География одиночного выстрела - Андрей Курков

Клара тяжело вздохнула, пожала плечиками.

– Кто знает? – произнесла она. – Может, случайно… Вон ведь в столовой Мосавиахима тоже семь человек насмерть селедкой отравились…

– Да, я читал… – припомнил вслух директор школы.

И вдруг неприятная мелкая боль около лодыжки заставила его отвлечься. Он наклонился, прихлопнул рукой низ штанины, думая убить проникшего туда комара.

Хозяйка тем временем успокоилась немного, снова налила в стопочки. Стопочки были до того маленькими, что Банов даже не замечал произведенного глотка. Только механически откусывал свой огурец после каждого, обмакнув его перед этим в солонку.

Из коридора донеслись шаги. Скрипнула дверь в комнату. Зашел Роберт. Удивленно поздоровался с директором школы, не остановив взгляд на бутылке водки.

Банов почему-то подумал, что вот сейчас сразу хозяйка спрячет бутылку и все останется незамеченным для мальчика, но Клара только кивнула Роберту и никакой попытки скрыть от ребенка не лучшую в воспитательном смысле часть взрослой жизни не произвела.

Почувствовав из-за этого некое неудобство, директор школы поднялся из-за стола.

– Я пойду уже, – проговорил он. Потом оглянулся на дверь – Роберт отсутствовал, по-видимому, ушел в туалет. – И прошу вас больше мечтать, постарайтесь мечтать вместе с ним…

Клара медленно поднялась, чтобы проводить гостя.

На улице было уже совсем темно. В этом переулке почему-то многие фонари не горели. Банов остановился, решая, что ему теперь делать: идти домой или же вернуться в школу, в свой кабинет. Домой не хотелось, как, впрочем, не хотелось сейчас идти и в школу, и поэтому решил он немного прогуляться по засыпающему городу, по этим коротким знакомым переулкам.

Бродил он по пустынным улочкам довольно долго. Уже прозвучали и затихли полуночные Кремлевские куранты. И какая-то звезда, висевшая до того над самой Москвою, сорвалась с низкого темно-синего неба и, соскользнув к земле, потухла в падении.

А Банов все ходил и ходил, поворачивая с одного переулка на другой, и время от времени возвращался снова на тот же переулок, и для разнообразия после такого возвращения поворачивая уже на какой-нибудь другой. На углу такого переулочка и какой-то более значительной улочки его неожиданно остановил спрятавшийся под стеною дома патруль.

– А вы почему не спите, товарищ? – вежливо спросили его трое высоких мужчин, показавшихся в темноте одинаково одетыми.

– Не спится… – признался им Банов.

– А вы что, завтра не работаете?

– Работаю, – сказал директор школы.

– А как же вы будете работать, если ночью не выспитесь? – продолжали выпытывать патрульные.

Банов уже мысленно признал их правоту и поэтому не спешил ответить на последний вопрос.

– Я, пожалуй, уже спать пойду! – сказал он через полминутки.

– То-то же! – одобрил его слова один из мужчин. – Мы ведь сейчас работаем, а утром спать будем! Ну, спокойной ночи!

– Спокойной! – ответил им Банов и, разобравшись с направлениями, пошел к своему дому, находившемуся совсем недалеко.

Действительно. Столица уже вовсю спала. Ни одного горящего светом окна, ни одного прохожего, ни одной машины на мостовых улиц.

Спокойно прошли несколько дней. Потом незаметно минул и выходной воскресный. И в понедельник Василий Васильевич Банов попросил завуча Кушнеренко снова вызвать в кабинет ученика 7-Б класса Роберта Ройда.

Встретились они уже как знакомые, и никакого стеснения в рыжеволосом мальчике директор школы больше не заметил. Спокойно вошел он, спокойно уселся на предложенный стул, лицом к директору и Дзержинскому, портретом висевшему на стене.

– Ну как? – бодро спросил ученика Банов. – Как там, дома?

– Нормально, – ответил Роберт.

Неудовлетворенный немногословием мальчика, директор решил поинтересоваться напролом:

– А мама как?

– Тоже нормально, – вяло отвечал ученик.

– Ну а она… мечтает теперь? – уже совсем в открытую спросил Банов то, что его больше всего интересовало.

– Кажется, нет… – ученик посмотрел, вроде бы пытаясь что-нибудь вспомнить, на потолок.

Такой ответ не порадовал директора школы. Даже, можно сказать, огорчил его и обеспокоил.

– Так что, совсем не мечтает?! – решил все-таки еще раз уточнить директор школы.

Мальчик уже более уверенно замотал головой.

– А скажи, Роберт, телефон у вас, кажется, есть? – спросил помрачневший Банов.

– Да-а…

– Дай-ка мне номер!

