Преступление - Амели Нотомб

Я решил бы, что все это розыгрыш, не окажись среди претенденток несколько хорошеньких. Пять девушек более или менее заслуживали своих титулов: если они и не красавицы, то, по крайней мере, смотреть на них было приятно. Их присутствие окончательно спутало карты.

Я остановил свой выбор на Мисс Ливан, похожей на Шехерезаду, какой я ее себе представляю. Жена европейского посла разделяла мое мнение.

Весь день напролет нам пришлось слушать бесконечные речи о том, что „истинная красота – это красота души“, звучавшие по меньшей мере комично в устах людей, выбиравших мисс по их антропометрическим данным.

Девиц представили сначала всем скопом, потом по отдельности; нас проинформировали о любимом блюде, увлечениях и жизненной цели каждой. Я был тронут, узнав, что Мисс Уругвай обожает лазанью. Мисс Украина увлекается народными танцами, а Мисс Папуа-Новая Гвинея имеет цель (цитирую) „преуспеть в жизни“.

Неприятнее всего был благодушный тон дам-патронесс, которым организаторы конкурса излагали анкетные данные участниц. Правда, барышни, казалось, были в восторге оттого, что с ними говорят такими елейными голосами. Да и все, кроме нас с женой посла, выглядели весьма довольными, а папский нунций и вовсе едва не хлопнулся в обморок от восторга.

В жюри была одна пожилая дама с морщинистым лицом. Сначала я не совсем понял, кто она такая. Потом мне объяснили, что это Мисс Вселенная I960 года. Я подсчитал, что ей самое большее шестьдесят лет, но на вид можно было дать все восемьдесят. Настоящая фея Карабос. Каждый раз, когда кого-нибудь из участниц называли красивой, она громко объявляла: „Я в молодости была куда лучше“. Это звучало смешно и жутко одновременно.

Одна из претенденток, Мисс Бразилия, больше остальных приводила меня в уныние. От ее вульгарности просто тошнило: это была не вульгарность портовой шлюшки, насмешливой и бойкой на язык, а слащаво-жеманная вульгарность guide-girl [20] на первом балу.

– Эта хуже всех, – шепнул я на ухо своей приятельнице, жене посла.

Она со мной полностью согласилась.

Я не стану три часа расписывать тебе мерзости выборов: когда идешь на конкурс красоты, знаешь, чего ждать. Не стану изображать удивление. Я был готов, но все оказалось в тысячу раз ужаснее. Если бы они без лицемерия расписались в своем цинизме, я не был бы шокирован: когда торгуешь мясом, нечего скрывать, что ты мясник. Но происходящее казалось мне проституцией, замаскированной под благотворительную распродажу.

Под вечер мы проголосовали. Я остался при своем мнении насчет ливанки. На вопрос: „Какова ваша цель в жизни?“ – она ответила: „Победить на конкурсе красоты“. Мне это очень понравилось.

Организаторы подсчитали голоса, посовещались и торжественно объявили результат. Все сияли улыбками. Когда они сказали, что на сто процентов согласны с мнением жюри, я начал опасаться худшего. И не ошибся: победила Мисс Бразилия.

Мы с женой посла были возмущены. Нам пришло в голову расспросить остальных членов жюри: представь себе, все проголосовали за бразильянку. Когда мы спрашивали почему, нам отвечали: „Потому что она славная, здоровая девушка и у нее добрая улыбка“.

– Предупредили бы, что здесь выбирают Мисс Баден-Пауэлл [21], – сказал я своей приятельнице.

После чествования и аплодисментов на сцену пригласили Мисс Вселенная-1960 и попросили произнести речь, что она сделала с явным удовольствием.

Воспользовавшись случаем, она сообщила, что голосовала за Мисс Бразилия, и, обосновав свой выбор, не преминула добавить свое: „Я в молодости была куда лучше“. Это был самый веселый момент за всю торжественную часть.

Затем последовал банкет. Во главе стола посадили новоиспеченную Мисс Вселенная-1997, еще пунцовую от неожиданной удачи. Справа от нее сидел главный организатор. Слева – папский нунций. Не хочу даже думать о том, что творилось под столом. Я ушел, не дождавшись конца, не было больше сил это выносить. Хотел бы я знать, какому шутнику вздумалось сделать страну самой утонченной на планете культуры сценой для самого вульгарного за весь год события светской жизни.

Я возвращаюсь завтра вечером. Сейчас отправлю тебе факс и лягу спать.

Всегда твой Эпифан».

Поспать мне не удалось: судьбе было угодно, чтобы я провел самую сумасшедшую ночь в своей жизни.

Я лег в постель, думая об Этель. Мало-помалу до меня начало доходить, что в комнате ужасная жара. Я встал, чтобы отрегулировать отопление, но нужного выключателя не нашел. Тогда я позвонил портье с просьбой прислать кого-нибудь помочь, но мне вежливо объяснили, что в отеле единая отопительная система и автономных регуляторов в номерах нет. Я предложил убавить температуру во всем отеле, на что мне с той же безукоризненной любезностью ответили, что остальные постояльцы, все до одного, очень довольны теплом.

