О Юре Шатунове и других - Сергей Кузнецов

Концертные поездки эти были отлично организованы. Во-первых, все-таки гастролировала группа, пользующаяся феноменальным успехом, на 100 процентов обеспечивающая кассу, поэтому люди, которые нас приглашали, расшибались в доску, чтобы все проходило четко, слаженно. Нам давали возможность хорошего отдыха. Бассейн — пожалуйста… Пострелять — пожалуйста… Покататься на машине — пожалуйста… Природа, шашлык — ради бога… Успех гастролей, конечно, во многом зависел и от наших администраторов. От Разина. От Аркадия Кудряшова. Как организаторы они оказались действительно высочайшими профессионалами. Оформление сцены, свет, костюмы — все стало качественнее. Массу сил Разин потратил на рекламу, чтобы поддержать те слухи, легенды, мифы, которые в огромном количестве, витали среди наших поклонников. Плакаты и фотографии расходились в огромных количествах. Просто в чудовищных…

Мне стало казаться, что все наладилось, что «Май» опять тепл и ласков, что Андрей прислушивается к моим словам, что я опять имею в группе прежний вес. Как-то я привез я Москву из Оренбурга Сергея Серкова. Говорю:

— Разин, давай возьмем барабанщика…

А Серков — это же шатуновский друг, это же два ханыги — не разлей вода, и воровали вместе, и курили… Шатунов: «О, я двумя руками «за!» А Разин посмотрел:

— Нет, по внешности не подходит. Вези его обратно.

Я говорю:

— Только через мой труп! Это же какая травма для ребенка, когда его взяли в Москву, обули, одели, показали ему, что такое более-менее нормальная жизнь… А потом обратно — в г… Или ты его оставляешь, или я уезжаю вместе с ним.

В общем, уломал. И даже гордился, как ребенок, своей победой. Потом точно так же перетащил из Акбулакского интерната еще двух юных талантов — Игоря Игошина и Сашу Прико. Хотя здесь Разин уже не возражал.

О Прико мне хочется сказать немного подробнее, потому что это мой нынешний солист. И он, и Игорь Игошин, который теперь тоже у меня, учились в Акбулакском детдоме. Их самодеятельность я слышал давно, еще до переезда в Москву. Я частенько наведывался в Акбулак, потому что Слава Пономарев после нашего конфликта с Тазикеновой снова перебрался туда. Он создал там самодеятельную группу, в которой участвовали Саша и Игорь. Мне нравилось, как они поют, как играют.

И вот в январе 1989 года я решил перетащить их в Москву (наверное, уже жила во мне уверенность, что Шатунов — отрезанный ломоть). Приехали с Кудряшовым в Акбулак. Обратились к администрации. Нам отказали.

А Саша с Игорем уже окончили 8 класс. Они были вольны сами определиться, что им делать, чем им заниматься. Поэтому мы с Аркадием объяснили ребятам ситуацию и сказали:

— Хотите — поехали!

Так они появились в Москве.

Сашка неплохо играл на клавишных, и его поставили на «расческу». Этот инструмент имел богатую историю. Когда-то на нем играл Маруани из «Париж — Франция — Транзит». Потом «расческу» перекупили «Земляне». А уже у них ее приобрел Андрей Разин. Говорит, что за 5 тысяч. Кроме солидной истории, инструмент имел еще солидный вес и солидные размеры. Сашка же был маленького расточка (это сейчас он вымахал). И вот он бегает по сцене с этим инструментом, крутится, а клавишные раз — и поволокут его…

Он жалуется после концерта:

— Кузя, меня заносит с этой «расческой».

Я отшучиваюсь:

— Что ж, придется перевести тебя в солисты. Уж если Разин туда просится, то тебе-то сам бог велел…

Шутки шутками, но мысль сделать из Прико классного солиста у меня действительно появилась. По многим параметрам он подходил для этого.

Саша хороший парень. У него много-много родных братьев и сестер. (Сейчас два младших Прико учатся в том интернате, где начинался «Ласковый май»). Так что забот у Саши — целая куча, и он с ними неплохо справляется.

Саша любит тяжелую музыку. Его кумиры — Дэвид Ли-Род, Осборн, Хэлловин… А попсу жалует только мою.

Я думал, увлечение Саши «металлом» — достаточная характеристика его характера. Я, наконец, нашел того человека, которого искал с поры первого конфликта с Шатуновым. По совпадению, достаточно объяснимому немногочисленностью акбулакских воспитанников, Юра и Саша были друзьями еще там, в далеком от Москвы Акбулаке. Разве не украсят сцену эти два друга-разбойника, если окажутся вместе в одной программе на одинаковых ролях? Разве не укрепится тем самым образ «Ласкового мая»?

В общем, какое-то время я находился в прекраснодушнейшем заблуждении, что «Ласковый май»… пусть не мой, как прежде, но наш. Наш!

Я даже смирился с тем, что Разин из администратора стал солистом «ЛМ». Произошло это так. Как-то он сказал, неплохо бы и ему поиметь собственный альбом… Мол, и на эстраде в свое время блистали, и поклонниц преданных имели… Я шибко сомневался в голосовых данных Андрея Александрыча, но все же согласился на такой альбом. Правда, с одним условием: ни в коем случае не выдавать этот альбом как «ласковомаевский». Он согласился. С горем пополам мы записали несколько песен («Старый лес», еще кое-что). И вдруг я с удивлением обнаруживаю, что этот альбом подан как очередной альбом «Ласкового мая». Меня это надолго вывело из себя. А потом свыкся, плюнул на это дело: солист ну солист…

Однако прекраснодушествовал н недолго. Все ясней и ясней становилось: нет, не наш этот новый «Ласковый май», а их. Вновь и вновь приходилось убеждаться, что наши администраторы часто не могут провести черту, где, что можно в моральном плане, а что нельзя, часто переступают эту черту… Да, натиск, пробивные способности, чувство конъюнктуры, самодисциплина — это, вероятно, хорошо, но когда все это хозяйство не дружит с совестью…

Я не знаю, кто виноват, но сложнее стали наши взаимоотношения с Юрой Шатуновым. И хуже. Он стал тянуться к Разину и Кудряшову, стал с ними откровеннее, чем со мной. Собственно, любой музыкальный «колхоз» должен быть добровольным, и любой волен выбирать, к кому тянуться и с кем общаться. Но Юра вдобавок начал всем демонстрировать свое плохое отношение ко мне. Может, он видел уже, что наши с Разиным дороги расходятся, и торопился таким образом определиться?.. Хотя, не буду гадать… Он стал вести разговоры, причем за глаза, что композиторы — это люди временные… Что одного в любое время можно поменять на другого…

Это его слова, Юрины…

Кто для него в то время казался главным? Не знаю, надо спрашивать у него самого. Может, директор группы, может — администратор…

Потом он взялся утверждать, что песни, которые исполняет, написал он сам. Мол, я их только аранжировал.

Что угодно, но песни свои я никому не отдам и не устану об этом повторять. Они для меня самое дорогое.