Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793-1914) - Даниэль Бовуа

Вопрос же о вездесущих поляках на Украине был значительно сложнее. Екатерина II заявила, что не потерпит на оставшемся после второго раздела Польши клочке земли (существовать которому было отведено судьбой еще два года) никаких решений Великого сейма, а в особенности Конституции 3 мая, принятой грозными якобинцами; «кардинальные права», которыми императрице удавалось на протяжении 30 лет умело манипулировать, должны были остаться нерушимы во имя блага шляхетского народа и Тарговицкой конфедерации, однако, несмотря на это, она в скором времени поняла, что ей удастся воспользоваться на захваченных территориях и результатами работы Четырехлетнего сейма.

Условием участия в сеймиках, подтвержденным в Варшаве в 1791 г., было наличие поместья, что в принципе мало отличалось от предписаний статьи 62 «Жалованной грамоты» 1785 г., где говорилось, что дворянским собранием не может быть избран на выборные должности дворянин моложе 25 лет, «котораго доход с деревень ниже ста рублей составляет», а также 63-й статьи, лишавшей беспоместного дворянина на собрании права голоса. Очевидная близость позиций могла лишь способствовать быстрой адаптации в царскую систему богатых землевладельцев с захваченных земель. Впрочем, мы уже видели, в какой спешке магнаты отправились на поклон в Петербург. Екатерина II сперва пригрозила в манифесте от 27 марта 1793 г. конфискацией имений, заняться которой было поручено генералу Кречетникову, командующему оккупационными войсками, но затем 27 сентября 1793 г. она издала новый указ, в котором, не обращая пока внимания на проблему расслоения польской шляхты, гарантировала ей все права российского дворянства и признавала, что данное законами Речи Посполитой право собственности на имения останется незыблемым110. Через год, 20 октября 1794 г., императрица повторила, что земли вместе с крепостными, на ней проживающими, останутся в полной собственности шляхты. Возможно, она пошла на этот шаг с целью привлечения на свою сторону тех, кто рассчитывал на успех восстания Т. Костюшко, заключенного в тюрьму 10 октября 1794 г. Может быть, хотела дать понять, что польским землевладельцам не осталось ничего другого, как смириться с положением дел после третьего раздела, осуществленного вместе с Пруссией и Австрией. 14 декабря того же года она еще раз подтвердила, что шляхта, а речь шла, естественно, лишь о землевладельцах, будет пользоваться всеми правами и привилегиями российского дворянства111. К их судьбе мы еще вернемся.

Намерения »чистки рядов»

Каким же было отношение Екатерины II к безземельному большинству польской шляхты?

Долгий период вмешательства России в польскую внутреннюю политику, когда ради борьбы с королем Станиславом Августом и сторонниками реформ она не без успеха оказывала поддержку сторонникам золотых вольностей и защищала «кардинальные права», подошел к концу. В скором времени оказалось, что основной принцип «шляхетской демократии» – принцип равенства между беднейшей шляхтой и той, которой повезло гораздо больше, – раздражает царицу в еще большей степени, чем группу «патриотов» Четырехлетнего сейма.

Крайне правдоподобно, что, поживи Екатерина II немногим дольше, и шляхетский вопрос был бы решен радикальным образом. У такого подхода, как нам предстоит увидеть, были свои сторонники на протяжении многих десятилетий. Впрочем, как это, так и другие решения и намерения по организации этой группы так и не были в первой трети XIX в. воплощены в жизнь. Однако, как уже говорилось, свою цель мы видим в представлении задуманного. Именно история неосуществленных проектов позволит глубже понять эволюцию в отношении к шляхте после 1831 г. и дальнейшее развитие этого отношения вплоть до 1914 г. И эта сопровождавшаяся проявлениями упорства, ожесточения и сомнений история не менее увлекательна, чем процесс подготовки и принятия реформ.

Отправной точкой для нас станет анализ планируемых экстремальных решений, которые могут показаться ужасными лишь тем, кто не до конца знаком с историей Российской империи, и не знает, что массовые переселения и депортации отнюдь не были из ряда вон выходящим явлением. Как известно, русских крепостных продавали и переселяли, что не вызывало особого возмущения, если не считать протестов нескольких противников крепостничества, таких как Радищев. Подозрительными считались категории населения, сохранявшие мобильность, что не давало возможности полного контроля над ними (например, цыгане, евреи, старообрядцы и свободные крестьяне), а потому разрабатывались проекты по социотехническому манипулированию с целью ограничения их перемещения, прикрепления к земле и обеспечения контроля постоянно.

