Общество знания: Переход к инновационному развитию России - Г. Осипов

Аутистическое сознание создает благоприятную почву для веры в чудеса и в сверхъестественные способы решения жизненных проблем. Это выразилось, например, в иррациональной доверчивости (особенно в среде интеллигенции) к обещаниям финансовых жуликов. За этим стоял сдвиг от реалистического сознания не к религиозному сознанию, а к суевериям — антиподу как рационального, так и религиозного знания. Можно поэтому сказать, что возникший в конце 80-х годов кризис повредил структуры религиозного знания, несмотря на видимый всплеск религиозности.

Так, опросы студентов в 1988 и 2000 гг. показали, что за 12 лет реформы в их среде произошло еще резкое усиление «квазирелигиозных» представлений и нарастание мировоззренческой неопределенности. При этом образованная молодежь вовсе не вернулась от атеизма к религии (и тем более к православию) — произошел дальнейший сдвиг к вере в паранормальные явления, к эклектике, религиозному синкретизму (например, к вере в реинкарнацию души после смерти). Если в 1988 г. в бессмертие души верило в той или иной степени 8 % студентов, то в 2000 г. 73 % [124].

В таблице 1 дано соотношение крайних позиций.

Таблица 1. «Квазирелигиозные» представления студентов в 1988 и 2000 гг. (в % от числа опрошенных, г. Красноярск)

«Прогрессивная» часть либеральной интеллигенции в годы кризиса склонялась к богостроительству через рационализацию религиозных представлений, попытку их гибридизации с научными категориями — разные виды сайентологии («научной религии»). Духовный лидер этой части интеллигенции академик Н. Амосов писал, например: «Бог — материя. Нельзя отказываться от Бога (даже если его нет). К сожалению, „материальность“ Бога, пусть самая условная, служит основанием для мистики, приносящей обществу только вред. Без издержек, видимо, не обойтись… Точные науки поглотят психологию и теорию познания, этику и социологию, а следовательно, не останется места для рассуждений о духе, сознании, вселенском Разуме и даже о добре и зле. Все измеримо и управляемо» [20]. Это был внешне не оформленный, но большой идеологический проект разрушения структур и этического, и религиозного знания.

Еще важнее был «молекулярный» отход от религии — к мистическим культам и суевериям, — который наблюдался в среде молодежи и «новых русских». В 1990, 1991 и 1992 гг. проводились обширные исследования взаимосвязи религиозных и политических взглядов. Было найдено, что распространение новой волны религиозности шло от интеллигенции к массе и от столиц на периферию. Главное, только 9 % опрошенных (1992) черпало религиозную информацию в церкви. А 39 % опрошенных получали такую информацию из СМИ, а 31 % — из художественной литературы. «Наиболее авторитетными в вопросах религии» фигурами были Солженицын, Лихачев, Амосов и… журналист В. Молчанов. За ним пятое место занял патриарх Алексий II (10 %).20

Очень расплывчатой была конфессиональная самоидентификация верующих. В Москве в 1992 г. назвали себя «христианином вообще» 52% опрошенных, православным (Московская патриархия) 12 %, православным (Российская свободная православная церковь) 5 %. Но главное — мировоззренческая эклектика, невозможность для большинства определить себя как верующего или атеиста, как верящего в Бога или в сверхъестественные, силы. Это, по словам авторов исследования, было особенно характерно для «перспективных» слоев населения, более молодых и образованных.

В отчете сказано: «Поразителен тот факт, что с „христианами вообще“ самоидентифицируется более 1/3 людей, верящих не в Бога, а в сверхъестественные силы (в этой же категории наибольший процент людей называют себя и православными, и католиками, и мусульманами, и буддистами). И даже среди атеистов 20 % опрошенных относят себя к христианской конфессии, в том числе 16 % — к „христианам вообще“. То есть люди могут верить в сверхъестественные силы, но не в Бога, могут не верить ни в Бога, ни в сверхъестественные силы и в то же время считать себя христианами! Поразительное представление о „христианстве вообще“ как о своеобразной вере „без берегов“. Такое „христианство без берегов“ свидетельствует не только о мировоззренческой терпимости, но и уже o своего рода мировоззренческом эклектизме и лабильности отдельных компонентов мировоззрения, о принципиальной неспособности к догматически определенному мировоззрению» [174].

Мировоззрению большинства было присуще сочетание несовместимых элементов — православия с симпатией к буддизму, веры в Бога и в пара- и квазинаучные явления. Верующих в Бога — 43 %, а в «похищение биоэнергии» — 67 %. Даже среди верующих много тех, кого в храме привлекает «благолепие» (39 %) и «отстраненность» (28 %), а ради проповеди в церковь ходят только 9 % [51].

