Рожденный убивать - Александр Горохов

- Прически, одежда и прочий портрет, так? - подозрительно спросил Яров.

- Ну, у моих дамочек перво наперво, понятно, макияж и прически. И сверху и, бывает, - снизу.

- Снизу? - не сразу понял Яров. - Так что, они теперь и свои половые органы в прическу укладывают?

- А то?! Чего тут особенного?!

- И ты бреешь-причесываешь? Снизу?!

- И макияж наношу! - захохотал Игорь. - Как же иначе, батя?! Человек везде должен быть прекрасен, как сказал Антон Павлович Чехов.

- Он не так сказал.... Но... Но теперь я понимаю, почему тебе сразу две дамы разом нужны. Ты на пороге импотенции.

- Управимся. - беззаботно ответил сын. - Давай выпьем, да я поеду, пора. В первый раз с тобой так нормально, по мужски поговорили. Я ведь и знаю тебя плохо. А ты меня - и вовсе.

- Мне не понять, как можно причесывать женщину "снизу". - пробурчал Яров, но все же улыбнулся. - Выпьем за твое здоровье. И поезжай. Я что-то немного ослаб. Залежался в больнице.

Игорь внимательно посмотрел ему в лицо.

- Видок у тебя неважнецкий... На ухе шрам свежий. Иди в ванну, я все тут приберу и уеду.

Яров прошел в ванную. Он мылся долго, ждал, чтоб сын уехал. Беседа на кухне оставила тяжелый осадок в душе. В чем именно заключался этот осадок, он не мог понять.

Игорь крикнул через дверь, что уезжает, а завтра позвонит.

- Ты на меня не в обиде? - он засмеялся за дверью. - У нас ведь с тобой нет противорчий "отцов и детей"?

- Нет. Звони.

- Конечно, батя.

Завтра, за суетой своих дел, сын вряд ли вспомнит, что пообещался позвонить. В одном он был прав: классической проблемы конфликта "отцов и детей" в их отношениях Яров не видел. Попросту сын жил в ином Времени, в ином социальном строе. А он, Яров-старший, остался ещё там, в минувшей эпохе страны, когда была другая мораль, другая система ценностей и манера того поведения, которое считалось приличным. Противоречий между поколениями нет по той причине, что их не на чем строить. Его, Ярова, сын живет настолько в ином мире, что никаких конфликтов с отцом даже не может возникнуть. Причесывает женщин во всех местах и гордится этим. А для него, Ярова-старшего, такой вид заработка на хлеб насущный и во сне присниться не мог, был сродни похабному анекдоту, который в приличной компании не рассказывают.

...Игорь покинул отчий дом в несколько смешанных чувствах. С одной строны, он был поражен тем, что разговор с отцом прошел откровенно, а главное - совершенно не в манере прежнего, знакомого ему отца. Когда батюшка застукал его с девочками, Игорь ожидал истеричного скандала, обвинений в распущенности и разврате, которое влкючало в себя и активные действия - девочки должны были, в чем мать родила, - вылететь на лестницу. Ан нет. Папаня предпочел язвительно-ироничный тон, ранее ему категорически не свойственный. Кроме того, и в дальнейшем батюшка говорил с ним, Игорем, не то чтоб на равных, но уважая то мнение, которое не разделял. По прежним временам, отец был начетчиком и идеи, им культивируемые - вдалбливал в головы как своих ученичков, так и близких.

Игорь предполагал, что именно эта черта характера и привела к тому, что мать его, женщина изрядно независимых суждений, ушла от отца.

Но с другой стороны, Игорь знал достаточно хорошо, что у своих школяров отец пользуется любовью. Точнее - не так. Школяры в период обучения, до самого получения аттестата зрелости, - отца терпеть не могли искренне и глубоко. Травили, как могли. Клички ему давали самые обидные от Железной Жопы, до Сыча Слепого. Но, странное дело, - выпускники возвращались к отцу через два, три , а иногда и через пять лет. Восстанавливали отношения и звали его на свои свадьбы, крестины, звонили регулярно и, насколько Игорь порой присутствовал при этих встречах, не то чтоб относились к отцу с уважением, а попросту ему в рот смотрели, словно вещему оракулу, который не ошибается, даже когда заведомо врет.

С этими размышлениями Игорь спустился по лестнице, пересек двор и в дальнем углу нашел свой синий "форд", где послушные девочки его уже изрядно прискучали и встретили своего султана дружными жалобами.

- Игоречек! Мы тут уже скуксились! Всё выпили, замерзли и хоть лесбиянством занимайся! Ты чего нас прогнал?! Повеселились бы с твоим папочкой, групповуху устроили!

- Он до этого ещё не дорос. - ответил Игорь. - Но все ещё впереди.

Ему хотелось завершить свои размышления, но при барышнях о таком и думать не приходилось.