– Как это довольны, в такой парилке?

– Прошлой ночью, месье, температура была точно такая же, и вас она устраивала.

– Я валился с ног. От усталости всегда знобит.

– Может быть, месье просто принять снотворное?

– Я пытался открыть окно, но ничего не вышло. Может кто-нибудь подняться ко мне и сделать это?

– Это невозможно, месье. Канадзава – город, обдуваемый сибирскими ветрами и…

– Знаю, знаю. Но ведь должен же быть какой-то выход? Я умираю от жары.

– Нам очень жаль, месье.

Мы были на грани дипломатического инцидента: чем сильнее я кипятился, тем более огорченный голос был у портье. Мне вдруг пришло в голову, что, если я буду настаивать, бедняга, чего доброго, по традиции совершит у меня на глазах сеппуку, ради спасения чести своего отеля. Я плюнул и повесил трубку.

Я снова лег, решив, что уж если сто постояльцев выносят эту жару, вынесу и я. Через десять минут мне стало нечем дышать. Я принял ледяной душ, отчего пришел в еще большее возбуждение. Тогда я попробовал прибегнуть к психологической методе: сосредоточил мысли на холоде, вспомнил мороженое. Северный полюс, вечные снега, метель, фильмы Брессона [22] и прочее, и прочее. Все было без толку.

Обезумев от злости, я ринулся к окну и стал дергать ручку как оголтелый. Безрезультатно. Бешенство нарастало во мне с каждой секундой. Я вскочил на подоконник и уперся обеими ногами, увеличив силу тяги весом своего тела– При этом я на чем свет стоит костерил портье, хозяина отеля и всех японцев.

Наверно, ярость удесятерила мои силы: окно вдруг распахнулось, а я, ошарашенный, отлетел на ковер.

Дыхание Сибири в одну минуту наполнило комнату. Наслаждался же я этим чистым дуновением еще меньше. Я кинулся в кровать, забрался под одеяло: меня колотил озноб. Я попытался было закрыть окно, но это было невозможно. В комнату врывался ветер такой силы, что я не мог даже чуть-чуть притворить распахнутую створку.

Я натянул на себя все свитера, пальто, перчатки, шарф, шерстяные носки и лег, с головой накрывшись одеялом. Ничего не помогало: казалось, будто я лежу в холодильнике.

Можно было бы спастись от холода в ванной, если бы я не оставил ее дверь открытой: теперь там была такая же стужа, как и в комнате. Мне пришла мысль наполнить ванну кипятком и провести ночь в ней, но я рисковал утонуть, уснув в воде: я слышал о таких случаях. Умереть, не повидавшись с любимой, я не мог.

Я снова попробовал заняться самовнушением, представил себе экватор, метро в час пик, вечер у камина, извержение Везувия и порнографические фильмы. Это ничего не дало, кроме мелькнувшей мысли доставить себе удовольствие за неимением женщины собственной рукой: я подумал, что, может быть, так смогу согреться. Увы, я давно заметил, что подобные вещи действуют так же, как рюмка водки: минут на десять становится жарко, а потом еще холоднее.

К этому примешивалась романтика: глупо, но с тех пор, как я влюбился, самому себя ублажать мне претило.

Ни за что на свете я не решился бы позвонить портье и попросить другой номер: ведь тогда пришлось бы признаться во взломе окна, что не делало мне чести. Не только азиаты боятся потерять лицо. Я рассчитывал покинуть отель утром, не пускаясь в объяснение: пусть персонал задним числом обнаружит нанесенный ущерб.

Положение было безвыходное. К утру я превращусь в кусок льда, Холод скоро стал невыносимым. Смирившись с тем, что спать не придется, я снял с себя лишнее и спустился в бар.

Когда я проходил мимо портье, он посмотрел на меня сконфуженно:

– Месье никак не может уснуть? Месье все еще жарко?

– Ничего страшного, мне не хочется спать, – ответил я, чтобы он не вздумал покончить с собой.

На самом деле я был едва жив от усталости. Я заказал бармену кофе-эспрессо, чтобы проснуться. Не ощутив прилива бодрости, попросил вторую чашку, потом третью, и так далее. На восьмой я почувствовал, что выхожу из оцепенения. Не прошло и пяти минут, как мной овладела эйфория.

В моем пьяном от кофеина мозгу рождались такие слова, в сравнении с которыми «Ода к Радости» показалась бы похоронным маршем. Я чувствовал себя счастливейшим человеком на земле: «Мир принадлежит мне. Мое уродство властвует над ним во веки веков, и моя любовь столь же велика, как ужас, что оно внушает. Этель! Я тебя люблю! Какое блаженство любить тебя! Красота так хрупка, так недолговечна! То ли дело мое безобразие – оно прочно и надежно. Бедная моя Этель, я буду твоим защитником! Я скажу тебе, как я тебя люблю, и ты заплачешь от счастья!»