В полном отчете сказано: «Показателен повышенный интерес к нетрадиционным формам религиозности новой профессиональной группы нашего общества — коммерсантов. Судя по всему, среди них наиболее высока доля людей с ярко выраженным неопределенным, эклектичным паранаучным и парарелигиозным мировоззрением. Не случайно именно в этой, социально очень активной, профессиональной группе самое большое число верящих не в Бога, а в сверхъестественные силы — 20 %» [174].

В наибольшей степени расщепленное мировоззрение коррелировало в переломный момент начала 90-х годов с наибольшей приверженностью к реформе, разрушившей советский строй. В отчете говорится: «Как и в исследовании 1991 г., наиболее прорыночной группой населения проявили себя „верящие в сверхъестественные силы“. Но среди врагов рынка теперь впереди уже не атеисты, чья марксистская идеология порядком расшаталась, а традиционалисты — верующие… Верящие в „сверхъестественные силы“, оккультисты — основная мировоззренческая социальная база борцов с коммунистическим государством — и сейчас чаще других выступают за распад СНГ и РФ, в то время как верующие в Бога — нынешняя стихийная социальная база авторитаризма — не имеют четко выраженной позиции по этому вопросу, но скорее склонны поддерживать единство и целостность РФ, чем сохранение СССР-СНГ» [174].

Следует добавить также, что институционализированное в Православии религиозное сознание в годы перестройки понесло урон от той пошлости, с которой «возвращали религию» бывшие работники идеологических служб КПСС. Профанация религии и превращение церкви в идеологическое ведомство при государстве подрывают религиозное чувство гораздо сильнее, чем неприятие или даже преследования религии. Американская журналистка М. Фенелли пишет (1991): «По дороге в аэропорт Москва подарила мне прощальный, но впечатляющий образ лжи, которым проникнуто все их так называемое „обновление": кумачовые плакаты с лозунгом „Христос воистину воскрес!“ Сперва думаешь, что перед тобой какая-то новая форма атеистического богохульства…» [172].

Глава 5 Учебный пример: некогерентность рассуждений трудящихся

Понятие «общество знания» обозначает систему, в которой идет интенсивное движение знания в больших социальных общностях. Этим наш объект отличается от донаучных обществ, в которых большая часть формализованного знания была знанием эзотерическим и циркулировала в узком круге посвященных. Таким образом, состояние «общества знания» в большой мере определяется степенью его освоения, понимания и использования в массовых слоях общества. Для советского времени речь идет о трудящихся — рабочих, крестьянах и служащих, в том числе массовой интеллигенции. Перестройка обнаружила катастрофический отказ «общества знания».

Выше были приведены примеры некогерентности и проявлений аутистического сознания в рассуждениях должностных лиц или представителей элитарной интеллигенции. Но и обыденное сознание стало инфантильным. Здесь регресс в социодинамике знания и навыках рациональных умозаключений, возможно, выразился даже сильнее, чем в среде интеллигенции. Дело в том, что трудящиеся России имели в первой половине XX века исключительно развитое рациональное сознание. Антонио Грамши писал в 1917 г. (сходную мысль по-иному выразили и другие западные мыслители), что русские рабочие как бы собрали и впитали в себя классовое сознание, накопленное рабочими всего мира за триста лет. Они на время стали как бы коллективным пророком, несущим в себе мысль и язык трудящихся всех времен и народов. Надолго такое горение не дается, и дело послевоенных поколений было ввести эту мысль в спокойный режим, но этого не сумели сделать. Вместо этого трудящуюся массу загнали сначала в мыслительные структуры мещанства («среднего класса»), а постом соблазнили утопией общества потребления.

В конце 80-х и начале 90-х годов мы видели, как целые социальные группы превращались в толпу — особый кратковременный коллектив, обуреваемый одной упрощенной идеей, зачастую несовместимой с общими интересами. Подобные массовые явления — страшная угроза для любого общества. Ницше заметил: «Когда сто человек стоят друг возле друга, каждый теряет свой рассудок и получает какой-то другой». Лебон, наблюдавший такие явления во Франции, писал, что в толпе «сознательная личность исчезает, причем чувства и идеи всех отдельных единиц, образующих целое, принимают одно и то же направление. Образуется коллективная душа, имеющая, конечно, временный характер, но и очень определенные черты… Индивид, пробыв несколько времени среди действующей толпы, приходит скоро в такое состояние, которое очень напоминает состояние загипнотизированного субъекта… Каковы бы ни были чувства толпы, хорошие или дурные, характерными их чертами являются односторонность и преувеличение. Сила чувств в толпе еще более увеличивается отсутствием ответственности» [105, с. 11].