Вожак - Генри Олди

— Это ты придумал?

— Что?

— Освободить нас?

Она наморщила лоб, вздохнула и поправилась:

— Освободить их?

— Я, — не стал отпираться Марк. — Но ведь подействовало?

— Да…

Изэль кивнула с таким видом, словно сомневалась: подействовало или нет? Она хотела продолжить расспросы, но Марк опередил астланку:

— Отставить разговорчики! Ты сегодня обедала? Моя мама утверждает, что уборка нагоняет волчий аппетит. Я приглашаю тебя в ресторан.

Он окинул взглядом Изэль: Великий Космос! Халат, косынка… И запоздало поинтересовался:

— Тебе есть во что переодеться?

Покидая комнату лейтенанта, Марк обернулся на пороге. Молодцы, отметил он. Вняли Белому Страусу.

Круглый стол исчез, заменён квадратным.

Маркиз Ван дер Меер улыбнулся:

— Славный мальчик. Однажды Помпилия получит удачного генерала.

— Удачливого?

— Я сказал то, что сказал. Игра словами — не мой конёк.

Пальцы Белого Страуса резко сжались на высоком стакане с водой, выказывая недюжинную силу. Будь стакан менее прочным, разлетелся бы на осколки, забрызгав летний костюм маркиза. Жест, в котором сквозила нервозность, противоречил улыбке: задумчивой, безмятежной. Белому Страусу не нравилось, что его, эксперта, используют в качестве осведомителя, и он не стеснялся демонстрировать своё раздражение Бруно Трааверну, представителю Ларгитаса в Совете Лиги.

— Ну и хватит о нём, — Бруно оказался понятлив. Доклад маркиза был выслушан в молчании, теперь настало время беседы. — Говорите, пирамида и бой на копьях? Чёртовы энергеты! Самый идиотский фарс у них может иметь самые фатальные последствия… Итак, Марк Тумидус покидает сцену, мы же остаемся. Акт второй, явление третье. Как вам наша маленькая интрижка с Великой Помпилией? По-моему, разыграно с блеском…

Парк, разбитый на территории ларгитасского представительства, был выдержан в сякконском стиле. Пруды, беседки, россыпи камней. Мостики дугой, узловатые деревца на вершинах рукотворных скал. Впрочем, истинный сякконец при виде этого шедевра ландшафтных дизайнеров и бровью бы не повёл — что на Сякко, как известно, означало высшую степень насмешки. Копия страдала болезненной симметрией там, где в оригинале царила элегантная асимметричность; копия блестела вечной, технологически обоснованной юностью, тогда как оригинал, выказывая приметы возраста, дышал грустью увядания; в копии процветала ясность, ответ на любой вопрос, в оригинале же царствовал дух «тёмной прелести» — намек, умолчание, тайна.

— Вы заранее договорились с Титом Флацием? — спросил маркиз. Он бывал на Сякко и полагал, что дизайнеры не зря ели свой хлеб с маслом. Реформа сякконской эстетики, проведеная на уровне принципов, много говорила гостям представительства об основах политики Ларгитаса. — Я знаком с ним. Флаций — солдафон лишь тогда, когда это ему выгодно. Едва он начал злить Совет, я понял, что это ваша подсказка.

— Моя, — согласился Бруно. — Я рекомендовал Титу сперва хорошенько плюнуть в зал. Из всех, знаете ли, бортовых орудий. Тит согласился, и согласился с удовольствием.

— О да, с преогромным…

Маркиз вспомнил доклад помпилианца. Имперский наместник топтался на обоих предложениях — консервации и уничтожения Астлантиды — с грацией штурмового танка, утюжащего руины хибары, где засели стрелки-смертники. Под гусеницами Флация камень превращался в щебень, живые люди — в мясной фарш, а доводы и аргументы — в ерунду, не заслуживающую внимания. Доведя слушателей до точки кипения, выбрав до миллисекунды грандиозную паузу, в течение которой «проклятого рабовладельца» расстреливали бешеными взглядами и возмущенными репликами, Тит Флаций расхохотался, чем привел Совет в восторг — дипломаты умели ценить чужую игру — и перешёл к главному.