– Три ноль шесть семьдесят четыре…

Директор школы записал цифры на перекидном настольном календаре. После этого, снова обратив взгляд на мальчика, сказал: «Хорошо, иди!»

Оставшись наедине с портретом Дзержинского и собственными мыслями, Банов стал пережидать рабочее время. Длилось это время медленно.

Потом в дверь постучали. Приходил учитель математических наук Зубровкин с предложениями по улучшению преподавания своих предметов. Предложения были записаны убористым почерком на десятке разлинованных рисовальных листков. Банов пообещал ознакомиться.

Еще какое-то время ушло на кипячение воды и заваривание чая. И таким образом, по мелочам, по много- и маломинутным отрезкам этого самого времени рабочий день иссяк, исструился песком песочных часов, и только тогда Василий Васильевич Банов немного ободрился, словно почувствовал окончаниями коридорных нервов, как школа опустевает, как покидают ее ученики и учителя, и работники школьной кухни, и медсестра Валентина, и все прочие служители важного образовательного дела. И остается в этой школе в конце концов под самый вечер один-единственный человек, и этот человек – директор, хозяин этой школы, товарищ Банов.

Спустившись вниз и проверив, все ли ушли, а также не разрешив уборщице Петровне закончить мытье полов в ленинском зале, он закрыл школу изнутри и, вернувшись в свой кабинет, накрутил телефонный номер Ройдов. Там долго никто не брал трубку. Потом неприятный тонкий мужской голос – по-видимому принадлежавший соседу Шкарницкому – прокричал: «Что? Алло? Кто это?»

– Позовите вашу соседку! – требовательно и зло произнес в трубку Банов, почувствовавший еще большую нелюбовь к этому сальному типу, живущему в одной коммунальной квартире с такой необычной женщиной.

Видно, трубку на том конце грубо опустили на какую-то деревянную поверхность – в ухе у Банова раздался такой грохот, что он отвел трубку подальше. Потом уже другой, чуть простуженный, но приятный и знакомый женский голос спросил: «Алло? Алло? Говорите!»

– Здравствуйте! – выдохнул в трубку Банов.

– Кто это? Кто со мной говорит? – не узнала его собеседница.

– Это директор школы… товарищ Банов…

– А-а! Здравствуйте! Что-нибудь у Роберта?

– Да нет… Я хотел… я хотел вас сюда пригласить на беседу…

– Когда? – деловито спросила женщина.

– Ну… если можно, то сегодня…

– Но уже вечер!

– Это ничего. Я здесь обычно допоздна…

– Хорошо… – сказала Клара Ройд. – Я только ужин Роберту приготовлю и приду.

Опустив трубку на телефонный аппарат, Банов почувствовал облегчение. За окном еще только зарождались сумерки, но город уже притих. Прерывистой стала еще час назад бывшая монотонной и постоянной музыка автомобильных моторов.

Некоторое время спустя снизу раздался громкий дежурный звонок, и Банов поспешил, чуть ли не побежал ко входным дверям.

Клара была одета в легкий жакет и узкую строгую юбку, доходившую до колен. В руках – маленькая черная сумочка, на голове та же прическа.

– Я пришла, – сказала она открывшему двери Банову. Они поднялись на второй этаж, зашли в кабинет.

Там Клара Ройд села на место для посетителя и вопросительно глянула на директора школы.

Он тоже опустился на свой стул. Улыбнулся ей.

– Извините, что я вас вызвал так поздно, – заговорил Банов первым. – Я видел Роберта… и он мне сказал, что вы так и не мечтаете… Вот я и хотел спросить, так ли это?

– Это так, – с грустью в голосе призналась Клара.

– Вы же молодая, красивая женщина, у вас еще вся жизнь впереди. – И тут Банов сбился, понимая, что по поводу «вся жизнь впереди» он немного перегнул. – Во всяком случае… Это так важно для Роберта, чтобы кто-то поддерживал в нем энтузиазм, оптимизм, надежды.

– Да не могу я мечтать, – выдохнула тяжело Клара. – Разучилась. Как вы не можете понять?!

– Не можете? – переспросил Банов. – А давайте вместе попробуем? А? Я вот только чай сделаю, здесь все-таки не коммунальная кухня!

И, поднявшись, он поставил чайник на примус, отрегулировал пламя, подкачал примус немножко.

Клара молча наблюдала за четкими движениями Банова, за его какой-то внутренней организованностью, ощущаемой даже во взгляде его глаз, таких необычных, глубоких, болотно-зеленого цвета. И, видно, почувствовал Банов, что понравилось что-то в нем Кларе, и это как бы добавило ему самоуверенности, и, засыпая в кипящий чайник заварку, он уже был уверен, что научит эту женщину снова мечтать, научит ее, как быть счастливой, в общем спасет для страны одного человека.