Первый проект по переселению шляхты в южные степи, предложенный Платоном Зубовым, в конце XIX в. обнаружен польским историком112, не знавшим деталей дела и решившим, что данное начинание было воплощено в жизнь. На протяжении ХХ в. многими не слишком добросовестными польскими историками повторялась данная информация, которая воспринималась как абсолютно правдивая даже такими известными историками, как Х. Мосьцицкий113 и Т. Перковский114, и даже крайне ответственный в своих суждениях С. Кеневич, не ознакомившись с документом, утверждал, что Зубов собирался включить польскую шляхту в российскую армию и ассимилировать ее с малороссийскими казаками115. Крайне уважаемые польские авторы ограничивались краткими и, к сожалению, несерьезными упоминаниями. Например, М. Кукель, характеризуя в своих работах, написанных в межвоенный период, ситуацию в аннексированных Россией землях, писал: «По проекту Зубова из Херсонской и Екатеринославской губерний были выселены тысячи мелких шляхтичей». При этом историк не указал ни даты, ни источника, на который ссылался. В свою очередь, Ю.А. Геровский в работе уже середины 80-х гг. ХХ в. утверждал, что «мелкая шляхта потеряла большую часть своих родовых прав и как малонадежный элемент массово переселялась в глубь России»116.

Подобным образом, дав волю фантазии, С. Гродзиский и М. Згурняк не обременили себя цитированием и перепроверкой источников117. Несомненно, эрудированному исследователю И. Рыхликовой был известен цитируемый ею, хоть без указания источника, проект Зубова118, однако в диссертации своей ученицы Сикорской-Кулеши она пропустила крайне наивный и неадекватный комментарий. В заслугу последней следует сказать, что она была первой, кто обратил внимание на то, что проект Зубова был одобрен указом Екатерины II 5 июня 1796 г. и всего лишь внесен в Полное собрание законов Российской империи119. Однако более чем удивляет ее интерпретация данного текста. Например, неубедительно звучит ее предположение о том, что Зубов мог ознакомиться с положением безземельной шляхты, став новым владельцем конфискованной Шавельской экономии120. Кроме того, Сикорска-Кулеша поверила в общую доброжелательную и сочувственную к положению мелкой шляхты риторику, к которой российская администрация зачастую прибегала, чтобы скрыть крайне бесчеловечные решения. Абсолютно противоположно содержанию указа и ее мнение о том, что российское государство в данном случае в первый и последний раз выступило в качестве опекуна и защитника мелкой шляхты, признав ее достоинство и происхождение121!

Подобного рода неточности и искажения требуют от нас проведения более детального исследования и анализа.

Платон Александрович Зубов был последним и наиболее влиятельным фаворитом Екатерины II и одним из наиболее зловещих персонажей российской истории. После многочисленных других любовников и немного опередив своего 18-летнего брата Валериана, он оказался в постели к тому времени уже 60-летней императрицы в 1789 г., будучи 22 лет от роду. Оба корнета вошли в круг «учеников», скрасивших старость царицы. Завидовавший брату, Платон добился назначения его в 1796 г. в качестве главнокомандующего войсками, отправлявшимися на Кавказ. Валериан проявил рвение и был готов дойти хоть до Индии, однако Павел I отозвал его в 1797 г. Платон оставался хозяином положения до смерти своей покровительницы – 6 ноября 1796 г.122 Он потерял влияние лишь после того, как в ночь с 11 на 12 марта 1801 г. его вместе с Паленом и Беннигсеном застигли в спальне Павла I.

В Мраморном дворце в Петербурге хранится удачный портрет Платона Зубова кисти Лампи Старшего. Он изображен в темно-гранатовом бархатном костюме, его высокая фигура тонка и женоподобна, лицо бледное, вытянутое, а взгляд полон презрения. Один из современников писал о нем: «По мере утраты государыней ее силы, деятельности, гения, он приобретал могущество, богатства. Каждое утро многочисленные толпы льстецов осаждали его двери, наполняли прихожую и приемную. Старые генералы, вельможи не стыдились ласкать ничтожных его лакеев. Видали часто, как эти лакеи толчками разгоняли генералов и офицеров, коих толпа теснилась у дверей, мешала их запереть. Развалясь в креслах, в самом непристойном неглиже, засунув мизинец в нос, с глазами, бесцельно устремленными в потолок, этот молодой человек, с лицом холодным и надутым, едва удостаивал обращать внимание на окружающих его. Он забавлялся чудачествами своей обезьяны, которая скакала по головам подлых льстецов, или разговаривал со своим шутом; а в это время старцы, под началом у которых он служил сержантом, – Долгорукие, Голицыны, Салтыковы – и все остальные ожидали, чтобы он низвел свои взоры, чтобы опять приникнуть к его стопам»123.