Журнал Наш Современник №6 (2001) - Журнал Наш Современник

На боевом счету 9-го гвардейского Краснознаменного Киркенесского минно-торпедного авиаполка было 118 потопленных транспортов, судов и боевых кораблей, 12 сбитых самолетов противника. Полк воспитал 17 Героев Советского Союза. За успешное выполнение заданий командования авиаторам полка было вручено 463 боевых ордена и медали.

5 ноября 1944 года Указом Президиума Верховного Совета СССР гвардии подполковнику Б. П. Сыромятникову, гвардии майору А. И. Скнареву, стрелку-радисту гвардии старшему сержанту Г. С. Асееву было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза...

Приказом Министра Военно-Морского Флота от 8 мая 1950 года Б. П. Сыромятников навечно зачислен в списки личного состава одной из частей Военно-Воздушных Сил Северного флота.

* * *

В этой братской могиле, каких не счесть на Руси, спят вечным сном фронтовики-подводники. Что ж, война есть война... А вот гибель "Курска" в мирное время - на чьей она совести? Кто за это преступление ответит?!

Взорванные террористами жилые дома в Москве и других российских городах, заказные убийства, трагедия "Курска", угон чеченцами авиалайнера, затопление космической станции "Мир"... - не много ли для начала "возрождения" Великой России?!

* * *

"...доставалась дорогая бронь, с зерцалом и локотниками, шелом с панцирным ожерельем, бахтерцы, колонтари, восточные, добытые в бою или меной, клинки, клевцы и шестоперы, отделанные серебром рогатины... И вот выезжает со двора дружина. Ратники, приторочив копья, подрагивают в седлах... дружина в бронях, остальные в тегилеях: от стрел татарских нашили толстые войлочные пансыри. На коне в таком сидишь, как бочка, да зато стрела не пробьет! Новинка, раньше не было такого..."

под эпигр.Д. Балашов.

под эпигр."Младший сын"

Семь столетий пролегли между победами Александра Невского и сражениями Великой Отечественной войны. Многое изменилось за это время. На смену копьям и клевцам, шестоперам и рогатинам пришли танки и самолеты, "катюши" и подводные лодки... "Панцирная дружина", казалось, тоже должна бы кануть в Лету... Ан нет - жив курилка!

Андрей Андреевич Черкашин (1919-1993), известный пушкинист, составитель самого полного родословного древа великого поэта, во время войны был свидетелем любопытных малоизвестных эпизодов, о которых он вспоминает в своих записках, созданных им в конце 80-х годов.

О днажды, на Смоленском направлении, это было в 1943 году, нас, командиров рот и батальонов 133-й стрелковой дивизии, собрал командир полка подполковник Сковородкин, только что вернувшийся из Москвы. Мы с удивлением разглядывали фигурные стальные пластины защитного цвета, лежавшие перед ним на куске брезента.

- Это противопульные панцири. Личное средство защиты пехотинца в бою, - сказал Сковородкин, поднимая одну из броняшек с заметным усилием. - Ну, кто хочет примерить?

Почему-то охотников не нашлось. Я бы давно шагнул первым, но не хотелось быть выскочкой в глазах товарищей. Не знаю почему, но взгляд подполковника остановился на мне. Может быть, потому, что у меня на гимнастерке сверкал рубином тогда еще редкий знак "Гвардия", а может, потому, что я еще не утратил спортивную форму - до войны занимался вольной борьбой в спортсекции.

- Ну-ка, давай, гвардеец, попробуй!

Я вышел, взвалил панцирь на грудь, Сковородкин помог мне застегнуть ремни на спине. Сначала показалось тяжеловато: панцирь, да еще каска, да автомат... "Не человек, а танк". Сделал несколько ружейных приемов. Вроде бы ничего, и даже уверенность почувствовал - пуля не достанет, а уж штык и подавно не возьмет. Сразу же вспомнились рыцари времен Александра Невского. Ведь дрались же русские воины в панцирях и кольчугах. Тяжелое снаряжение - но как дрались! Неужели мы, их далекие потомки, слабее?

- Ну, как? - спрашивает офицеров подполковник Сковородкин, - кто хочет одеть свои роты в панцири?

Желающих снова не находится, командиры между собой переговариваются, смотрят на меня и подполковника с недоверием. Все-таки дело новое, что ни говори, а панцирь тяжел, движения стесняет, в наступательном бою ловкость да сноровка спасают жизнь не хуже иного щита.

- Так что, нет добровольцев? - повторяет подполковник весьма удрученно.

"Эх, - думаю, - завалят эксперимент. Нельзя же так просто отказаться, не испытав панцири в деле".

- Есть, товарищ подполковник! Давайте в мою роту.

