«Ураган» с острова Наварон - Алистер Маклин

— Он что, никогда не расстается с этой проклятой гитарой?

 — Наш неприкаянный, — ласково произнес Брозник. — Так мы его называем. Наш бедный неприкаянный слепой. Гитара всегда у него под рукой. Даже когда он спит — разве вы не заметили прошлой ночью? Эта гитара значит для него то же, что сама жизнь. Не сколько недель назад один на наших людей в шутку попытался отобрать инструмент. Петар, хоть и слепой, чуть не убил его.

— Он, похоже, начисто лишен музыкального слуха, — предположил Миллер. — Впервые встречаю такую расстроенную гитару.

Брозник слабо улыбнулся. — Согласен. Но как вы не понимаете. Он чувствует ее. Он касается ее. Она — его. Единственное, что ему осталось в темном, одиноком, пустом мире. Наш бедный неприкаянный.

— По крайней мере, мог бы настроить ее, — пробурчал Миллер.

— Вы хороший человек, дружище. Вы пытаетесь отвлечь нас от того, что нам сегодня предстоит. Но это невозможно. — Он обратился к Мэллори:

 — Как невозможно осуществление вашего сумасшедшего плана по спасению британских агентов, попавших в плен, и разрушению здешней сети немецкой контрразведки. Это безумие. Безумие!

Мэллори неопределенно помахал рукой. — Ну а возьмем вас. Без еды. Без артиллерии. Без транспорта. Почти без оружия и без боеприпасов. Без медикаментов. Без танков. Без самолетов. Без надежды. А вы продолжаете сражаться. Хотите сказать, что вы — в здравом уме?

— Попали в точку. — Брозинк улыбнулся, придвинул к Мэллори бутыль с ракией и подождал, пока тот наполнит свой стакан. — За безумцев этого мира.

— Я только что разговаривал с майором Стефаном с Западного Ущелья, — объявил генерал Вукалович. —  Он считает, что все мы тут безумцы. Вы согласны, полковник Ласло? 

— Человек‚ лежавший рядом с Вукаловичем, опустил бинокль. Это был высокий крупный мужчина средних лет с загорелым лицом и великолепными черными усами. Поразмыслив секунду-другую, он ответил: — Без сомнения.

— Даже вы?— возразил Вукалович. — Но ведь ваш  отец — чех.

— Он родом из Высоких Татр. — пояснил Ласло. —  Они там все ненормальные.

Вукалович улыбнулся, устроился поудобнее на локтях, выглянул вниз через углубление между двумя камнями, поднес к глазам бинокль и, постепенно поднимая его, стал изучать южный участок.

Напротив того места, где лежал генерал,  протянулся футов на двести пологий скалистый склон холма,  плавно переходивший в длинное  и узкое, не более двухсот ярдов, поросшее травой плато, которое простиралось в обе стороны, насколько хватало глаз — справа оно уходило  на запад, слева изгибалось на восток, северо-восток и, наконец, на север.

Край плато резко обрывался вниз, образуя берег широкой быстрой реки с характерным альпийским цветом вод, зеленовато-белым. Зеленым от тающего весеннего снега, белым от талой воды с гор, которая бурлила и пенилась при впадении в реку, прорываясь сквозь острые скалистые уступы.

Южнее был виден массивный стальной мост без опор, выкрашенный в зеленый и белый цвет. По мере удаления от реки‚ противоположный берег, покрытый травой, становился более высоким, и ярдов через сто заканчивался стеной могучего соснового леса, тянувшегося далеко на юг. На опушке между деревьями слабо просматривалась  военная техника, судя по очертаниям, — танки. А еще дальше, за рекой и лесом, вздымались остроконечные горы с ослепительно сверкающими белыми вершинами, а за ними, к юго-востоку в вышине в неестественно ярко-синем просвете между темно-серыми тучами светило столь же белое ослепительное солнце.

Вукалович отстранил бинокль и вздохнул. — Как по-вашему сколько в этом лесу танков? 

— Понятия не имею — Ласло беспомощно развел руками. Может быть‚ десять. А может, и двести. Неизвестно. Мы, разумеется, посылали разведчиков, но они не вернулись. Наверное утонули при переправе  через Неретву. — Он вопросительно посмотрел на Вукаловича. — Как вы считаете, откуда начнется наступление — через Зеницкое Ущелье, через Западное Ущелье или через этот мост?

Вукалович лишь покачал головой.

 — Но вы полагаете, оно произойдет скоро?

— Очень скоро. — Вукалович ударил кулаком по каменистой земле. — Неужели никак нельзя уничтожить этот чертов мост?

