В летописях не значится - Евгения Петроченко

— Куда?

— К ректору. Всё равно ведь выплывет.

— Как ты мог так просчитаться?

— Откуда мне знать, что кто‑то ещё застрянет в библиотеке? Это же тебе отработку назначили после трени, другие придурки так допоздна не засиживаются. Это был идеальный момент!

Позади хмыкнули, но голос отвечающего был совсем не веселым:

— Хотел бы сказать, что так тебе и надо, но ты конкретно попал, Зер. Вряд ли тебя отчислят, но парой отработок ты точно не отделаешься.

— Сам знаю, Ант, — рыкнули над головой.

Затем меня перехватили как‑то совсем неудобно, вызвав очередной мучительный приступ боли и громкий стон. Как оказалось, эти манипуляции нужны были, чтобы постучать в дверь. Затем её распахнули пинком, вошли и сгрузили меня в довольно жесткое кресло у какого‑то стола.

— Хараш, что случилось? — голос третьего был басист и взволнован. — Почему адептка в крови?

— Неудачная шутка, — коротко отрапортовал невидимый мне Хараш. — Я пытался подловить Бераака, но под раздачу попала она. Готов понести наказание.

— Чтоо ты сделал? — закричал третий, и с каждым новым словом тон его голоса повышался, грозя сорваться на ультразвук. — Совсем заигрался? Вот и вышла шуточка боком! Тебя же предупреждали! Тебя же даже на каникулы вовремя не отпустили, чтобы ты хоть чему‑то научился, но всё равно неймется ему! Олух! Темная мать с шеи не слазит, так сходи в храм к Светлой!

Минутная пауза. Третий рывками хватает воздух, которого не хватает от быстрой речи.

— Я вызываю магистра. Пусть он наказание назначает, — говорит решительно, а позже шепчет какое‑то заклинание.

Все замирают на какое‑то время. Я полностью сосредоточиваюсь на боли, не думая даже о том, что ведь подол юбки мокрый от крови, а весь верх рубашки — от слез. Повязка на голове висит абы как, сползает на глаза, вдвойне закрывая обзор. Но мне не до этого. До ноги дотрагиваться страшно, и я сжала руки на животе, прижимая их к нему что есть сил, как будто от этого что‑то изменится. Кажется, я даже слышу тихий стрекот стрелок часов, отмеряющих каждую секунду этой боли и отдающихся толчками в груди. Дышать становится так тяжело, что воздух попадает внутрь только с хрипами, от которых болит вся грудная клетка.

Наконец дверь открывается и появляется четвертый участник сцены. Его голос тягуч, но мрачен:

— Что случилось?

— Твой… Хараш покалечил девушку, не магичку, как видишь.

— Он… что? — и так много холодного негодования в этом «что», что я боюсь представить, как смотрит на Хараша этот долгожданный магистр. Кажется, никого я ещё настолько сильно не ждала в ожидании того, что этот кошмар закончится. Я уже разучилась говорить и всхлипы — мой единственный способ вести диалог.

— Так случайно получилось, магистр. Но я понимаю всю глубину своей провинности и готов нести всю ответственность.

— Ещё бы ты не был готов! — восклицает четвертый, и пауза мне подсказывает, что он смотрит на меня.

Я согнулась в три погибели и, должно быть, представляю собой жалкое зрелище.

— Уважаемый адепт третьего курса, скажи‑ка мне, что ты сделал для того, чтобы хоть немного преуменьшить свою вину? Может, заклинание какое применил?

— Естественно, — фыркает адепт. — Я применил консервацию, а целители долечат. Понятия не имею, почему она так ревет.

Тяжелые шаги. Магистр приближается, но поступь его нетороплива. Он выжидает.

— А скажи‑ка мне ещё, адепт, к чему именно ты применил консервацию?

Минута затишья, и на выдохе:

— О нет…

— Да, теперь её туфли отлично законсервированы. Ты прекрасно справился со своей задачей, Хараш! — вот теперь четвертый реально зол.

Он садится совсем рядом, его руки аккуратно дотрагиваются до моей ноги, ладонь бережно обхватывает подошву туфли. Тихий шепот, и с каждым словом боль уходит, словно её и не было. По телу разливается странное отупение, оно становится чужим, податливым влиянию извне.

Затем теплые руки дотрагиваются и до лица и начинают шептать вновь. Слезы высыхают, хрипы проходят, мне становится легче, словно камень падает с моей души.

— Как вы себя чувствуете? — спокойно и несколько отстраненно говорит мой лекарь.

Я нахожу в себе силы, чтобы трясущимися руками поправить закрывающую пол лица ленту и посмотреть на своего спасителя. И еле сдерживаюсь, чтобы не закричать вновь.

Передо мной он. Тот, от кого я сбежала на рынке. Серый хищник, один взгляд которого заставил меня трусливо поджать хвост и уносить ноги.

Он так близко.

Смотрит, не веря. Отводит взгляд и снова возвращается к моему лицу. Пожирает глазами, не упуская ни единой детали — мокрой ленты, растрепавшихся волос, красного носа, опухших глаз.