- Так тому и быть, - улыбнулся командир. - Войдешь, Черкашин, в историю как командир первой панцирной роты.

Остальные две роты надели панцири в приказном порядке.

...Намеченный к штурму рубеж наш полк пытался взять трижды, и всякий раз мы откатывались под кинжальным ружейно-пулеметным огнем. Немцы выкашивали целые цепи перед своими укрепленными позициями. Пытали счастье и другие полки, но и они несли тяжелые потери. Может, бронезащита поможет?

Теперь, когда в роту доставили около ста панцирей, я детально изучил новинку. Лист из высококачественной стали толщиной в 3-4 миллиметра был выгнут по форме груди. На левом плече он крепился специальной лапой, а на спине пристегивался ремешками. Слой металла, как гарантировали инженеры-конструкторы, предохранял от пуль, выпущенных с расстояния не ближе пятидесяти метров, однако дистанцию "безопасного выстрела" можно было сократить вдвое, для этого вверх откидывалась нижняя часть панциря, которая крепилась на животе на поперечном шарнире типа шкворня. Правда, при этом открывался живот, но зато грудь находилась под двойной защитой. Шарнир позволял пехотинцу сгибаться, что увеличивало подвижность "бронированного бойца".

Солдаты с интересом примеривали стальные доспехи. Спорили, нужны они или нет, спасут ли от осколков... Но только бой мог дать ответы на все вопросы.

И вот в один из жарких августовских дней моя рота, облачившись в "латы", изготовилась в траншее к броску. Справа - железнодорожная насыпь, слева - болото, а между ними - глубоко эшелонированный участок немецкой обороны.

Пригнувшись в своих траншеях, ждем, когда отгремит наша артподготовка. Израненная земля Смоленщины - чего только не перевидала на своем веку?! - вздрагивает, как живая. Столько жизней в нее ушло, что, кажется, заговори она человеческим голосом, и никто бы тому не удивился.

Ну, вот и настал наш час! Атака!

Выбираюсь на бруствер и кричу, как во времена Александра Невского:

- Вперед, за мной! За землю русскую!

Рота поднялась хорошо - встали все, развернулись в цепь. Тяжести панциря я почти не ощущал, ноги в пылу атаки несли сами.

Не помню, как добежал до первой линии обороны, но помню, как ворвались в немецкую траншею. Рукопашная началась, выстрелы в упор... Никогда не забуду лицо фашистского автоматчика в очках. Вжавшись спиной в земляной траверс, палит в меня с дуэльной дистанции... Три сильных толчка в грудь - три попадания в панцирь. Едва устоял на ногах. Автоматчик видит, что его пули отскакивают от меня, как горох. За стеклами очков - обезумевшие от ужаса глаза... Я не стал убивать своего "дуэлянта", видя, как он бросил свой автомат и поднял руки. И только после боя я заметил, что ранен в правое предплечье, не закрытое панцирем, и долго помнил обезумевшие глаза немца...

Броненагрудник спас мне жизнь. Да и потери в тот день во всех "панцирных ротах" были значительно меньше обычных. Однако панцири в пехоте почему-то не прижились. Правда, слышал, что их применяли при штурме кенигсбергских фортов.

К сожалению, в фондах Центрального музея Вооруженных Сил СССР нет ни одного образца противопульного панциря советской пехоты.

- Мелочь, - сказал мне старший научный сотрудник музея. - Мы вон целые бронепоезда храним.

И мне стало обидно. Эта "мелочь" спасла жизнь мне и многим другим солдатам. Конечно, в истории Великой Отечественной войны это всего лишь мелкий штрих. Но и он должен быть сохранен в нашей памяти...

* * *

Эта заметка, опубликованная в одном из "доперестроечных" журналов (предположительно - в "Огоньке"), случайно сохранилась в нашем редакционном архиве. В ней говорится о самой вроде бы обычной и вместе с тем героической судьбе летчика, сбившего в первый день войны первый вражеский самолет, на второй день - второй... а всего... Впрочем, слово автору заметки (думается, она будет небезынтересна широкому кругу читателей нашего журнала именно в год 60-летия нападения Германии на Советский Союз).

С первых часов войны и до полной победы я участвовал в боях против немецко-фашистских захватчиков на Северо-Западном, Волховском и 2-м Прибалтийском фронтах в составе 280-й Островской авиационной дивизии 14-й воздушной армии. Я также принимал участие во всех трех Синявинских операциях по прорыву блокады Ленинграда.

У меня на счету 220 успешных боевых вылетов, сбил 15 самолетов противника. Был пять раз ранен и контужен. Горел неоднократно с самолетом, прыгал с парашютом из горящих машин. И сейчас свежи в памяти многие боевые эпизоды.