Щит Найнавы - Андрей Астахов

– Тридцать человек, нэни.

– Сколько из них могут ходить?

– Тяжелых только четверо, и еще трое с желтухой. Им нельзя сейчас покидать госпиталь. – Оври проглотил ком в горле, взглянул прямо в сапфирово-синие глаза настоятельницы. – И я не могу их покинуть.

– Значит ли это, что ты отказываешься уходить, Оври?

– Да, нэни. Я остаюсь в Гойлоне.

– Ты идешь против моей воли?

– Я не могу пойти против своего сердца. Прогони меня, по-другому я отказываюсь покидать Гойлон в такое время.

– Матушка! – Послушницы Линне и Вера со слезами упали к ногам настоятельницы, вцепились пальцами в ее мантию, закричали в два голоса. – Мы тоже… мы тоже никуда не хотим идти! Не гони нас, матушка!

– Матушка настоятельница, – седая Таире встала на колено рядом с рыдающими послушницами, коснулась руки нэни. – Здесь наше место. Мы прожили рядом с тобой жизнь. Сможем ли мы уйти, зная, что ты осталась в одиночестве?

– Таире права, – рыжеволосая Кеннег сверкнула зелеными глазами. – Благослови нас, нэни. Дай нам частицу твоей воли и твоего мужества, и мы встанем рядом с тобой.

Береника хотела ответить, резко и властно, но не смогла. Лица ее подчиненных начали расплываться, рыдания сдавили горло. Чтобы не упасть, нэни рукой оперлась на стол. Таире и Кеннег подхватили настоятельницу и помогли сесть.

– Что вы говорите? – всхлипнула настоятельница. – Я прожила семьдесят шесть лет. Моя жизнь окончена. Мне осталось последнее испытание, которое я выдержу. Я обязана остаться здесь, чтобы дать этой стране надежду. А вы… вы еще молоды. Кеннег, Линне, Вера, Таире, что вы говорите! Оври! Почему, зачем?

– Потому что в Книге Гелеса написано: "Презрен будет тот, кто перед лицом испытаний и несчастий оставит мать свою и отца, и брата своего, и сестру, и смалодушничает", – суровым голосом ответила рыжая Кеннег. – Не требуй от нас, матушка, чтобы мы нарушили заповеди, которым ты нас учила.

– Кеннег права, – сказал Оври. – Мы остаемся.

– Вы не поняли того, что я сказала вам? – Береника впервые повысила голос. – То, что уготовано мне, было предопределено давно, еще до вашего и моего рождения. А ваше служение Гелесу в этой обители закончено. Вы были лучшими слугами из всех. Заклинаю вас, оставьте меня и уходите. Мы не можем спорить с Судьбой, она всегда сильнее. Я не смогу защитить вас. Та сила, что дарована мне, перейдет к другому человеку, и вы все станете легкой добычей Зла. Прошу вас, сделайте так, как я велю. Не отягчайте мою совесть. Мне будет тяжело уйти из жизни, если я буду знать, что не смогла вас спасти.

– Мы приняли решение, – сказал за всех Оври, помолчал немного. – Не суди нас, нэни. Мы никуда не уйдем.

– О Гелес! – вздохнула Береника. – Неужели нет слов, которые могли бы вас убедить?

– Нет, – твердо сказала Кеннег.

– Нет, – отозвались Линне и Вера, продолжая рыдать.

– Нет, – эхом отозвалась Таире.

– Нет, – произнес Кихоу.

– Нет таких слов, – промолвил Оври. – Мы сделаем так, чтобы крестьяне ушли из Гойлона, но сами останемся здесь.

– Оври, – Береника посмотрела на пожилого врача с бесконечной благодарностью. – Сделай хоть это, прошу тебя. Позаботься о беженцах. И отправь тех больных, которые могут ходить.

– Матушка, – Линне припала к коленям настоятельницы, – что мы должны делать?

– Скоро вечерняя заря, – сказала Береника, силясь подняться с кресла. Таире помогла ей встать. – Время молитвы, родные мои. Пойдемте и попросим Гелеса, чтобы он укрепил наш дух.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Солнце только-только поднялось над башнями Дреммерхэвена, а Мирчел уже начала собираться в дорогу.