Это длится несколько секунд, а затем он отшатывается. Поднимается на ноги, немного неловко. Где твоя грация, хищник? Сегодня ты испугался забитого зверька?

— Это кто?

Он ещё раз бросает на меня взгляд, сначала какой‑то странный, немного безумный, а затем цепкий, пронизывающий насквозь. Я боюсь этого взгляда и вновь обхватываю себя руками, привычно сгибаясь в кресле и пряча глаза. Поза нелепа, но нет сил становиться подопытным кроликом. Готова поспорить, что он считывал мою ауру, силу или что там маги смотрят. Или даже пытался залезть в мысли. Последнее у него получиться вроде бы не должно, но желания смотреть на магистра это не прибавляет.

— Не знаю, — растерянный голос третьего. — Кто ваш куратор, адептка?

— Мастер Нораак, — отвечаю хрипло, хотя последствия истерики страшный магистр уже убрал.

Снова шепот. Незнакомые грубые слова. Молчание. Никто ничего не говорит, ничего у меня не выпытывает. Я боюсь поднять глаза. Совсем не хочется смотреть на участников сцены, и нет ни следа от праведного гнева, который, по идее, должен появиться. Только страх. Страх разоблачения и страх перед магией. Меня начинает немного колотить, я покрепче обхватываю себя руками и шепчу про себя, как мантру: «Ты всегда можешь просто исчезнуть… Раз — и тебя здесь нет. Два — и ты снова у Брора. Ты всегда сможешь забрать камень и пронести его домой, и больше никто тебя не достанет. Ты можешь просто пропасть, нет причин для паники».

Хлопнула дверь. Гулкие шаги, очередное:

— Что случилось?

— Адепт Хараш напал на вашу адептку. Случайно, как он заявляет. Она у вас немного нервная, сразу в истерику, но магистр Тардаэш её уже…

— Чтоо? Маг напал на немагичку? — не дослушав, воскликнул куратор. И позвал: — Митрэ! Митрэ!

Пришлось всё же поднять на него глаза. Мятая зеленая мантия, под нею виднеются бежевые пижамные штаны в клеточку. Но взор Нораака суров, как и тогда, на вводной лекции, когда он вещал о правилах.

— Да, мастер, — смотрю прямо на него, боясь хоть краешком глаза взглянуть на магистра. Хрипота ушла из голоса, но он всё равно дрожит.

— Митрэ, что произошло? Расскажи мне всё, — требовательно говорит мастер, но под взглядом моих испуганных глаз смягчается и добавляет: — дорогая.

Немного тепла в голосе и доброе слово, как всегда, растапливают моё сердце и чуточку отгоняют испуг, поэтому я нахожу в себе силы встать с кресла, крепко ухватиться ладонью за его спинку в поисках поддержки и начать:

— Я шла из библиотеки, мастер. Засиделась допоздна, а когда вышла, в коридоре было непривычно темно. Стала спускаться по лестнице, и где‑то на её середине угодила в… не знаю, как назвать, что‑то вроде капкана. Мне показалось, что сотня маленьких зубов вонзилась в мою ногу. Было очень больно.

Тут я не удержалась и шмыгнула носом. Противные слезы снова появились в глазах, хоть я обещала себе быть сильной. Но прямо сейчас мне было невероятно жаль саму себя.

Мастер нехорошо нахмурился, уголок его перекривившегося рта потонул в бороде, а руки он сложил на груди и зло посмотрел на магистра. Я случайно проследила за его взглядом и наткнулась на непроницаемую черноту страшных глаз. Моя опасность застыла каменным изваянием, но лицо не выражало ничего. И это пугало больше всего.

Я заставила себя продолжить, так как пауза в моей речи и так затянулась:

— Я упала, и ко мне подбежал… он, — отыскав глазами предпоследнего посетителя библиотеки, я кивнула в его сторону. — Тот стал звать кого‑то ещё, вскоре тот появился, что‑то прошептал над ногой и понес меня сюда. Всё.

— Он на вас напал? — третий участник сцены, пожилой невысокий мужчина, показал в сторону незамеченного мной парня или, вернее, молодого мужчины.

Тот стоял рядом со своим куратором, нахмурившийся, упрямый, всем своим видом выражающий раздражение от того, что вынужден торчать в этом месте. Привычно черные волосы, привычно смуглая кожа, темные глаза. Те смотрят на меня враждебно, в них ни капли сочувствия, а готовность нести наказание звучит только на словах, как вынужденное подчинение академическим правилам. Белая рубашка подчеркивает широкие плечи, синие карманы на ней и такого же цвета брюки выдают принадлежность к факультету боевой магии. Он мне не нравится. И то, что черты лица красивые, поднимает волну ненависти в душе. Тонкие губы, квадратный подбородок… так бы и влепить ему пощечину за ту боль, которую мне пришлось по его вине пережить. Или засветить самым большим магическим шаром. Или молнией. Или хотя бы просто каблуком со всей дури по ноге.