- Я немного пройдусь, проветрюсь. - сказал он девчонкам. - Надо вывертить хмель из головы, а то ехать нам через весь город.

- Так праздник не кончился? - завизжали барышни и Игорь кивнул утвердительно.

Он прошел в глубину двора, припоминая каждое слово отца, и даже не столько слова, столько то, КАК они были сказаны.

С батюшкой что-то произошло, в этом сомнений не оставалось никаких. И самым логичным заключением было самое простое - он вернулся из больницы другим, а значит и корни в изменение его, если не характера, то поведения следовало искать там.

Возвращаться обратно, чтобы добиться подтверждения своей мысли было уже как-то неудобно и Игорь решил, что в ближайшие дни нанесет дополнительный визит, чтобы провести разведку именно в направлении не духовного, а физического состояния отца.

Он вернулся к машине и, что уж там скрывать, достаточно быстро забыл о терзающих душу сыновьих проблемах: жена приезжала через двое суток и следовало поторопиться, чтоб использовать это время с максимальной пользой.

Сколько он ни врал отцу о свободных отношениях в своей семье - жену свою он и любил, и побаивался, а утерять боялся более всего в жизни.

Глава 3. Еще не вечер.

Он проснулся в полдень с тем же чувством незавершенности каких-то дел, с которым засыпал. Попытался разобраться в своих проблемах и оказалось, что завершения почти ничто не требовало, а быстрые решения по проблемам тоже не было нужды. Основной вопрос бытия откладывался на теплые дни конца мая - это деревня под Нижним Новгородом, изба какого-то деда с видом на Волгу.

Потом в полной отчетливости каждой детали всплыла в памяти картинка мертвого телохранителя Михаила Дукова - он все так же лежал, с ружейным стволом во рту.

Было четверть часа пополудня и Яров прикинул, что коль скоро его уголовного дружка Рола повезли в десять часов (в первую очередь) на операцию, то сейчас его уже должны были прооперировать и вернуть в палату, на прежнее место. При местной анастезии в реанимацию его не повезут, оклемается и в своей палате.

По большому счету на Рола и его судьбу было наплевать, встречаться с ним, а уж тем более поддерживать отнощения, Яров не собирался. Но порученное задание требовало отчета - по иному Яров поступить не мог.

Яров поднялся с дивана, нашел визитку Рола и считав с неё телефон его мобильника набрал номер.

Телефон не ответил. Следовало полагать, что оболваненый анестезией и болью в истерзанном заднем проходе, Рол сейчас лежит на койке полутрупом глаза в потолок, и ему не до переговоров.

На кухне Яров заварил кофе и восстановил в памяти два момента из вчерашнего разговора с Игорем. Первый - обвинение во вранье, которым батюшка занимался всю жизнь, калеча незрелые умы своих школяров. Вторая... Вторую свою вину, определяемую Игорем, Яров всполмнил не сразу, поскольку поначалу задумался над первой.

Врал ли он всю жизнь или был искренен? И тут же он пресек себя - в этом не разберешся. Жил как все. Точнее сказать - большинство. Не Игорю Ильичу об этом судить, и не ему, Илье Ивановичу в этом разбираться. Не по масштабу личных способностей мышления тема. И не по масштабам текущего времени проблема. Ибо чуть не сто лет Октябрьская Революция называлась Великой, а ныне она кличется чуть ли не разбойничьим мятежом, который провернули уголовники. Посмотрим, что скажут ещё лет через сто.

Второе обвинение сына было повеселей и в чем-то интересней, нежели схоластика первого: "Я, батя, твой рассказ нашел, который ты в молодости написал, так я тебе скажу, что не напечатали, потому что ты искренне, от души писал. О себе писал".

Любопытная мысль, сделал заключение Яров, принялся за кофе и попытался вспомнить, о чем он писал рассказы в тот очень краткий перирод врмени, когда тщеславно и глупо возомонил себя осененным литературным талантом?

Период этот не продолжался и года. Друг-поэт приволок молодого Ярова, (студента последнего курса педагогического вуза) в редакцию популярного журнала "Сельская молодежь", где у него месяца через три и напечатали первый и он же последний рассказик - весьма посредственный. Но сам Илья Яров возомнил, что ещё немного, коль напряжется, - станет "великим писателем земли русской". По этой причине он написал ещё с дюжину рассказов, прежде чем без чужой подсказки понял, что это - не его.

Журнал с единственым его успехом на поприще литературы - потерялся. И весь этот период был Яровым забыт, поскольку потом он принялся создавать свою "оригинальную педагогическую систему", исходя из модели Макаренко. Но тут подоспели системы Сухомлинского, ещё парочка гениев от педагогики избрели свои схемы и Яров понял, что и в этой области он отличится не сумеет. Потому что "педагогика" - вообще не наука, а лишь методика в руках отдельных талантов. То, что получалось у самого Макаренко - не повторилось более ни у кого.