:

— А ты такую имеешь?! Вот когда заимеешь, вот тогда и будешь выступать, а пока не гавкай!

— Вы и моря-то по-настоящему не нюхали, а мы — мы пробирались подо льдами!..

— Мы были на Северном полюсе, пока вы тут плескались в своём вонючем Тихом океане!..

— Мы шли через Арктику!..

— Мы перешли!..

— Мы прошли!..

То есть: мы совершили подвиг!

Но: БЫЛ ЛИ САМ ФАКТ ПОДВИГА?

Ведь те североморцы, которые не подвезли у себя на борту высокого Чина и не получили поэтому никаких наград, те как раз-таки и молчали. Значит, важно не само действие, а побрякушки — есть они у тебя, независимо от того, что ты сделал, или нету!

Такие экипажи сейчас же расформировывали.

Но отдельные группки задир и нахалов продолжали существовать и держаться вместе. «Северомошки» сталкивались с «тихоокеашками», происходили стычки, скандалы, драки. Кончались они гауптвахтой. И не только.

«Герой северных морей» матрос Ануфриев — подо льдами прошёл, но наградами был обделён по причине того, что считался человеческим отбросом (за что и был выброшен из Северного флота). Кроме спеси и зазнайства, он имел ещё и некоторые познания в японской борьбе каратэ плюс некоторую физическую силу и довольно приличную. Любимым его развлечением было отрабатывать свои приёмчики на тех, кто послабее. До увечий и серьёзных побоев он никогда не доводил дела, но поиздевался он над людьми всласть. Долго его терпели — целый год. И вот, когда ему до дембиля оставалось уже совсем недолго и он собирался продолжить свои тренировочки в родных Чебоксарах, — городе, поделённом враждующими бандитскими группировками на сферы влияния — вот тогда-то он даже и не сорвался, а просто попался со своим любимым занятием на глаза адмиралу. Ничего особенного вроде бы и не сделал — так только помахал маленько ногами, кровь из носа кому-то пустил, губу кому-то разбил да ещё и покричал что-то экзотическое, истеричное и японское. Вот и всё.

Но адмирал был сильно и неприятно поражён увиденным.

И дело это стало раскручиваться.

Выяснилось, что в махании ногами чебоксарский блатняга замечался и раньше. И не единожды. Выяснилось, что он фактически держал в страхе и в повиновении многих матросов. Что он был властолюбив, жесток, капризен и не терпел ослушания от нижестоящих — бил и унижал за малейшую провинность.

А потом, при многотысячном построении, адмирал неожиданно объявил и ему, и всем остальным тысячам:

— Два года дисциплинарного батальона!

Ануфриев никак не ожидал такого поворота. Стоя на страшном плацу, на сыром ветру и на виду у всех, он вдруг съёжился, изменился в лице и сник так резко, что это заметили все собравшиеся, и некоторые даже сочувственно вздрогнули.

А адмирал продолжал, обращаясь уже к простым матросам:

— А вам — позор! Куда смотрели? Почему целый год терпели? Не могли ему всем миром один раз морду как следует набить, чтобы впредь неповадно было ногами махать!

«Как же! Набьёшь ему!» — мысленно возражали матросы наивному адмиралу.

И в самом деле: если бандит сколотил жёсткую пирамиду, то тронуть его одного, человека с первым номером, означает привести в действие всех его нижестоящих помощников, подручных и прихлебателей. А также дружков из соседних пирамид. Такого не так-то просто задеть. И такие пирамиды надо разрушать ударами сверху, а не ударами снизу. И такие операции должны проводить офицеры, а не «народные ополчения» из доведённых до отчаяния простых матросов.

Вскоре состоялся суд, и обещанные два года достались-таки махальщику ногами. Домахался!

И за две недели до дембиля Ануфриев загремел в дисбат на два года. А в дисбате его встретили такие же, как и он сам, и в первые же дни так хорошо поработали над ним и руками, и ногами, что сильно изменили ему и всегда такое наглое выражение лица, и всегда такое безотказное здоровье. На всю оставшуюся жизнь! Советский дисциплинарный батальон — это ведь очень серьёзная вещь. Дисбат можно сравнить разве только с немецким или сталинским концлагерем.

Было это год тому назад, Ануфриев продолжал в это время отбывать дисбатовский кошмар, и к нашей истории он вроде бы никакого отношения не имеет. Но два его дружка — матросы Остапенко и Кучковский — гуляли на свободе. Однажды, когда они в очередной раз подзалетели на гауптвахту, и их в числе других губарей вели куда-то на работу — что-то разгружать на каком-то очередном складе — они по пути на склад встретили своих ребят — «героев-североморцев», находящихся в городском увольнении и в загуле — по случаю недавнего выхода с этой же гауптвахты. Невзирая на окрики сопровождавших их часовых, вся компания — десятеро губарей и двое гуляк — зашла за какие-то заборы и там, на живописном берегу залива, уютно расположилась на брёвнах и стала нахально пьянствовать, а затем и горланить блатные песни. Компания подпоила и охранников тоже, так что те особливо и не выступали.

Но потом «герои-североморцы» решили, что выпито слишком мало, и один из находящихся в увольнении быстренько смотался куда-то за новою бутылкой. Часовые стали напоминать, что пора бы уже двигать дальше на склад, но смутьяны утверждали, что не пора; часовые настаивали всё строже, а арестованные вошли в раж и стали орать на своих охранников уже по-другому:

— Вы с нами пили? — Пили! Ну, вот теперь и молчите! А если будете много выступать, то мы скажем, что это вы нас и напоили!