— Было пять воздушных налетов, — угрюмо ответил Ласло. — На сегодняшний день мы потеряли двадцать семь самолетов — вдоль Неретвы установлено двести зениток, а ближайший аэродром «мессершмиттов» в десяти минутах лета. Немецкий радиолокатор улавливает британские бомбардировщики на подлете к нашему побережью и «мессершмиттам» остается только поджидать их. К тому же, не забывайте, на обоих берегах мост установлен в скальной породе.

 — Прямое попадание или ничего?

— Прямое попадание в цель шириной в семь метров с высоты трех тысяч? Это невозможно. И в цель, закамуфлированную столь искусно, что ее практически и с земли-то не видно. Вдвойне невозможно.

— И для нас невозможно?

— Да. Последнюю попытку мы предприняли позавчера ночью.

— Вы предприняли... Я же вам запретил.

— Вы попросили не делать этого. Однако я, полковник Ласло, разумеется, не подчинился. Когда наши отряды дошли до середины плато, немцы стали пускать осветительные ракеты. Одному Богу известно, откуда они узнали об операции. Затем прожекторы...

— Затем шрапнель, — закончил Вукалович. — И эрликоны. Потери?

 — Половина батальона.

— Половина батальона! Скажите-ка, мой дорогой Ласло, что можно было сделать в том маловероятном случае, если бы ваши люди вышли к мосту?

— У них была взрывчатка, ручные гранаты...

— Может, еще и ракеты для фейерверка? — с ядовитым сарказмом спросил Вукалович. — Пришлись бы весьма кстати. Этот мост, подумайте сами, построен из стали и армированного бетона! Сама попытка — чистое безумие,

— Да. — Ласло отвел глаза. — Наверное, вам следует подыскать мне замену.

— Пожалуй. — Вукалович пристально посмотрел на усталое лицо. — Я бы так и поступил. Но есть одно обстоятельство.

 — Обстоятельство?

— Все мои батальонные командиры — такие же безумцы, как и вы. А вдруг немцы действительно пойдут в атаку, может, уже сегодня ночью?

— Мы останемся здесь. Мы — югославы и нам не куда идти. Что еще остается делать?

— Что еще? Две тысячи людей с пугачами, физически изможденные, голодные, без боеприпасов, против двух, как следует ожидать, отборных танковых дивизий. И вы остаетесь здесь? Вы всегда можете капитупировать.

Ласло улыбнулся. — Вряд ли сейчас подходящее время для шуток, генерал.

Вукалович хлопнул его по плечу. — Я и не думал шутить. Я пошел наверх, к дамбе, к северо-восточному редуту. Проверю, такой ли полковник Янци безумец, как вы. И еще, полковник...

— Слушаю?

— Если начнется атака, я могу отдать приказ об отступлении.

—— Отступление!

— Не капитуляция. Отступление. Отступление, которое, будем надеяться, сможет привести к победе.

— Я уверен, генерал знает, о чем говорит.

— А вот генерал не уверен. — Пренебрегая возможным огнем снайперов с противоположного берега Неретвы, Вукалович поднялся и собрался уходить. — Когда-нибудь слышали о человеке по имени капитан Мэллори? Кийт Мэллори, новозеландец?

— Нет, — ответил Ласло. Помолчав, добавил: — Хотя  постойте. Это тот, который в свое время лазил по горам?

— Он самый. Но, как мне дали понять, это — не единственное его достоиство. — Вукалович потер небритый подбородок. — Если то, что я о нем слышал, — правда, думаю, его с полным основанием можно назвать весьма незаурядной личностью.

— Так что насчет этой незаурядной личности? — с любопытством спросил Ласло.

— А вот что. — Вукалович внезапно помрачнел. — Когда все потеряно и не осталось надежды, в мире всегда найдется человек, к которому можно обратиться за помощью. Может, этот человек — единственный. Чаще всего, он действительно единственный. Но такой человек существует. — Он на секунду задумался. — Во  всяком случае, так говорят.

- Да генерал — вежливо поддержал Ласло. — А  этот Кий Мэллори, что он за...

— Перед тем, как лечь спать сегодня, помолитесь за него. Я это сделаю.

— Слушаюсь. А как насчет нас? За нас тоже помолиться?

— Недурная мысль, — отозвался Вукалович.

Края ложбины, в которой располагался лагерь майора Брозника, переходили в очень крутой и очень скользкий подъем, по которому сейчас взбиралась группа верхом на низкорослых лошадках. Большинству из всадников каждый метр давался с трудом. Лишь проводники, смуглые коренастые партизаны-боснийцы, для которых подобный рельеф являлся неотъемлемой частью их существования, преодолевали подъем безо всяких усилий. То же относилось и к Андреа, мерно попыхивавшему своей по обыкновению отвратительно пахнущей сигарой. Рейнольдс обратил на это внимание, и обуревавшие его неясные сомнения и тревожные предчувствия вспыхнули с новой силой.