Авиамодельный кружок при школе № 6 (сборник) - Марина Воробьева

За неделю до операции Капе выдали еще пару флаконов таблеток с подробным расписанием, во сколько выпивать лазурно-синие и когда глотать гигантские розово-неоновые (буду разгрызать, это же великаны какие-то, подумала Капа).

Потом доктор, которая выдавала таблетки и регулярно снимала скачущие показания с браслета, который Капа больше месяца носила на истончающемся запястье, сказала ей, что с собой можно забрать только три воспоминания.

– Куда «с собой»? – удивилась Капа.

– Тут мы ни за что не отвечаем, как повезет. Куда-нибудь.

– А какой тогда в них смысл, если даже не очень ясно, куда?

– Такие правила. Тебе разве не жалко всего? Вот родишься в следующий раз, а эти три вещи будешь помнить. Это же хорошо. И сама решишь что. Все соглашаются, все благодарят. Обычно же как – люди помнят какие-то хаотичные, случайные вещи. У тебя ведь было такое – что ты видишь что-то красивое или слышишь музыку и узнаешь ее чем-то таким, что никак не связано с твоим жизненным опытом? Когда словно током бьет – ну? И вот ты можешь выбрать себе эти разряды на потом – подумай, как здорово.

– Что угодно можно?

– Ну не совсем что угодно, – смутилась доктор, – нельзя свой адрес, свое имя, вообще любые анкетные данные; нельзя ближайших родственников или друзей – были пару раз жуткие истории, с тех пор нельзя. Тем более, что все, что забираешь с собой, отсюда стирается. Представь, ты забираешь имя, а потом живешь и не помнишь свое имя. А где-то другой человек растет и всю жизнь требует, чтобы его называли другим именем. А если он мальчик, то требует, чтобы это было женское имя. Трагедия! Два несчастных человека получается, а страдать никто не должен. Поэтому нельзя имена. Мелочь какую-то. Что-то красивое. Что-то такое, ну, часть души, понимаешь? Любимую книжку, любимый фильм. Воспоминание, как гуляла с папой в осеннем парке. Собаку любимую или кошку. У тебя была собака?

Капа покачала головой.

– …У меня зубы, – сказала она, – а событие можно? Например, как я первый раз поцеловалась с мальчиком?

– Только без имени. А так можно. Когда в следующий раз будешь жить, во время первого поцелуя, например, испытаешь что-то вроде дежавю. Это хорошая вещь, девочки твоего возраста часто такое выбирают. Еще у нас одна девочка выбрала воспоминание о том, как написала первое стихотворение. Она его потом с нуля напишет, понимаешь? А один мальчик, который песни сочинял, выбрал песни – но потом приходил к нам и жаловался, что талант пропал, ни петь не может, ни играть, не помнит даже, как аккорды на гитаре брать, его учат, а он забывает. Я ему говорю: э, милый, так ты же сам это выбрал перед операцией, а он мне: я не помню. Так потому-то и не помнишь! Короче, теперь мы подписываем договор, где никаких жалоб, если потом что-то не можешь вспомнить. Выбор есть выбор.

– Получается, я могу забрать у того человека, который получит мое тело, какие-то собственные воспоминания, и унести их с собой? – переспросила Капа. – Это нечестно по отношению к нему.

– Так трогательно, что ты об этом думаешь, – заморгала доктор, – ну вот и выбери что-то такое… безболезненное. Новый год в детском саду, костюм снежинки. Книжку, которую тебе читала мама перед сном. Любимую песню группы «Абба».

Капа три дня думала и что-то выбрала.

До этого она сходила к зубному врачу и объявила, что зуб болит просто чудовищно. Врач сделал снимок, зуб был здоров.

– Боль невыносимая, – призналась Капа, – она как электрический разряд выстреливает вот сюда, в глазницу. Я не могу. У меня страховка!

Капу усадили в кресло, сделали ей укол и удалили нерв в крепкой ее костяной семерочке.

– Такой хороший зуб, непонятно, почему там что-то не так, – удивлялся врач.

Капе в целом понравилось, но ничего экстраординарного. После того, как ей запломбировали каналы, зуб потерял чувствительность – оказалось, что во всех остальных зубах она, чувствительность, все же была; и воздушное волнение, которое она испытывала, разгрызая грецкие солоноватые орехи, было именно – чувствительность, чувствительность.

Потом она увиделась со стариком в последний раз.

– Я уже на днях должен буду лечь на вычитку, – сказал он. – Очень страшно.

– Да ладно, тебе-то чего бояться, – хмыкнула Капа, – ничего страшного.

– Это тебе нечего бояться, – возразил старик. – А я буду лежать десять дней на вычитке. Причем я эту книгу в твоем возрасте много раз читал, но это была, как бы тебе сказать. Литература. Я не думал, что это – ну, как поваренная книга, что ли. Рецепт. Ингредиенты. Правила. Щепотку не того кинешь, дернешься, кастрюльку уронишь – все, провал.

– А что за книга? – спросила Капа. – Я ее читала?

– Тебе уже не надо, ты ее уже фактически написала, – улыбнулся старик. – Мы когда весну твоего пятнадцатилетия переписывали, помнишь? Белый ворон без костей, собака с девятнадцатью зубами мудрости, первый твой опыт с ЛСД.

– Помню, – сказала Капа. – Мама прочитала и за ночь бутылку виски выдоила, хи-хи. Иногда мне кажется, что мы с тобой – великий писатель, и у нас только один великий читатель, и мы его гениально обманули.

– Мы еще и не так всех гениально обманем, – сказал старик. – Я тебе обещаю, друг.

– Я тебе не друг, – сказала Капа. – У меня нет друзей. Нам надо как-то прощаться?

Тут она поняла, что если обнимет старика или хотя бы возьмет его за руку, то впервые за эти несколько месяцев разрыдается, и тогда все, точно смерть всему.

– Да зачем прощаться, – сказал старик. – Мы ж только встретились. Списки только все сожги, что я тебе давал. Иначе у меня проблемы будут на вычитке. Все рукописное мое, что у тебя – все жги. Дневники ты своей рукой писала, это нормально, это можно.

– Вас понял, – отрапортовала Капа, швырнула в старика подушку (он мгновенно ее поймал, только слегка дернув сухой своей полупрозрачной рукой – какая отменная реакция, в очередной раз поразилась Капа) и выбежала за дверь. Запомнила только золотые окна в доме напротив, стеклянный непрозрачный лифт вниз и вправо, как во сне, и эту библиотеку, в которую, наверное, еще не раз придет, но наверх уже никогда, больше никогда.

Слишком много никогда, угрюмо подумала Капа, как только взрослые с этим вообще выживают.

…Потом она пришла домой к Максу поздно вечером с бутылкой вина и объявила, что ей необходимо лишиться девственности, потому что она боится, что скоро умрет с этим бесперспективным лечением от астмы, а умирать без такого опыта нечестно.