Странные занятия - Пол Ди Филиппо

За стеной царила какофония шума электроинструментов и пахло свежераспиленными сосновыми досками. Рабочие (им, разумеется, платили спондуликсами) обустраивали второе место для готовки и столики для обедающих — все в предвкушении наплыва покупателей, который последует за увеличением числа спондуликсов.

Напустив на себя вид компетентного бизнесмена, Хонимен проинспектировал кое-какие мелочи, а потом благодарно сбежал с Эдди на солнышко великолепного июльского дня.

Эдди работала в каком-то правительственном учреждении (Хонимену так и не удалось выудить из нее подробности), у нее как будто часто выдавались свободные полдня, и это время ей, кажется, нравилось проводить с Хонименом.

— Я думала, можно поехать в город, — говорила она сейчас, — кое-что купить. Хочу пойти в «Кэнел-стрит-джинс».

— Звучит неплохо. Но мне сначала нужно переодеться. От меня пахнет копченой говядиной.

Эдди игриво укусила его за ухо.

— Я люблю копченую говядину.

На переодевание у Хонимена ушло два часа.

День был таким прекрасным, что сама мысль спускаться под землю и добираться до Манхэттена подземкой была невыносимой, поэтому они предпочли паром. Шел он сравнительно медленно, но сегодня, когда они решили неторопливо гулять и бездельничать, это значения не имело.

Паромная станция (древнее героическое здание, построенное в 1907 году) стояло на южной окраине городка. Много лет оно разваливалось и ветшало, всеми заброшенное. Потом Нью-Йорк возобновил паромную службу и восстановил станцию в ее былой славе. Теперь между Хобокеном и Бэттери-парк-сити кораблики ходили ежедневно.

Эдди и Хонимен постояли внутри здания в очереди других пассажиров, ожидавших возможности подняться на борт. Хонимену показалось, он увидел несколько Пиволюбов. Удивительно, но все облачились в белые комбинезоны, а на головах у них были сдвинутые на лоб выпуклые очки. Хонимен постарался выбросить это из головы.

Наконец паром ткнулся носом о причал, его корма наполовину выпирала за здание. С лязгом опустился на цепях трап, пассажиры сошли, и новые, направляющиеся на восток, поднялись на борт.

Да, теперь сомнений быть не могло. Это Пиволюбы. И на них как будто были портупеи с огнестрельным оружием в кобуре. У всех на виду. Господи помилуй, что же тут творится?

Эдди повела его на верхнюю палубу, откуда открывался прекрасный вид на реку, и они встали, облокотясь на перила. Под безоблачным июльским небом чарующий ветерок приносил ароматы города и далекого моря. Хонимен обнял Эдди за талию и попытался забыть обо всех своих бедах.

Кто-то его толкнул. Этим «кем-то» оказался Пед Ксинг, ортодоксальный дзен-иудей. Его глаза скрывались за затемненными выпуклыми очками. Согнувшись по пояс, он крался вдоль перил и то и дело вертел головой из стороны в сторону, точно ожидая, что из-за любой перегородки на него могут выскочить враги.

В руке он держал большой пластмассовый пистолет.

— Ксинг, что, черт побери…

— Тихо, молекулка, это война. Все и каждый за себя. Ни за кого другого.

Бритоголовый Пед Ксинг собрался было продолжить свой обход, но Хонимен задержал его, положив на напрягшееся плечо руку.

— Послушай, Ксинг… Постой минуточку. С кем война? И что у тебя за пистолет?

— Ну, не совсем война… просто игра в войну. Мы все играем в «Выживание». Эрл сказал, это пойдет нам на пользу, закалит наши рефлексы на случай, если произойдет что-нибудь скверное. А пистолеты игрушечные. Они краской стреляют. Ах да, кстати. — Пед Ксинг расстегнул до пояса молнию комбинезона, открыв щуплую безволосую грудь, и достал второй пистолет, заткнутый за резинку трусов. — Как почетный Пиволюб, ты законная мишень. Так тебя предупредив, я тебе большую услугу оказываю. Я на тебе уйму очков мог заработать. Но лучше возьми вот это.

Хонимен автоматически принял запасной пистолет со словами:

— Ксинг, это же чушь собачья. Не хочу я, чтобы меня впутывали…

Но тут его одолело странное чувство, нечто гораздо диковиннее, чем дежа-вю, и он осознал, что его вновь вынуждают принять решение, как относиться к организованному насилию, решение, которое, как ему казалось, он принял двадцать лет назад, когда вскрыл конверт с «приветом» от правительства США. Неужели одного раза мало?..

Пропустив мимо ушей протесты Хонимена, Пед Ксинг уже удалился гусиным шагом, но напоследок бросил через плечо загадочную фразу:

— Сатори приходит, хочешь ты того или нет.

В этот момент из трюма донеслись пронзительный победный вопль и визг поражения. Послышался топот ног, и из люка на палубу вывалились несколько человек: Кожа-с-Клепками гнали злополучного Иларио Фументо, буквально испещренного разноцветными следами прямых попаданий. Ослепленный паникой Фументо метнулся прямо к Хонимену. Вид у писателя был такой, будто он намеревается перемахнуть через перила и броситься в реку. Присев на корточки, Кожа оперлась о палубу, чтобы сделать еще выстрел. Паром качнуло как раз в тот момент, когда она спускала курок, и, пролетев мимо, пуля ударила прямо в Эдди. Над левой грудью у нее расцвело пятно синей краски.

Глаза Хонимена заволокло красной пеленой. От его бессвязного вопля Пиволюбы застыли.

— Эй, молекулка, — начала было Кожа. — Мне правда очень…

Но пытаться выиграть время было уже поздно. Хонимен выпустил в застывшую женщину весь магазин, с ног до головы залив ее белый комбинезон краской. Фументо остановился возле своего защитника, а Хонимен, вырвав из его руки пистолет, повернулся к Клепкам.

— И-и-и, — заголосила та и дезертировала. Хонимен пару раз шлепнул ее по попке пулями и бросился в погоню.

Остаток двадцатиминутного плавания прошел в безумных погонях, прятках и стрельбе. От днища до рубки игра шла своим чередом. Хонимен уже потерял счет, сколько раз он перезаряжал пистолет. Кто-то снова и снова подсовывал ему упаковки свежих снарядов. На полпути манхэттенский паром разминулся с хобокеновским, и по нему тоже сновали Пиволюбы. Обе команды выстроились каждая вдоль своего борта и обменялись ружейными залпами, после которых и тот, и другой корабль стали походить на тряпку, которой художники вытирают кисти.

— Да ты в бок автобусу не попадешь!

— Стоять! Спускай паруса и поворачивай, приятель!

— Сдавайся, Дороти!

Когда корабли разошлись, раздался финальный хор издевательского кудахтанья и насмешливого свиста.

К тому времени, когда паром подошел к причалу Бэттери-парк-сити, у всех кончилась амуниция. Игроки собрались подсчитывать очки, и Хонимен (хотя и не избежал пятен краски) был единогласно объявлен победителем.