Чёрные перчатки - Геннадий Башунов

Велион сплюнул. Подумав, стянул с рук перчатки, сунул их в карман и открыл калитку.

Будь что будет…

Ему навстречу выскочила мелкая кривоногая псина. Дворняга яростно облаяла могильщика, потом залилась звонким и более дружелюбным лаем, а затем, яростно крутя хвостом, приняла прыгать вокруг ног, напрашиваясь на ласку. Велион наклонился и погладил собачонке голову. Та, высунув язык, завалилась на землю, продолжая сучить хвостом. Улыбка сама выползла на губы могильщику. Он когда-то любил собак… Грозных сторожевых псов школы, способных разорвать человека, но таких добрых к ученикам.

Во дворе многое изменилось – стоит новый забор, поправлены когда-то полузавалившиеся сараюшки. Чувствовалась мужская рука. Это порадовало могильщика. С другой стороны, у этого дома мог оказаться новый хозяин… Велион решил пока не думать об этом и продолжил тискать собачонку. Кому это доставляло большее удовольствие, тотенграберу или дворняге, сказать было сложно.

Рядом послышался быстрый топот ног. Складывалось ощущение, что бежит ребёнок. Продолжая улыбаться, Велион поднял голову. Улыбка медленно сползла с его губ.

По тропинке, ведущей от крыльца небольшого дома к калитке, бежал мальчуган, лет шести-семи. Мальчишка был тощий, чумазый и загорелый, с исцарапанными коленями. Обычный деревенский ребёнок. Но смутило Велиона не это.

Его смутили волосы – чёрные, как смоль. И возраст. Если мальчишке лет семь…

- Здравствуйте, - вежливо сказал мальчишка. – Вы пришли к папе?

У Велиона пересохло в горле. Наверное, он выглядел сейчас, как живой мертвец.

- Нет, - сипло сказал он. – Можно воды попить?

Велион, пошатываясь, плёлся по дороге. Жутко раскалывалась голова, перед глазами плыло, ноги подкашивались. Болел живот, рёбра, правая лопатка. При каждом шаге сильной болью отдавалось правое колено.

Его закидали камнями. Десять или одиннадцать человек, среди них женщины и дети, даже один старик. Это произошло ещё утром, когда тотенграбер проходил по центральной улице одной из соседних деревень. Кто-то понял, что за чёрные перчатки надеты на его руки. Понял, и не убежал, не спрятался, опасаясь проклятья, а поднял из дорожной пыли камень.

- Выродок! Исчадье преисподней!

- Гнилое семя! Порождение тьмы!

- Сучий потрох! Гнида!

Они кричали и швыряли камни. Велион брёл по улице, зажимая рукой разбитую голову, а они шли следом, выкрикивая оскорбления, плюя ему в след, закидывая камнями и сухими конскими яблоками.

-Грязный могильщик! Пришёл грабить могилы наших родителей! Могильный червяк!

- Черви ковыряются в дерьме, получи-ка кусочек!

Велиону в затылок прилетело что-то липкое, в ноздри ударило зловоние. Позади раздался дикий и злой хохот. Он прикоснулся к затылку, поднёс ладонь к лицу. Перед глазами плыло, но он понял, в чём измазана перчатка. В коровьем дерьме.

Могильщик обернулся. Его преследователи ухохатывались, показывая на него пальцами. Мальчишка лет двенадцати вообще валялся на пыльной дороге, покатываясь от хохота. Его руки были вымазаны в свежем дерьме.

Девчушка, на вид ей было не больше десяти, зачерпнула из свежей коровьей лепёшки полную горсть и швырнула в Велиона. Силёнок у неё было мало, но она стояла всего в десяти шагах от могильщика, а плотное коровье дерьмо было неплохим снарядом – ему попало прямо в лицо, залепило глаз, смешавшись с кровью, потекло по щеке. Это вызвало новый приступ издевательского хохота.

Что произошло дальше, Велион помнил плохо. Помнил девчонку и мальчишку, чьи лица возил из стороны в строну в той самой куче коровьего дерьма, из которой они брали свои «снаряды». Помнил старика, извивающегося на земле в луже собственной крови. Женщину орущую благим матом, она пыталась отползти, одновременно сжимая руками ногу, отрубленную по колено. Вторая женщина, совсем ещё молодая, визжала, зажимая ладонью лицо, ещё щека была рассечена, глаз вытек, половина зубов выбита. Двое мужчин, лежащие в пыли, не кричали, они были мертвы. Другой, обмочившийся, умолял пощадить его, взывал к человеческому милосердию, звал на помощь. Велион пинал его, избивал рукоятью меча, втаптывал в землю, пока тот не затих. Четвёртый мужчина хрипел и булькал, пытаясь зажать ладонями перерубленное горло. Это сделал Велион, но как, он даже не помнил.

Двое других, видимо, сбежали. Тотенграбер не стал догонять их, просто повернул в ту сторону, куда шёл раньше, и побрёл дальше, стараясь оттереть лицо от дерьма. Ему вслед доносились вопли. Крики страданий. Но это не доставляло могильщику удовольствия, хотя несколькими секундами раньше он был уверен, что крики страданий его мучителей будут казаться ему божественной музыкой.

Всё это Велион вспомнил, когда старался отмыться от дерьма и крови – своей и чужой – в холодном ручье. Злость, ненависть, кровавый туман, застилающий глаза, крики раненых и умирающих. Воспоминания путались, мешались, мельтешащую в голове картинку будто что-то застилало. Состояние самого могильщика не способствовало улучшению памяти – жутко щипало рану на голове, саднило всё тело. Ледяная вода размыла корку спёкшейся крови на голове, по щеке и шее снова потекла кровь, разбавленная водой. Тотенграбер вспоминал последствия той расправы, но то, как он убивал, не отложилось в голове. И могильщик был рад этому. Он надеялся лишь на то, что не убил детей, проклинал себя за то, что сорвался. Его ведь уже не в первый раз закидывали камнями… Наверное, достаточно было всего лишь снять перчатки, прежде, чем показываться на людях, но он не снимал их. Наверное, из-за того, что ему было всего лишь двадцать, и он верил в свою исключительность, а перчатки были вещью, подчёркивающую её. Вот и доподчёркивался…

Кое-как отмывшись, Велион пошёл дальше. Могильщик опасался погони, но её не было. Наверное, крестьяне испугались, решили, что мстить будет себе дороже. Но тотенграбер продолжал упорно шагать, чтобы уйти как можно дальше от этой деревни. Чем больший кусок дороги будет отделять его от места кровавой расправы, тем меньше останется воспоминаний, так думал могильщик в те часы. Но лица убитых и покалеченных крестьян возвращались, каждый раз немного меняясь. Через некоторое время Велион был абсолютно уверен в том, что убил детей. Потом он вообще перестал думать, просто шагал, как кукла, которую потянули за верёвочку. Картины кровавой расплаты стали просто кошмарным сном.

Вечером, уже после заката, Велион, совершенно обессилев, упал на дорогу. Полежав некоторое время, он попробовал проползти дальше, но ничего не вышло. Некоторое время могильщик отлёживался, потом, наконец, смог отползти с дороги на обочину и опереться обо что-то спиной. С трудом оглядевшись, он понял, что находиться на окраине какой-то деревеньки, лежит, прислонившись спиной к покосившемуся плетню. Удивительно, но это его даже успокоило.