Попрощавшись с Ирмасом, она вернулась в свои покои, приняла ванну и переоделась. Покончив с утренним туалетом, наскоро перекусила. Вино пить не стала, с жадностью выпила несколько больших чаш воды. Покончив с завтраком, Мирчел направилась в личный арсенал. С тех пор, как она стала помощницей и любовницей Ирмаса Удэна, ее вооружение хранилось здесь, в маленькой комнатке десять на десять шагов. Ключом, который всегда носила с собой, отперла тяжелый окованный железом сундук. В сундуке лежали необычные доспехи – те самые, в которых ее нашли близ Нараино люди Ирмаса.

Глядя на доспехи, Мирчел вспомнила, как она искала мастера, способного починить их. На доспехах были вмятины и царапины, локтевой шарнир правой наручи был поврежден, сломались две застежки полукирасы. Оружейники в Дреммерхэвене отказывались браться за эту работу, и она не могла заставить их ни угрозами, ни посулами. Испуганные оружейники, видя ее гнев, пытались объяснить, что чинить доспехи настоящей сидской работы, сделанные из электрона, да еще такие старинные – дело невероятно сложное. Один из оружейников даже предложил ей отправиться за море, в Гленнсид, и там найти мастера-сида, владеющего старинными технологиями. А потом другой оружейник, как бы невзначай, сказал ей, что в деревушке Лланхарн в тридцати лигах к востоку от Дреммерхэвена живет неплохой кузнец-айджи. Почему бы госпоже Мирчел не обратиться к нему?

Мирчел так и сделала. Старик-кузнец долго рассматривал доспехи, ощупывал заскорузлыми пальцами сочленения, а потом внезапно спросил:

– Сколько ты мне заплатишь за работу?

– Сколько попросишь, – Мирчел обожгла такая радость, что ей захотелось расцеловать кузнеца. – Назови свою цену, мастер.

– Я вижу, Кровавая Дева, что твои доспехи очень необычные. И еще вижу, что они бесценны. Я не знаю, откуда они у тебя и знать не хочу. Но если они достались тебе, значит, так угодно богам. Я починю твои доспехи. За один золотой.

– Ты издеваешься надо мной? – нахмурилась Мирчел.

– Я назвал свою цену, как ты просила.

Мирчел показалось, что этот старик просто насмехается над ней, но ей нужны были эти доспехи – и она согласилась. Мастер велел ей вернуться за готовыми доспехами через неделю, взял с нее золотую монету и вернулся к своей работе. Всю следующую неделю Мирчел буквально места себя не находила от нетерпения, и в назначенный день приехала в Лланхарн. Ее доспехи были готовы. Кузнец безукоризненно выполнил свою работу.

– Ты великий мастер, – сказала она кузнецу. – Несправедливо, что ты затребовал такую мизерную плату. Искусных мастеров следует беречь и поощрять. Вот двести сентер – возьми их от меня.

– Не возьму, – ответил кузнец. – На этих деньгах кровь Айфодла. Забирай свои доспехи и оставь меня в покое.

Мирчел тогда с трудом подавила гнев и уехала из Лланхарна с горечью в душе. А ночью ей приснился Айфодл. Тот недоброй памяти день, когда она приехала туда со своими людьми. Ирмас приказал ей перебить всех, кого они увидят. И Мирчел приказала своим воинам не оставить от Айфодла камня на камне. Она и сама зарубила несколько сиволапых, но потом ей показалось скучным убивать безоружных. И она сидела в седле и наблюдала, как ее люди приканчивают жителей городка. Тогда ее наемники покуражились от души. Какого-то горлопана, который кричал и возмущался тем, что "Ястребы" грабят его дом, прибили железным костылем через рот к дверям его же амбара. Так он и висел на двери, выпучив глаза, давясь кровью и дергая руками и ногами, пока не помер. Тем, у кого в доме находили хоть что-то напоминающее оружие, отрубали по локоть руки. Крестьянских девок раздевали догола и заставляли ловить кур, а сами хохотали, глядя на них, после чего всех перестреляли из арбалетов. Старосту Айфодла вместе со всей семьей – женой, старой матерью и семью детьми мал мала меньше, – бросили в колодец. Кошек и собак и тех перебили. Когда в городке не осталось ни одного живого существа, Мирчел велела все сжечь. Деревянные домики крестьян вспыхивали быстро, и очень скоро мертвый Айфодл превратился в настоящий ад. Мирчел проснулась с неприятным чувством; в комнате как будто пахло горелой плотью. Но потом она выглянула в окно, увидела, что во дворе поварята ошпаривают факелами свинью – и успокоилась. Прошло несколько дней, и она не выдержала, снова отправилась в Лланхарн, чтобы встретиться с мастером, починившим ее доспехи, но ей сообщили, что старый кузнец внезапно умер.