Черный штрафбат - Андрей Орлов

Ничего удивительного, что на высоту решили бросить штрафную роту. Иллюзий не питали — выживут не многие. Впрочем, в окопах незадачливого механизированного батальона было сухо и уютно. Душевные неудобства вызывала только высота с сухим номером 213, которая с позиций просматривалась в полный рост. Похоронные команды, понятно, не работали — в противном случае пришлось бы вызывать вторую похоронную команду, чтобы вытащить первую. Впрочем, днем немцы не стреляли. Только снайперы вели спорадический огонь, выискивая мишени на советских позициях. Выше бруствера не высовывались. Подразделения роты рассредоточились по позициям, люди томились в тревожном ожидании. В три часа подъехала полевая кухня — разносчики еды, пригнувшись, бегали по ходам сообщений. Ели с трудом — кусок не лез в горло. Даже бывалых бойцов при виде высоты № 213 начинало слегка подташнивать. Пробежали порученцы ротного — с известием, что через полчаса начнется атака. Народ молчал — разговаривать не хотелось. По рядам прошелестело еще одно тревожное известие — прибыл пулеметный заградительный взвод и устанавливает пулеметные гнезда для «максимов» буквально в полусотне метров от траншеи. «Вот же суки, — цедил сквозь зубы Гурвич, — лучше бы эти пулеметы на немцев направили».

Но приказ о наступлении задерживался. Прошел час, второй, третий. Подкрались сумерки. Бойцы устали ждать, уже срывались на истерику. Сидели на корточках спиной к внешней стене окопа. Нервно напевал что-то блатное Рыщенко, отчаянно чесался уголовник Фикусов, покрывался смертельной бледностью бывший полицай Демченко. Ждали, как выяснилось, авиаудара. Воздух пронизал тягучий нарастающий вой — эскадрилья штурмовиков прошла над высотой, поливая огнем позиции немцев. Бойцы одобрительно загудели, приободрились. Штурмовики заходили на второй круг. Самые отчаянные высунулись, чтобы полюбоваться — уж, наверное, снайперам было не до того, чтобы высматривать мишени. Крупнокалиберные пулеметы и пушки кромсали немецкие укрепления, раздавались взрывы — хлесткие, тугие, трескучие, летели в небо комья земли. Застучала зенитная установка — трассиры понеслись вдогонку отстрелявшимся штурмовикам. Вспыхнул самолет, и толпа расстроенно ахнула — словно гол забили в ворота любимой команды. Подбитый «Як» отвалил в сторону, закачался, из хвостовой части повалил густой дым. Эскадрилья ушла на аэродром, а подбитый штурмовик натужно дотянул до линии фронта, стал терять высоту. Вывалилось что-то черное — летчик. Купол парашюта взмыл в небо. Самолет, похожий на хвостатую комету, скрылся за холмом, а парашютист плавно опускался на лес — слава богу, уже на нашей стороне…

А потом началась артподготовка — с одной стороны, и неплохо, но все это явно свидетельствовало об отсутствии взаимодействия между родами войск. Дальнобойная батарея накрыла высоту. Гребень горы украсился фонтанами. Снаряды выли с мерзким свистом, оглушительно рвались. Звенели барабанные перепонки. Люди сидели в траншее, зажав уши, напрягались от острых воющих звуков. О ювелирной точности артиллеристов говорить не приходилось — взрывы гремели по всему склону. Несколько снарядов упали в непосредственной близости от траншеи — каски солдат засыпало землей.

— Что же они делают, мазилы? — бурчал Костюк, нервно дымя в кулак папироской. — Что же они делают? Своих же ни за хрен собачий переубивают…

— Пусть лупят, пусть… — твердил как попугай Липатов. — Глядишь, и нам работы меньше будет…

— Без работы не останешься, не обольщайся. — Гурвич растирал гипсово-белое лицо — вконец онемело. — Думаешь, немцы такие дурные, да? Уж позаботились, поди, зарылись в землю — сидят и посмеиваются, в картишки режутся. А стоит нам пойти — они уже на позициях…

— А ну не паникерствовать! — орал срывающимся голосом лейтенант Кружевский, гневно стреляя глазами в Гурвича.

— Да что вы, товарищ лейтенант, какой из меня паникер, — нервно хихикал Гурвич. — Сами должны понимать, что немцы просто так людьми не разбрасываются. Трудновато нам придется…

Завершилась артиллерийская подготовка, над позициями зависла оглушительная тишина. Судорожно крестился бывший полицай Демченко. У «социально близкого» Фикуса подергивалась левая половина лица.

— Ну, что, старшой, спишут нас сегодня в расход? — Он пытался улыбнуться, подмигнуть, но не мог избавиться от чудовищной гримасы.