— Технологизация, — Бруно сделал глоток вина: густого, красного, как закат над бухтами Герендика. — В наших устах эта идея прозвучала бы вызовом. Её отвергли бы с порога, без должного анализа. Ларгитас хочет перевести Остров Цапель на технологические рельсы? Жаждет изменить природу астлан, покуситься на итог многовековой эволюции? Ату его! Учёная братия ненавидит энергетов, ларгитасцам дай волю — они и до брамайнов доберутся, и до вехденов… Такое заявление, озвучь мы его первыми, было бы равносильно демаршу Помпилии, желающей взять всё население Астлантиды в рабство. Дразнить гусей — привилегия дураков! А так интрига завершилась идеально. Флаций превзошел сам себя: минусы в его изложении выглядели жалкими, плюсы — грандиозными…

Минусы, подумал Белый Страус. Затратность, время, деликатность оперативного вмешательства. Трехглавый дракон пал в битве с имперским наместником: финансы возникли, будто кролик из шляпы фокусника, время ужалось до разумных сроков, операция была расписана, как по нотам, вплоть до победного финала. Карантин? Брамайнам, выдвинувшим идею карантина, а также гематрам, поддержавшим шри Ачарью, Флаций бросил сахарную кость: Помпилия за карантин, но в качестве вспомогательной меры. Система закрывается для посещений до тех пор, пока переход астлан на технологические рельсы не станет необратимым. Таким образом, удастся отсечь репортёров, политиков-радикалов, миссионеров и ротозеев. Три-пять поколений — ну хорошо, десять! — и Ойкумена получит на блюдечке окончательное решение астланского вопроса. Ещё одна пауза, и Тит Флаций вознес над залом главный, сверкающий благородным золотом плюс:

«Мы нашли расу, которую безжалостная эволюция вынудила убивать друг друга. Это вызов гуманизму Ойкумены, перчатка, брошенная в лицо нашей способности объединяться для решения глобальных проблем. Оставить несчастных на произвол судьбы, закрыв их в планетарном гетто, как крыс в вольере? Уничтожить братьев по разуму, которых извилистый путь природы завел в кровавый тупик? Нет! Мы спасем астлан от них самих! Минимум крови, максимум пользы! И еще один народ вольётся в братскую семью… Смеётесь? Шепчетесь? Старик Тит заговорил на манер проповедника? Записывайте, судари мои, запоминайте, делайте конспекты: завтра вам пригодятся мои слова. Как полагаете, такая версия понравится средствам массовой информации? Избирателям? Вашим правительствам? То-то же! Старик Тит дурного не посоветует…»

Председатель Совета объявил, что ждёт всех желающих у себя для консультаций, и закрыл заседание.

— Понравилось?

Бруно отсалютовал маркизу бокалом, словно произнеся тост.

— Нет, — вздохнул Белый Страус.

— Почему?

Спросил не Бруно. Вопрос был задан третьим участником совещания: Яном Бреслау, экспертом при представителе Ларгитаса. Ранее маркиз Ван дер Меер не сталкивался с Бреслау лично и почти ничего не знал об этом человеке. Бреслау, если верить слухам, носил прозвище Тиран и в своё время курировал проект «Шадруван» — величайший провал внешней, а вернее сказать, секретной политики Ларгитаса. Белый Страус не спрашивал у Бруно Трааверна, в какой области помогает ему этот своеобразный эксперт. Опыт подсказывал маркизу: в густой траве прячутся змеи.

— Мне не нравятся все три предложения, — вежливо ответил Белый Страус, хотя ему гораздо больше не нравился сам Тиран. — А вам, господин Бреслау, придётся не по вкусу моё мнение.

— Я бы хотел его услышать, — Тиран вертел в пальцах сухое печенье, превращая лакомство в крошки. — Прошу вас, маркиз.

— Астлантида — печенье…

Гримаса, исказившая породистое лицо Тирана, подняла маркизу настроение.

— Да, печенье, которое не восстановишь из крошек. Нам не нужно ничего решать. Нам надо отойти на приличную дистанцию и начать исследования. Долгие, тщательные, руководствующиеся принципом: «Не навреди!». Это займёт десятилетия, может быть, века. Консервация, уничтожение, технологизация — от любого радикального вмешательства, как по мне, будет только хуже. Я высказался, господин Бреслау. И я знаю, что сильные мира сего не послушают скромного маркиза этнодицеи. Для этого вывода не надо иметь высшее образование и научный титул…

— Не послушаем, — Бруно мотнул головой. — Во-первых, у нас нет времени. Во-вторых, сейчас, как никогда, нужны решительные действия. Это успокоит публику, создаст правильное впечатление: дипломаты знают, что делают. И в-третьих… Перевод грязных, воняющих мертвечиной энергетов к технологиям, чистым продуктам разума. Да еще и с разрешения Совета Лиги! Энергетика астлан, конечно, завязана на их физиологию, но не в такой кошмарной степени, как у помпилианцев или брамайнов. Значит, перевод осуществится гуманно, без геноцида, мягкими средствами. Судьба подбрасывает нам исключительный козырь, маркиз. Можем ли мы его упустить? Напротив, мы вцепимся в него зубами и когтями…