Клеймо на душе (СИ) - Горовая Ольга Вадимовна

«Почему?»

Хороший вопрос, и прав был Михалыч, не впервые Юля кидала ему в лицо эти упреки, как и слова о своей невиновности. Но ранее Дан словно не слышал. Или, точнее, он будто саму Юлю не видел, когда она об этом говорила. Ее глаза, черты лица, полные муки и обиды, упрека, как сегодня… В мозгу одна, словно выжженная на сетчатке, картинка, как она с другим обнимается, позволяя себя целовать… И фото, ролик, на которых…

Об этом вообще думать не хотелось. Сейчас тем более.

Появилась какая-то ехидная, немного злая мысль, что, набей Юлька себе этот лотос на спине раньше, можно было бы проще понять, она то была на фото или нет… Только на себя злился. Потому что истинны ее последние глухие слова, брошенные ему сквозь двери: «Ты и сейчас мне не веришь!».

Верил или нет?

Он не знал. Если честно, скорее ждал предательства подспудно, подсознательно. Дана никто и никогда не учил верить, тем более на слово. Собственно, вся его жизнь, если посмотреть со стороны, была уроком как раз обратного: верить никому нельзя. Ни матери, потрепавшей по щеке со словами «спи, солнышко, встретимся утром», и укатившей с любовником за границу той же ночью. С того времени он ее только по «скайпу» видел, да и то не чаще пары раз за год. Ни отцу, который не сдержал и единого обещания о совместном времяпрепровождении, пока Дан взрослел, всегда ставя работу во главу угла.

Давно пора забить на детские обиды и сомнения? Возможно.

Но разве та самая авария, что и свела его с Михалычем, не была предательством девушки, которой Дан тоже доверял? В тот раз ему Юля глаза и открыла, по итогу, хотя и до того и предупреждала постоянно. Ну и Генка нашел доказательства тогда, поддержав малую…

Правда, насчет самой Юли ему Генка тоже потом, спустя несколько лет, рассказывал, отводя глаза и искренне сопереживая вроде.

Б****!

Как понять? И кому уже верить, если вдруг приспичило: лучшему другу, с которым вырос со школы, отцу, который пусть ничего и не говорил конкретного, но давал понять многое, или Юле?..

Сегодня его просто разрывали сомнения и какое-то глубинное понимание своей вины в ее страданиях и муке, что из Юли лавиной выплескивалась этим вечером. Что, если тогда он выбрал не ту чашу весов? Не тем поверил?

Дан даже вообразить не мог, на какой фиг лучшему другу и партнеру нужно было бы его обманывать? Или зачем отцу надо было бы говорить, что «это весьма вероятно, хоть он и не станет ничего открыто заявлять»?..

Но если он сейчас допускает, что Юля сказала правду сегодня… МЛЯ! Что она все это время говорила правду и терпела его…

Упершись локтями в колени, он пробормотал ругательство сквозь зубы и придавил глаза основанием ладоней, стараясь игнорировать тот факт, что сам весь до сих пор ею пахнет, духами и самим запахом кожи Юли.

Михалыч не мешался и не давал пока никаких советов. Просто смотрел, как Богдан, похоже, и сам прекрасно справлялся с тем, чтобы себя же распять на кресте самоуничижения. Ему было искренне жаль парня, но тот должен был сам понять и осознать, что совершил ошибку. За прошедшие годы Михалыч изучил его достаточно, чтобы давно разобраться: Дан упрям, как осел (впрочем, теперь, когда он поближе познакомился с его отцом, стало ясно, от кого парень взял характер), и уж если что-то вбил себе в голову, вытащить это оттуда невозможно.

С одной стороны, это шикарно работало в бизнесе, потому что парень упорно шел вперед, поднимаясь после любого падения, и снова рвался в бой, не обращая внимания на потери. «Вижу цель — не замечаю препятствий» — это было про Дана.

Но с другой стороны, там, где дело переходило в личную плоскость… этот взрослый уже мужик мало чем отличался от ребенка… Или от барана, который упирался лбом в стену и бескомпромиссно пер вперед, пытаясь сдвинуть и твердыню. Пусть та и существовала только в его воображении.

Это расстраивало Михалыча. Он привязался к Богдану искренне и крепко. И давно не держал никакого зла за давешнюю аварию. Почти сразу проникся теплом к парню.