— А ты представь, что ты верующий, — заикаясь, говорил Ванька Чеботаев Владимиру Ильичу Рыщенко, — и сразу легче станет. Серьезно тебе говорю. Ведь душа у тебя бессмертная, так? Ее убить невозможно. А тело потеряешь, да и бес с ним, оно у тебя все равно хреновое. Зато в раю будем жить — там тепло, светло, комары не кусают, не орет никто под ухом…

— Да я вроде как верующий в душе… — стучал зубами Рыщенко. — Не говорил никому никогда, но, бывало, крестился украдкой. Ни одной молитвы, правда, не помню… Все равно страшно, Ванька, — опупеть как страшно…

— Рота, приготовиться к атаке! — прогремел над позициями грозный рык Кумарина.

— Да готовы уже, сколько можно тянуть, — проворчал Игумнов.

— А ты не спеши, Федор, не спеши, — возразил Гурвич. — Радуйся жизни, пока еще можно. В атаку всегда успеем.

— Эй, заградотряд, вы здесь?! — гаркнул в тишину Костюк.

Несколько мгновений царило безмолвие — солдаты затаили дыхание. Послышался отдаленный насмешливый голос:

— Здесь, здесь, не волнуйся.

— Ну, слава богу! — прокричал Костюк. — Вы, ребята, там не спите, оберегайте нас, вдруг противник с тыла зайдет!

Солдаты нервно захихикали. Улыбнулся даже молчаливый дезертир Кустарь — на мгновение, но осветилось морщинистое лицо, ожили глаза, спрятанные под складками и мешками.

— Кстати, бойцы, имеется информация! — прокричал где-то слева комиссар Боев. — Не знаю, обрадует она вас или огорчит, но повеселит — это точно! По данным разведки напротив нас занимает позицию второй штрафной батальон девятой мотопехотной дивизии вермахта!

Солдаты оживились.

— Братаны!!! — взвыл в пространство Фикус.

Над позициями штрафников прокатился хохот. «А ничего хорошего, кстати, в этом нет, — успел подумать Зорин. — Такой же лихой, непредсказуемый и склонный к эксцессам народец».

— Вот и пойдем сейчас брататься! — проорал комроты Кумарин. — Что, рота, не надоела еще эта размеренная скучная жизнь? Вперед! Штурмовые группы — на позиции!!!

— Ну что, мужики, потанцуем? — Зорин крякнул и начал выбираться из окопа.

И сразу все забилось, заискрилось, загрохотало! Вспыхнули мощные прожекторы на немецкой стороне. Людская лавина — все сто восемьдесят человек — покатилась к первой линии проволочного заграждения — по рытвинам, расщелинам, по неубранным солдатским телам. Плотность огня нарастала. Люди падали, ползли, цеплялись за землю.

— Отделение, короткими перебежками, вперед! — скомандовал Зорин. — Головы не поднимать, нет там наверху ничего интересного! И не отставать!

До первой линии колючей проволоки атакующие добрались вполне успешно. Предшественники проделали в ней достаточно брешей. Люди падали в ямы, прятались за разбитой техникой, за телами павших, от которых уже распространялся характерный запашок. Штурмовые колонны готовились к атаке — первый, второй, третий взводы. Четвертый оставался в резерве у подножия высоты. Третий взвод, в котором шел Зорин, наступал слева, остальные шли правее. Люди перебирались через кривулины проволочного заграждения — кто-то ползком, кто-то перекатывался, кто-то на четвереньках. Бежали под защиту подбитых танков, корчились в канавах. Зорин грубыми тычками подгонял полумертвого Демченко.

— Стариков, Липатов, прикройте пулеметчика! Федор, ищи позицию! Прикроешь нас, когда пойдем!

Добраться до второго ряда колючей проволоки было труднее. Сто метров простреливаемого пространства.

— Гранаты бросайте! — крикнул Зорин. — Товарищ лейтенант, прикажите всем бросать гранаты!

— А на хрена? — не понял Гурвич.

— Дымовая завеса — мы проскочим!

Приказа ждать не стали. Люди швыряли противопехотные наступательные РГД с небольшим радиусом разлета осколков. Взвилась стена огня и дыма.

— Хватит! Больше не бросать! — истошно завопил Кружевский и первым бросился вперед, исчез в клубах дыма. Пока не разошлась завеса, люди понеслись за ним, прорвались через рваное заграждение, рассредоточивались, выискивая укрытие. Пули сыпались на головы — с высоты велся непрерывный огонь, дробно стучали пулеметы, долбили МП-40.

— Федор, ко мне! — Зорин махнул рукой, и Игумнов, волоча за собой пулемет, скатился в глубокую рытвину. — Пригнись, Федор, давай без геройства. От тебя вся наша жизнь теперь зависит. Не спеши, вычисли пулеметчика на нашем участке — он есть, вон как долбит. А как пойдем, строчи по нему, патронов не жалей. Подави его, Федор. Не убьешь — так хоть дезориентируй… Справишься?