Газета Завтра 36 (1188 2016) - Газета Завтра Газета

Поюнности рыдальных склонов,

Знаюнности сияльных звонов.

В венок скрутились

И жалом многожалым

Чело страдальное овили.

…Уплыла в осенний туман

…Уплыла в осенний туман

Марина Алексинская

Культура Общество

памяти Новеллы Матвеевой

Поэт — это медиум. Непостижимым, доступным лишь ему образом выстраивает он мосты между сушей и морями, землёй и небесами. Я думала об этом, подходя к дому в Камергерском переулке, готовясь к встрече с Новеллой Матвеевой. Я думала о Новелле Матвеевой как о поэте. Поэте-романтике. И повторяла: "Какой большой ветер", "Я мечтала о морях и кораллах"… Летний ветер смешивался с дуновеньем юности, обретал голос Новеллы Матвеевой, по-детски трогательный, наивный, и уносил в пленительные путешествия в "Страну Дельфинию".

Нет, я догадывалась, конечно, как страшен романтизм в своих безднах… Но вот дверь квартиры открылась, и передо мной — Новелла Матвеева. Оранжерейное существо, вне быта, вне реальности, вне судьбы, с окном в квартире во всю стену, задёрнутым чем-то серо-чёрным. Косынка на голове, повязанная как на пластинке "Мелодии" 80-х… в руках кошка Репка… И глаза цвета незабудок — такой чистоты, которая бывает разве что у младенцев. Новелла Матвеева пригласила меня в комнату, специально для этого случая застелила хромой стул листком бумаги формата А4… Сказать, что в доме запустение — ничего не сказать. Тенёты одиночества и заброшенности делали своё скорбное дело. И я только смотрела в глаза цвета незабудок. Новелла Матвеева рассказывала о детстве, о бардах, отвлекалась на кошку Репку, читала "не формат сегодня":

Какое странное море! —

Ни белое, ни голубое…

Такое впечатленье,

Что сдан Севастополь без боя.

И спасительные толщи слёз, через которые я слушала дивный, по-детски трогательный голос, мне не давали заглянуть в полную меру в те бездны, в которых рождались мечты о морях и кораллах и ковалось мужество русского поэта.

Ещё раз я пришла к Новелле Матвеевой с публикацией её интервью в газете "Завтра". И принесла коробки пирожных. Для Новеллы и для кошки Репки. И эти пирожные, так мне казалось, были единственным чем-то приземлённым в мире грёз, муз и заштрихованных углем видений.

Было это три года назад. А кажется — вечность.

… За окнами редакции дождь. Долгий, меланхоличный. 4 сентября 2016 года. В этот день Новелла Матвеева ушла из жизни. Но её поэзия остаётся с нами.

***

В огороде бузина…

Со всех существующих радиостанций

Для нас оглашается множество санкций!

А склока-то вся началась на майдане.

За что же с Московии требуют дани?

Решили какие-то типы во Львове,

Что русский язык   — диалект "львивской мовы"!

Сама же Московия   — только частица

Майдана! За что и должна расплатиться!

Верней   — поплатиться. За то и за это.

За все преступления Нового Света;

За "Бурю в пустыне". За ту Кондолизу,

Что съела Багдад   — сообразно капризу.

За гибель Саддама. И Сербии кряду.

За Ливию, с глобуса стёртую к ляду.

За то, что погромщикам нечем гордиться.

А также   — Россия должна поплатиться

За то, что майдановцы бьют безоружных

( И дальше бегут в направленьях ненужных —

Куда их несёт ненормальности вспышка).

За то, что для них референдум   — пустышка.

А если в Техасе исчезли ковбои,

И если обойщик испортил обои,

И если в компьютере хлеб не родится,

То мы и за это должны поплатиться!

А ежели где-нибудь там на Ямайке

Не в моде штаны, а в Антарктике   — майки,

И если в Канаде дожди не косые,

То   — кто виноват? Ну, конечно, Россия!

А если на звёздах Антарес и Вега

К субботе совсем не окажется снега,

А Брэм нам докажет, что курица   — птица,

То мы и за это должны поплатиться!

А если растёт бузина в огороде,

А в Киеве дядька сидит на подводе,

И в пекло шагает Безумная Грета, —

Россия, учти: ты ответишь за это!

С нас требуют злыдни за то и за это;

За то, что их "совесть"   — не белого цвета.

За то, что акула и спрут не пушисты.

За то, что бандеровцы   — это фашисты.

18 июня 2014 г.

Крым. (Чьи-то "мнения")

Вернулся Крым в Россию!

Как будто б не к чужим?

Но кто-то ждал Мессию,

И вдруг такое!   — Крым!

Вернулся (ты, похоже,

Занёсся, гений мест?)

