Наваждение – книга 2 - Пола Волски

Самый долгий день. Самый долгий из всех, разбухший от скуки, – пустая болтовня, нудная игра в «Погибель», вышивание без души. Всего один раз Элистэ забыла о времени, когда в четвертом часу какая-то безжалостная сила, которую она не могла одолеть, подняла ее и погнала к оконцу, выходящему на улицу Клико. Наитие не обмануло ее: внизу как раз провозили осужденных; сегодня повозок было тоже семь. Как всегда, она не смогла отвернуться и простояла там, пока кортеж не скрылся из виду.

«В самый, самый последний раз».

И вновь потянулись постылые часы. Тени внизу едва заметно удлинились, снег на крышах слегка порозовел, а небо чуть-чуть посерело. И вот уже не осталось сомнений: солнце наконец и вправду садится, улицу потихоньку окутывают сумерки, а «Приют лебедушек» заканчивает на сегодня торговлю. До полуночи все еще далеко, но теперь они хоть немного развеются, как обычно, спустившись на кухню.

Последняя трапеза с семьей кондитера. Баранина, тушенная с травами, хлеб, красное вино. Мастер Кенубль и его жена вели себя оживленней обычного, видимо, чтобы скрыть смущение. Мальчики шумели, задавали вопросы, были возбуждены приобщением к тайне и опечалены расставанием с Принцем во Пухом. Элистэ вдруг поняла, что полюбила Кенублей: она будет по ним скучать и тревожиться о них.

После ужина ребят, отправили спать. Они попрощались с гостями и обменялись сдержанными рукопожатиями, ибо парнишки Кенубль ни в жизнь бы не стерпели поцелуев. Однако на глазах у юного Тьера блеснула слезинка-другая, когда он прощался с Принцем во Пухом:

– Не забывайте кормить малыша!

А Брев еще раз посоветовал:

– Запомни, Листе. Коли схватят – коленом в пах, кулаком по сопатке!

Мальчики ушли, мадам Кенубль удалилась следом.

Мастер Кенубль вызвался составить гостям компанию до половины двенадцатого, когда они предполагали отбыть. Он снесет вниз их багаж, проверит, не бродит ли рядом патруль, а потом наймет и подгонит фиакр. Эти любезности, утверждал мастер Кенубль, он оказывает им исключительно ради собственного удовольствия, причем говорил он это с такой убежденностью, что Элистэ нисколько не усомнилась в его искренности. Во времена своего пребывания в Бевиэре она ни за что не поверила бы в подобный альтруизм и подняла бы его на смех, как тогда было модно. «Самоотверженность – всего лишь высшая и совершенная степень непомерного самолюбия», – процитировала бы она во Ренаша. Погиб, погиб… Теперь она не имела права так думать.

Медленно, бесконечно медленно тянется время. Ночь раскручивается, как усталая часовая пружина. Догорает огонь в очаге; все в мире замирает. Вещи принесены с чердака, уснувшая собачка упрятана в саквояж. Мастер Кенубль исчезает на пять минут, возвращается, ведет их через кухню и темный торговый зал к дверям, за которыми ждет фиакр. Патруля не видно, улица пустынна. Нищие тоже попрятались – будь погода теплее, они бы жались по соседним парадным. В дверях – последние слова прощания, быстрые рукопожатия, и сразу на улицу, где морозный воздух мигом обжигает лицо. Элистэ в последний раз оглянулась на «Приют лебедушек», расписанный обманными красными ромбами. Мастер Кенубль стоял в дверях со свечой в руке. Пламя выхватило на косяке металлический отблеск. Еще не успев сообразить, что означает этот золотистый блик, Элистэ инстинктивно насторожилась и резко вскинула руку. Проследив за ее взглядом, мастер Кенубль заметил прилепившуюся к косяку гниду Нану. Он спокойно стянул с ноги тяжелый башмак и прихлопнул «шпионку» точным ударом, словно всю жизнь ничего другого и не делал. Затем бесстрашно улыбнулся и с торжеством показал подошву с прилипшим разводом золотой фольги. Таким он и остался в памяти Элистэ. Она быстро повернулась и поспешила за спутницами; которые уже садились в фиакр.

Они еще успели помахать кондитеру рукой из окошка; затем фиакр скрипнул, подпрыгнул и тронулся с места.

Дорога через Набережный рынок к Южной Арке заняла всего пятнадцать минут. На рынке не было ни единой живой души, витрины лавок и павильонов скрывались за крепкими ставнями, а нищий люд, обычно ютящийся тут по ночам, перебрался туда, где теплее. Но Элистэ, уставшую от однообразия, этот пустынный вид волновал своей непривычной новизной; всю дорогу она просидела, приклеившись к окну экипажа.

Фиакр дернулся и замедлил ход. Сквозь мрак проступил прямоугольник Южной Арки, высвеченный с обеих сторон светом уличных фонарей. Все то же безлюдье, да оно и к лучшему. Если кавалер и находился где-то поблизости, он не спешил о себе заявлять: неизвестно еще, кто приехал в фиакре и что за извозчик.

Экипаж остановился. Женщины вышли, и фиакр укатил. Осторожно ступая по неровному пласту снега, который в любую минуту мог податься у них под ногами, они поспешили укрыться под аркой, дававшей хоть какую-то защиту от ветра, и сбились в кучку, дрожащие, однако преисполненные надежды.

Ждать пришлось три или четыре минуты. Из темного переулка появился закутанный в плащ мужчина и быстрым шагом направился к арке. Элистэ пригляделась. Невероятно, как способен измениться человек всего за несколько недель. Мерей оказался не столь высок, как она помнила, и осанка его почему-то не отличалась внушительностью, как ранее. При этом шел он по-юношески бодро и весело, что не вязалось с ее представлением о преклонных годах кавалера. Просто невероятно. Аврелия стояла рядом и от нетерпения ломала руки, волнение ее возрастало с каждой секундой. Не успела Элистэ толком разглядеть пряди светлых полос, выбивающихся из-под шляпы у того, кто к ним приближался, как ее кузина бросилась к незнакомцу с радостным визгом:

– Байель! Байель!

– Возвышенная дева! – Байель во Клариво схватил ее за руки. – Дорогая Аврелия! Как я счастлив снова вас видеть! А ваши письма – знали бы вы, что они для меня значили!

– А я все эти жуткие недели только и жила что вашими письмами!

У Кэрт глаза полезли на лоб, Элистэ вопросительно посмотрела на Аврелию, а Цераленн наградила ее таким же ледяным взглядом, как земля у них под ногами. Почувствовав, что все внимание приковано к ней, Аврелия украдкой виновато покосилась на спутниц. Она потянула Байеля за руку и сказала нарочито весело:

– Вот мои родственницы, они, конечно, очень рады вас видеть. Нам повезло, у нас теперь такой храбрый защитник! Правда, повезло, мадам? А, кузина?

Ее слова прозвучали без особой уверенности – даже Аврелии со всем ее притворством трудно было выдать худенького семнадцатилетнего Байеля во Клариво за надежного защитника.

Последовало холодное возмущенное молчание. Улыбка Аврелии увяла. Однако Байель повел себя достойно. Он поцеловал дамам ручки и обратился к Цераленн: