Время и снова время - Элтон Бен

В десять вечера Стэнтон и Маккласки встретились в холле, сели в тот же лимузин и поехали через Галатский мост. Из-за гуляющей публики, уже заполонившей улицы, машина еле-еле ползла – потому-то и выехали с большим запасом времени.

Глядя в окошко, Стэнтон решил, что сегодня ничего не произойдет. Двадцать первый век уж слишком реален и прочен. Конец недели, город желал развлечений. В ресторанах гремела музыка, повсюду веселые, улыбчивые лица. Казалось невозможным, что вся эта яркая жизнь взахлеб вдруг исчезнет, когда часы пробьют полночь.

И вновь Маккласки как будто прочла его мысли. Видимо, они были отражением ее собственных раздумий.

– Летом 1914-го мир тоже казался как никогда прочным и незыблемым. Мол, доселе жизнь не бывала столь безопасной и устойчивой. Но мир тот испарился. За несколько коротких лет исчез бесследно. Не думаешь, что наш мир мог бы исчезнуть столь же внезапно?

– Тот мир уничтожили свинцовые пули, отравляющий газ и бризантные снаряды, – ответил Стэнтон.

– Газ. Бризантные снаряды, – повторила Маккласки. – Гравитационные сдвиги в пространстве и времени. Все физические явления на субатомном уровне. Единственный снаряд из большой пушки мог распылить любое число людей. Буквально свести их на клеточный уровень. Трансформировать материю и швырнуть ее во вселенную. Надеюсь, твои компоненты совершат менее драматичное путешествие. Несомненно, гравитация – самая постоянная сила мироздания. Она влияет абсолютно на все. С какой стати ей делать исключение для времени?

Они приближались к своей цели в непрестижном районе, и праздная толпа постепенно редела. Исчезли улыбчивые лица, беззаботные крики юных гуляк доносились издалека.

– Тишь да гладь, – пробурчала Маккласки. – Все как мы любим.

Ан нет. Едва свернули на нужную улицу, как их накрыло волной пульсирующего транса. На тротуар у недавно пустого дома ритмично накатывали потоки света.

– Твою мать! – изумилась Маккласки.

Единственный охранник был явно перепуган.

– Вы уж извините, профессор, – зачастил он, – только что нагрянули, отмечают чей-то день рождения, двадцать один год. В доме их человек двести.

– Зараза! – прошипела Маккласки. – Тусовка с переменой мест. Развлекалово. Об этом Ньютон не подумал.

– Может, вызвать полицию? – предложил охранник.

– Нет, – поспешно отказалась Маккласки. – Исключено. Нет времени. Пока то да се, пока эту кодлу вытурят… только побоища нам не хватало. Идем, Хью.

Растолкав очумелую толпу перед входом, они вошли в неузнаваемо изменившийся дом: сполохи света, пульсирующая музыка, человеческие фигуры, извивающиеся в танце или застывшие в засосе.

– Видишь, Хью, – прокричала Маккласки, – все именно так, как я говорила этим чертовым марксистам с их диалектическим материализмом! Историю творят люди. Совпадения и капризные случайности. Свора кирных тусовщиков со своим сраным днем рождения может стать причиной Великой войны и гибели Европы. Если только мы не вмешаемся. Пошли.

Маккласки прокладывала путь сквозь скопище потных тел. Как обычно, при ней была объемистая сумка. Вообще-то данный экземпляр скорее напоминал небольшой рюкзак, и она не стеснялась использовать его как таран. Стэнтон с тяжелой поклажей держался в ее кильватерном следе.

Отыскать дорогу оказалось непросто: комнаты и коридоры, увешанные плакатами и размалеванные надписями, совершенно преобразились. Но хоть было светло – сквозь разбитые окна тянулись кабели к генератору, установленному в саду.

– Здорово организовано! – проорала через плечо Маккласки. – Прямо не верится, что все это сделано после нашего визита. Такую энергию да в нужное русло, глядишь, и забыли бы про анархию.

Стэнтон ее почти не слышал. Во всех углах грохотали динамики, диджей не скупился на децибелы.

Наконец они отыскали дорогу в подвал и короткой лестницей спустились к раскуроченной двери, висевшей на одной петле. Той самой двери, которую триста лет назад заперли Ньютоновы агенты.

Надежда, что тусовка ограничилась надземной частью дома, вмиг растаяла. В подвале грохотала гулянка еще разнузданнее. За пультом осатанело приплясывал другой диджей, совершенно голый, если не считать крохотных блестящих трусов.

– Верхний парень работает в стиле драм-н-бейс, – прокричала Маккласки. – А у этого старая добрая школа хай-энерджи-транс. По мне, так полный отстой. Когда молодежь переключилась с конопли на экстази, вся музыка испоганилась.

Неизвестно, чем накачались тусовщики, но веселились они от души и отплясывали самозабвенно.

– Моя метка исчезла, меловые границы затоптаны, – прокричал Стэнтон Маккласки в ухо и показал на стул, отброшенный в темный угол сводчатого подвала. – Надо восстановить координаты.

Возможно, старуха в вязаной кофте и мужик будто из «Копей царя Соломона», которые, проталкиваясь сквозь толпу, напряженно вглядывались в спутниковый навигатор, кому-то из юных турок показались странными, но никто не подал виду. В конце концов, это передвижная тусовка, тут нет правил. Каждый делает что хочет. Словно в подтверждение этому между Стэнтоном и Маккласки ввинтилась девица с бритой татуированной головой.

– Кремень! – заорала она на английском с жутким акцентом. – Я тебя обожаю!

Затем обнажила титьки, обеими руками ухватила Стэнтона за голову и смачно поцеловала.

К счастью, за ревом музыки никто не услышал ее визга, а то бы Стэнтона поглотила толпа его юных поклонников. Маккласки оттащила девицу от Хью:

– Вали отсюда, шалава! И прикройся! Что мать-то скажет?

Стэнтон посмотрел на часы:

– До полуночи две минуты! – Он вновь впился взглядом в навигатор. – Точка вон там, где парочка лижется!

Почти голая пара танцевала, слившись в страстном объятии – щека к щеке, лобок к лобку – и периодически буквально пожирала друг друга.

– Твою дивизию! – завопила Маккласки. – Надо освободить караульную будку, иначе ты останешься здесь, а окосевшие любовники очухаются в запертом подвале в 1914-м!

Подхватив рюкзаки, Стэнтон вонзился в резвящуюся толпу, Маккласки пыталась отогнать парочку. Похлопывание по плечу эффекта не возымело, и тогда она просто двинула ее своим внушительным крупом.

– Скорее! – крикнула она. – А то прелюбодеи вернутся!

Диджей остановил музыку и что-то прогорланил на турецком. Ответом ему был единодушный вопль толпы.

– О черт! – Маккласки глянула на часы. – Одна минута. Они начали обратный отсчет до дня рождения.

Сверяясь с навигатором, Стэнтон растолкал тусовщиков, сделал еще шаг, выставил большой палец – мол, я на месте – и сбросил рюкзаки к ногам.

– Замри! – Маккласки яростно отпихивала полуголую поклонницу, нацелившуюся украсть еще один поцелуй. Стэнтон стоял как вкопанный, а профессор носилась вокруг него, точно колдующий дервиш, и орала на изумленную веселую толпу: – На хер пошли? Пошли на хер! Не подходи! Прочь! Сказано, на хер!

– На-хер, на-хер! – радостно скандировала толпа, вторя полоумной старухе.

– Двадцать! Девятнадцать! – Диджей на турецком отсчитывал последние секунды 31 мая 2025 года.

Полуголая девица вновь ринулась к Стэнтону – похоже, вознамерилась сорвать поцелуй ровно в полночь. Вероятно, она-то и была именинницей и решила, что Стэнтон – ее подарок. Хью ее оттолкнул, но она снова пошла на приступ. Вид у нее был совершенно безумный: суженные зрачки, раскинутые руки. И она таки прорвалась в Ньютонову караульную будку.

Сильная и решительная, девица обхватила Стэнтона за шею. Хью почувствовал мятный вкус ее помады.

Вдруг губы исчезли, остался только вкус.

– Сказано же, отвали! – взвился голос Маккласки.

Девица дернулась, когда пухлый кулак в пигментных пятнах и узловатых венах впечатался в ее лицо, и кровь, хлынувшая из явно сломанного носа, смыла с него изумление. Потом вдруг перед Стэнтоном возникло лицо Маккласки. Теперь она обхватила его за шею. Вцепилась. Прижалась. Теперь он почувствовал ее губы с колючими усиками.

– Я отправлюсь с тобой! – крикнула Маккласки. – Держи меня крепче!