Искусство видеть. Как понимать современное искусство - Лэнс Эсплунд

умиротворять и воплощать наши фантазии в реальность – одна из главных целей искусства, которая объясняет, почему искусство притягивает нас, заставляя возвращаться к нему снова и снова.

Художники полагаются на то, что зритель привнесет в их работы свой субъективный и объективный опыт, мысли, чувства, фантазии и грезы. Они знают, что зародившиеся в них художественные произведения, происхождение которых не всегда можно точно определить, в свою очередь обратятся к зрителю и повлияют на него. Художники понимают, что люди не всегда могут уследить за каждой мыслью и чувством, которые испытывают, глядя на произведение искусства; что искусство, как жизнь, может пройти мимо, не оставив следа. Когда скульптор высекает фигуры переплетенных в экстазе любовников, когда художник пишет натюрморт с фруктами в вазе или скопление абстрактных форм, они ждут, что их произведения пробудят как личные воспоминания, так и коллективные импульсы – напомнят зрителям о том, как они сами сжимали кого-то в объятиях, о том, как спелый персик возбудил их аппетит, или о том, как их восхитила чистая динамика абстрактных фигур и форм. Великие художники знают, что пробуждает и удерживает наш интерес. Они признают, что вертикальная, горизонтальная и диагональная формы вызывают разные эмоции, что сходные предметы, сгруппированные друг с другом, могут, в зависимости от деталей, вызвать ощущение общности и причастности или клаустрофобии.

Когда абстракционист располагает цветные геометрические формы на холсте, он рассчитывает на то, что, потратив некоторое время на изучение композиции, зрители отреагируют на эти формы примерно так же, как реагирует на них он сам, и придут к схожим выводам об их функции и об их интеллектуальном и эмоциональном воздействии на восприятие. Возьмем «Ритм цвета» (1967) Сони Делоне, французской художницы и дизайнера украинского происхождения. Практически каждая форма на этом полотне будто бы стремится к чистой евклидовой геометрии и чистому основному цвету, хочет быть безупречным прямоугольником, кругом или треугольником. И всё же каждая фигура словно бы мешает другим: полукруги перекрывают или рассекают прямоугольники и треугольники; треугольники и прямоугольники перекрывают и рассекают круги; многие формы как будто недоделаны – их словно отпихивают, разрезают пополам, лишают опоры, коробят, выталкивают. А над основными цветами будто нависла угроза смешивания: чистый желтый оттеняет лаймовый, черный воздействует на белый, присутствие желтого сближает красный с оранжевым, а белый придает непрозрачность и густоту чистому синему.

В центре полотна прямые углы двух черных фигур стремятся друг к другу, но не соприкасаются. Вместо этого они лишь немного разделены – кажется, что центр картины не в состоянии противиться расширению или же они сами не могут соединиться, несмотря на сильное желание. Эти фигуры настолько сближены – и в то же время настолько обособлены! Между ними ощущается невероятное напряжение. Может быть, им удалось избежать столкновения или они отделяются друг от друга? Это похоже на напряжение между двумя людьми, которые только что поссорились – как в ситуации, когда вы ложитесь спать, не помирившись со своей второй половинкой. Вы ощущаете непонимание, отдаление, но физическая близость сохраняется, и вы чувствуете тепло тела партнера и слышите его или ее дыхание. А на физическом и эмоциональном уровне этот маленький разрыв между вами представляется таким же широким, как Большой каньон.

Тем, кто утверждает, что художники о таких вещах не думают – что они просто рисуют плоды в вазе, которые видят перед собой, или бездумно располагают цветные абстрактные геометрические фигуры на холсте, – я отвечу: да, конечно, случается и такое. Но истинные живописцы, готов поспорить, всё же думают. Когда мы рассматриваем натюрморты Шардена, Сезанна, Пикассо или Матисса, когда мы вглядываемся в абстракции Кандинского, Робера и Сони Делоне, Клее, Мондриана или Эллсворта Келли, когда мы замечаем, как округлые фрукты или чистые абстрактные геометрические формы словно бы принюхиваются, притираются друг к другу, поворачиваются и отворачиваются, притягиваются и отталкиваются, подталкивают друга друга и отскакивают друг от друга, наша мысль начинает течь вслед за мыслью художников.

В произведениях этих художников вы видите и чувствуете не просто вазу с фруктами или абстрактную композицию из цветов и фигур, но динамическую вселенную, совокупность отношений и сил. И вы не то чтобы ощущаете, как рассказывается история, но чувствуете, как разные отдельные формы отзываются, сливаются и взаимодействуют друг с другом, как одна форма будто сплющивается, а другая краснеет, в то время как остальные чем-то обеспокоены, и что иногда, возможно, эти фрукты сами видоизменяют или даже поднимают вазу и стол или проникают в стены комнаты и преобразуют их – что абстрактная композиция из пятен и цветов может самоорганизоваться и создать собственный космос.

В некоторых фигуративных полотнах мы ощущаем, что взаимообмен и взаимосвязь существуют не только между фруктами и вазами, но и между обитателями определенного места и его интерьером – как в гостиных Эдуара Вюйара, где члены эдвардианских семей, безнадежно далекие друг от друга, но будто сплавленные вместе, кажутся связанными и переплетенными, подобно узорам из цветов и лоз на обоях. Или в причудливо сочетающих в себе фантазию и домашний уют садиках, интерьерах и ванных комнатах Пьера Боннара, где люди, флора и фауна сливаются в одухотворенной, будоражащей мозаике цвета и света, наводящей на мысли об ослепительных закатах, благих вестях, сверкающих драгоценных камнях и пламени.

Иногда художник допускает, что сначала мы можем в чем-то не доверять тому, что открываем для себя в произведениях искусства, и поэтому не станем распространяться о своем опыте: мы будем думать, что навоображали себе чего-то и видим только то, что хотим видеть (наши фантазии и мечты берут над нами верх), что наши реакции и порывы надуманны, что мы улавливаем нечто, чего на самом деле нет, – что мы слишком субъективны. Художники сажают семена, пряча их на виду, так что мы чувствуем, будто мы – и только мы – сможем сделать так, чтобы их ростки принесли плоды. Однако художники понимают, что если они сделают наш поиск оправданным, то мы станем ухаживать за садом, который они посадили для нас. Они знают, что мы будем взращивать свой опыт, тем самым даря жизнь их произведению. Мы сможем перейти от общего к частному, наши мысли породят чувства, а наши чувства – новые мысли; сквозь личное мы придем к общечеловеческому.

Художники хотят, чтобы их творчество разожгло и огонь нашего воображения и эмоций, и огонь нашей рациональности. Они верят, что если нас вдохновлять и поощрять, то мы станем копать глубже и порождать спонтанные ассоциации. Они на это надеются. Художники создают свои произведения, поощряя личное и общечеловеческое, сознание и