Любовь в прямом эфире - Вера Копейко

В эту ночь они съели все запасы мороженого из морозильника, всякий раз охлаждаясь после страстных игр…

— Надя, осталось два светофора, и мы приехали.

— Хорошо, — сказала она, вырываясь из густоты минувших чувств. Минувших? Не-ет. Просто они стали со временем не такими густыми. Они стали тоньше и изысканней, как их любовные игры. Они учили друг друга тому, что умели, и не стыдились своих чувств и желаний.

9

Саша не мог бы сказать точно, что именно он заметил на Надином лице сейчас, когда сообщал ей о двух оставшихся светофорах. Но сердце у него зашлось от тоскливой нежности. Только два светофора, потом эфир. А потом…

Она не останется с ним после того, что произойдет. Нет. Не простит обмана.

Саша ощутил, как холодок сжимает сердце. Обман? Но что значит обман? Разве он собирался на ней жениться? Разве он вообще собирался жениться на ком-то?

Жениться еще раз Саша Артемов не собирался. Недавно он прочел переписку Чехова, неизвестную прежде, в которой Антон Павлович предстает в ином свете. Мужском и человеческом, а не бесполо-великом. Отвечая своему младшему брату на вопрос, почему не хочет жениться на своей любовнице, он писал, что если бы они могли жить с ней в разных местах, то есть он в деревне, а она в городе, то, так и быть, он уступил бы и женился. Но жить все время вместе — нет. Увольте. Слишком утомительно. Свободу потерять он не хотел.

Сказать, что Саша не хотел потерять свободу, было бы неточно. Он не развелся еще с бывшей женой. С матерью Игоря. Ни ему, ни ей не нужна была свобода, и это делало его, по крайней мере, еще более свободным, чем если бы он развелся. Та же Кира, конечно, хотела бы окрутить его, но она-то точно знала, что у него в паспорте штамп. Женат. И все тут. Не стоит трудиться и объяснять, почему он не позвал замуж ту, с которой проводил время в постели.

Если честно, в последнее время Саша не увлекался никем. Полно дел, а после того как они с сыном затеяли столь необычную программу, ему вообще стало не до того. Надо было договориться, чтобы в вагоне электрички установили скрытую камеру, и он искал своего давнего соседа, того, у которого была «Эстония» в детстве. Дело в том, что этот парень работал машинистом и катался по Белорусской ветке.

Они установили камеру.

Потом нужно было найти песню. Найти свой собственный образ — люди должны поверить, что перед ними два мужика, которые поют за деньги. А поверив, они клали бы на поднос Игорю свои рубли, когда он шел между рядами.

— Отец, так когда, наконец, наступит час «икс»? — утомившись от бесконечных приготовлений, которыми занимался Александр Павлович, спрашивал Игорь с досадой. — Ты все-таки пойдешь со мной?

— Имеешь в виду, в огонь и в воду? — ехидно щурился Александр Павлович, поддразнивая нетерпеливого сына. — Да. Уже скоро.

— Спасибо, отец.

— Пожалуйста, — энергично кивал Артемов. — Я хочу, чтобы твоя карьера состоялась.

— А как я хочу! Какой потрясающий будет видеоряд!

— Тогда не спеши, — предупредил отец. — Эксперимент должен быть чистым.

Наконец наступил тот день, когда они сели перед экраном, чтобы посмотреть пленку.

Они молчали, увидев на экране себя. Два обычных мужика, один постарше и пониже, другой помоложе и повыше, с не слишком свежими лицами, каких в электричках тучи. Один — с баяном, лямки которого трачены молью, другой с круглым, слегка облезлым, жостовским подносом в руке. Встали возле двери и без всякого объявления запели. Они выбрали старую песню. Александр Павлович слышал ее через стенку в детстве. Она ему понравилась твердостью обещания — любые желания исполнятся. Только надо поверить. Эта песня здорово примирила его с жизнью. Он точно знал, что будет, будет у него радиола «Эстония». И она у него есть!

Камера прошлась по лицам пассажиров электрички. Они были разные. Кто-то отвернулся и смотрел в окно, кто-то тупо грыз семечки, но косил глазом на них, делая вид, что не слушает.

— Посмотри! — Игорь дернул отца за рукав. — Ты заметил ее?

— Ее? Кого? — спросил отец.

— Девушку в зеленой ветровке. У нее такое лицо…

Александр Павлович остановил пленку, потом перемотал в обратную сторону.

— Покажи, — попросил он сына.

— Вот! Стоп!

Саша остановил.

— Ты видишь?

— Вижу. Она как будто… сочувствует… Нам?

— А мне кажется, она что-то услышала в наших словах. Как будто долго-долго ждала их, что ли. Кстати, ты ее заметил, когда мы пели? — спросил Игорь.

— Нет, — усмехнулся отец. — Если честно, я заметил других.

— Я тоже. Ты очень, между прочим, хорошо сделал, что подстраховался. Что наши люди нас охраняли.

— Не мог же я оставить нас с тобой только под вагонной крышей. — Саша засмеялся над собственным каламбуром. — У нас отняли бы не только то, что нам подали в вагоне…

— Пожалуй, — согласился сын.

— Смотри, а она ничего. Пшеничный хвост, круглое лицо. Не красавица, но приятная.

— Кажется, это она дала мне пять рублей, — сощурился Игорь, словно силясь снова рассмотреть пассажиров в том вагоне электрички.

Вглядываясь в лицо молодой женщины, Саша заметил:

— По-моему, она не из тех, кто подает.

— Что значит — подает? — дернул шеей Игорь. — Мы не просили милостыни, мы работали. — Вот бы узнать, какие именно слова ей легли на душу, — сказал он.

— Об этом можно только гадать.

— Как же, — фыркнул Игорь, — угадаешь.

— А что… мы можем вычислить, если тебе не нравится слово гадать. Посуди сам, камера включилась, когда мы вошли в вагон. Я развел меха, мы с тобой запели…

Игорь догадался, куда клонит отец. Действительно, они могут вычислить по времени, когда у этой женщины лицо стало таким. При каких именно словах.

Телефонный звонок заставил поморщиться обоих. Александр Павлович нажал «стоп», картинка замерла. Женщина в зеленой ветровке продолжала понимающе улыбаться с экрана.

— Да, да, — говорил Игорь. — Смонтирую. Очень быстро. Отличная пленка. Картинки просто шикарные. — Он положил трубку.

— Вот бы она удивилась, если бы увидела себя, — усмехнулся Александр Павлович.

— Если бы прокатать на большом экране…

— Конечно… В электричке полно приезжих, — согласился отец. — Может быть, и она тоже.

…Теперь они подъезжали к предпоследнему светофору. Саша чувствовал, как напрягаются мышцы, как не хватает дыхания. Он знал за собой такое — напряжение всегда мешало дышать.

Так что же произошло дальше? Дальше сама Надя подъехала к его дачному дому, и он увидел в этом знак. Знак удачи. Для Игоря. И для себя. Он не думал о том, что это такое для нее. Потому что она была лишь тем инструментом, который поможет им с сыном довести передачу до совершенства. Выделиться из своей толпы. Что ж, сама мысль, которая пришла в голову сыну — показать людям, как влияют на них слова песни, — оригинальна. Но то, что Надя рассказала ему — о двух строчках, которые стали для нее соломинкой, выдернувшей ее из бездны отчаяния, — это такая фишка, которой еще не было ни у кого. А дальше — больше.