Жизнь так сложилась как-то… по-пустому, что ли. Горько. С каким-то безысходным пониманием, что никому нет до тебя дела в этом мире, ни до твоих проблем, ни до боли или муки. Не среди людей, среди высших сил… А может, и самих этих «высших сил» тоже нет. Выдумки, попытки обрести хоть какую-то надежду… Только фигня это все. И надежды нет.

У него сейчас никого не было: жена с малым сыном погибли в аварии много лет назад, и после этого Михалыч так и жил сам по себе, словно перекати-поле. Не нашел никого, да и не искал. До сих пор за своими тужил, просыпаясь ночами с мокрым лицом, и уже не мог уснуть больше. Эта бессонница и гнала его то на улицу ночью, то на балкон. Не мог, до сих пор жену свою любил, свою Анечку… Не нужные ему другие были, столько лет прошло, а тоска изнутри изъедала. И по Ивану скучал дико. Только тем себя и успокаивал, что где-то там, где они сейчас, его любимым и самым близким спокойней и лучше, чем тут, возможно, было бы.

Когда его самого машина Богдана сбила, даже надеялся, что умрет. Не цеплялся за жизнь вообще. Но эти двое, Богдан и его отец, упрямые гады, буквально зубами в него впились, заставили врачей откачать…

Михалыч усмехнулся в мыслях, вспоминая это. Не злился тогда на парня, это да. А вот за то, что откачали, «спасибо» не сказал. Но потом как-то полегче стало… Богдан к нему почти постоянно приходил, каждый день, как на работу. И Юля с ним частенько заглядывала. Уже тогда было видно, что между этими двоими искрит и жаром пашет. Сейчас поменялось многое, но огонь между ними пылал с такой же силой, если не сильнее. Да только теперь, зная больше, Михалыч понимал и то, что хватало вокруг них и зависти, ненависти, а еще банальной дурости самых близких. И от этого у него болело сердце за этих людей, которых почти своими детьми считал.

Наверное, Богдан ему погибшего сына в какой-то мере заменил, Михалыч передавал парню все то, что своему пацаненку так и не успел рассказать, научить, поделиться о жизни.

А позавчера к нему нежданно пришел Дмитрий, отец Богдана… О помощи просил. И теперь все стало гораздо сложнее. Потому что, когда Михалыч выслушал Дмитрия, когда понял, какие глупости тот творил, какими-то своими дикими доводами руководствуясь, с точки зрения простого человека… впору за голову было хвататься и волосы на себе рвать. Да Дмитрий это и делал, похоже.

Михалыч и раньше не особо верил в то, что Юля могла Богдана предать. Он-то видел, как эта девочка любит парня, помешана на нем. Теперь же… сомнений не осталось, хотя Дима честно сказал, что сам ничего толком о той ситуации не знал тогда, хотел себе в плюс обернуть, но только больше сына оттолкнул. А теперь боялся, что если всплывет все, то и уважение, доверие и привязанность Юли потеряет, которую тоже давно дочкой считал.

— Как таким идиотом можно было быть? — не особо расшаркиваясь, хмыкнул Михалыч, слабо представляя, каким образом все можно разрулить, еще и так, чтоб самого Дмитрия не особо чернить в глазах детей? — Как мог им позволить себя уничтожать? Они же себя оба выжигают…

Дмитрий промолчал. Видимо, и сам свой идиотизм осознавал. А уж характером они с сыном были так похожи… Два барана, короче.

— Юля замуж собралась. Терпеть устала, наверное… Не хочу, чтобы она на это шла. Ведь и сам вижу, что не будет ей ни с кем другим счастья, — только и пояснил скупо Дмитрий. — Мирить их надо…

— Ссорить их не нужно было, умник, — ввернул в ответ очевидное, но не отказался.

Михалыч не столько ему помочь решил, сколько молодежи. Не заслужили ведь той мясорубки, через которую их пропустили, да и сейчас мучили. А уж когда сегодня вечером, тайком… чего уж, подглядывая, хоть и не лез слишком близко, но понаблюдал за этими в офисе, куда его Дмитрий провел… Господи! У самого сердце болело. Слишком хорошо Михалыч знал цену каждого мгновения жизни, особенно, если есть рядом тот, кого любишь. И чересчур прекрасно знал глубину муки, когда уже ничего не изменить. Не хотелось ему, чтобы Дан с Юлей тоже узнали подобное.