И Севастополь тоже.

("— Какой бестактный жест!")

Перекалился цоколь

Различных адских ламп…

"— Вторженье в Севастополь!" —

Скрежещет дама-вамп.

"— Столь дерзкое вторженье

Любой поймёт с трудом.

Как так?   — без разрешенья

Да с ходу   — в отчий дом?

Нам ваш триумф   — обида!

Нам ваша гордость   — блажь!

Нам   — н é к чему Таврида,

Чужд Севастополь ваш!

У нас ведь есть премилый

Отдельный понт и порт!

У нас в Майами виллы,

В Анталии   — курорт…

Для нас   — отдельный выход

Из всех мирских проблем!

Любую нашу прихоть

Исполнит дядя Сэм!

И всё же… слёзы злые

Душили нас, когда

Весь Крым вскричал: "Россия!", —

А Кремль ответил: "Да!"

Никто не может знать,

Как сильно мы страдали!

Как наши нервы сдали!.

Зато теперь   — опять

Мы в четверть уха слышим

Крымчан девиз прямой

И   — ненавистью пышем к ним, —

Вернувшимся ДОМОЙ!"

Зов крови и золота

Зов крови и золота

Галина Иванкина

Культура Общество

выставка «Королевские игры» в Историческом музее

"Жил-был Анри Четвёртый,

Он славный был король,

Любил вино до чёрта,

Hо трезв бывал порой".

Из советской песни

То было время жестокости и обжорства. Короли отправляли на плаху любимых жён, полыхали костры святой Инквизиции, держалась мода на красный и чёрный бархат — роскошь в траурных оттенках, а в искусстве царил вакхический гедонизм — раблезианство. Пенились кубки — иной раз подслащённые флорентийским ядом. Блистали дамы — завтра их, возможно, прирежут в ходе религиозно-праведной зачистки в честь Святого Варфоломея. Писались трактаты, рождалась техника. XVI век, столь обожаемый романистами, вошёл в историю как эра контрастов: с одной стороны — расцвет наук и учёности, с другой — эшафот и пепел. Когда наши либералы и примкнувшие к ним западники дружно осуждают Ивана Грозного, они его рассматривают едва ли не в контексте сегодняшней морали, почему-то всегда забывая коллег-монархов, не скупившихся на зверства. Казнить соратников и друзей, устраивать резню, разорять города — всё это было печальной нормой. Облачённые в красно-чёрное, монархи соединяли в себе высокую образованность с совершенной аморальностью, а звериный норов — с трепетным отношением к искусству.

Появилось и методическое пособие "Государь", обращённое синьором Макиавелли ко всем владыкам Европы. Основная мысль: цель оправдывает средства. Поэтому боярина — на кол, маркиза — на плаху, принцессу из вражьего клана — ядом, а сам — в библиотеку, в келью и учиться-учиться-учиться. Вопреки обывательской оценке, именно Ренессанс отличился честной, искренней безжалостностью, а вовсе не Средневековье с его созерцательностью и повседневным ощущением божественного присутствия. Того, что гениально выявил Пушкин, не будучи медиевистом: "Он имел одно виденье, непостижное уму… Путешествуя в Женеву, на дороге у креста / Видел он Марию деву, матерь господа Христа". Непостижность утеряли и принесли в жертву Человеку со страстями и жратвой. Скупые на эмоции историки говорят, что Ренессанс явил собой торжество антропоцентризма. А как оно выглядело на деле? Для нас Реформация — только имена и даты. Но что чувствовал человек, которого насильно переучивали… молиться? Эта ярость прослеживалась во всём — в поэзии, любви, политике. Вирджиния Вульф, сочиняя "Орландо" в 1920-х годах, из своей "эпохи джаза" умудрилась поймать ритм: "Сама погода, холод и жара летом и зимой были, надо полагать, совсем, совсем иного градуса. Сияющий, влюблённый день отграничивался от ночи так же чётко, как вода от суши… О наших сумерках, межвременье, о медленно и скучно скудеющем свете не было тогда и помину. О вялых затеях и половинчатости нашего усталого и сомнительного века они понятия не имели. Во всём был напор… Девушки были — розы. Красота их была быстротечна, как красота цветка. Их следовала рвать до наступления темноты, ибо день краток и день — всё". Конец XV — XVI века — зов крови и золота. Велись разговоры об эталонном государе, идеальном вассале и придворном, о высшем проявлении женской — плотской — красоты. Советские авторы шуточной песенки о короле Анри IV тоже смогли уловить точнейшую ноту, перечисляя основные добродетели королей Ренессанса: радость войны и рукопашной схватки, мужская витальность, повышенные аппетиты и — презрение к смерти. Весомо-грубо-зримо, и лучшим выражением этой зримости может служить оружие.