Недиалог - Надя Алексеева

в тумане, под нами где-то. И стих этот позабыл я наглухо. Ксюха всегда тут… Как же там было-то? За баранкой всю память разменял. (Вспоминает с усилием, потом читает, переврав Пушкина в каждой строчке.)

Так, если убежать прям вовсе

Оттуда, где в ушах звенит,

И что-то там такое ла-лы,

Душа к Гурзуфу отлетит…

Вот же ж… Отлетит у него. Если посудить, он теперь там и обитает. В Гурзуфе. Смотрите хоть, налево-то. Чего, конечно, он и попал сюда случайно. Потом и тут наследил, и в Бахчисарае. Были вы в Бахчисарае? (Не дожидаясь ответа продолжает.) И потом, из Одессы только его вытурили. Саранчу обирать. Знаете, да? Ну и ладно. А как в Гурзуф попал? Это надо вам добавить. Для полноты картины. Такие, значит, были Раевские. Раевский аж до Парижа дошел в войне с Наполеоном. Генерал видный! Что ты! И дали ему, значит, дачку в награду. В награду дачку. Тут, в Крыму. Тогда вотсапов не было. И вот сидят они с женой и думают, какой-такой еще Крым? Надо хоть посмотреть. Ну и поехали через Кавказ, а там Пушкин обитал своевременно. Болел. Ну они его и прихватили с собой, нечего хандрить. Тут винами подлечили – и раз. Как там? Вот Ксюха все в стихах, и Катюшку научила, той же в школу на будущий год… А я так вам, по-простому: «Стучалась муза, я открыл». (Обернувшись.) Чего смеетесь-то?

Ладно, пока до Массандры не доехали, доскажу про Пушкина-то. Поселились они в доме у Ришелье. Да не у того, который с Д’Артаньяном в шахматы резался, а у нашего, местного дюка. Ну, как местного, дюк-то тут не был ни разу. Он в Одессе квартировал, там тоже дворец с удобствами у него. А тут вроде как дачка. Но человек работал. Работал! Весь Кавказ держал, Одессу, Крым, Бессарабию (Молдову, значит), да еще там какие-то земли. Забыл. А тут Пушкин. Дюку – что: заходи да живи, все равно глядеть на тебя некогда. Хоть под кипарисом пиши, хоть прям по кипарису вырезай. Батя у меня такой был, как дюк. Войну щеглом застал, зато уж и пахал тут, и копал, и строил. Пять человек детей, а мы его толком и не видели. Зато мосты, вот едем, через один его рукой… Так с инфарктом и помер. Таблетки в рот не взял за всю жизнь. Серый весь, из больницы явился, вырвал, значит, капельницу к лешему и пришел домой: «Дел много». Наутро помер. В нулевом году. Вот вам и дюк. Даром что француз. И Пушкин разошелся, как побывал у нас: до тридцать шестого года все писал. Как? Ну да, до тридцать седьмого.

В салоне кто-то презрительно фыркает. Потом едут в тишине.

Слышно меня? Ну вот, считай, Массандру проехали. Там дворец надо смотреть, он в горах упрятан, ну, ваш, который увидите, побогаче будет. Но и тот хорош, только пестрый, потому что каждая метла его по-своему, э-э, подмела. Его сначала граф купил теще своей, я бы тож купил, были б деньги. Почему нет? Все равно моей дочке вернется, теща не вечная, слава богу. Ну вот, значит, граф строил английский замок, Александр, царь наш, третий, – русский терем, пришел Николай – понацеплял химер по периметру. Он спиритизмом занимался, ложки там к нему липли, над столом за руки, херней… ерундой всякой, в общем. Ночевать во дворце этом никто и не ночевал. Николай бы лег, да мал дворец, свиту не положишь, жену, дочек – не разместить чин по чину. А одному не по себе. Николаю-то. Конечно. Как вот так, придешь сейчас в пустой дом, ни платьев ее. Ни игрушек этих по всему полу.

Резко тормозит, едва не сбив старушку на переходе. Держится за левый карман кожанки, где телефон. И сердце.

(Хрипло). Так, сейчас мы бабушку пропустим.

Николай натужно улыбается в зеркало заднего вида непонятно кому: пассажиры – кто сумку ловит, кто чипсы стряхивает с плаща. Он опускает голову на руль, делает вдох-выдох, пока сзади не слышатся нервные гудки машин. Николай крутит руль, съезжает на обочину. Пассажиры молчат. Выжидают. Машина едет в сторону от трассы.

Вот что. Решил я вам водопад показать. Пока распогодилось. А то что за экскурсия – все утро в тумане. Да я еще болтаю, не совсем по-исторически. Я же не учился, всю жизнь шофер. Сначала при заводе, потом с девяностых в бомбилах, а вот как женился, значит, в туризм и попал. Что? А-а. Водопад-то? Так Учан-Су водопад. Вода летит, значит, с высоты немыслимой. Но летит, как говорится, раз в году. Летом сухо, зимой лед. Помните песню эту? (Поет.) «Один раз в год са-ады цветут». Ну вот сады у нас в этом году не цветут пока. Зато вода, слышите? Гремит!

Николай, открывает окна, в салоне пахнет ключевой водой и слышится шум. Минивэн подъезжает к водопаду, на смотровой площадке никого, туристы выходят, фотографируются. Николай переходит от одного к другому.

Николай подходит к женщине с ребенком, которого называл «малой», те смотрят на водопад, не оборачиваются.

Вон-вон, видишь, орел там сидит? Ну, золотой, как бы будка с крыльями. Вот мы туда и лазали. Щеглы были, как ты. Хотя что это. И не щеглы тоже. Лазали.

Николай переходит к девушке, что сидела всю дорогу, смотря в экран телефона.

Девушку я однажды туда вел. С Москвы приехала. Только осень была, не весна, так не брызгало. У нее кроссовки скользят, ручка тоненькая, что-то сфотографировать ей там было надо под ракурсом. Статья какая-то там у нее выходила. (Девушка отрывается от телефона, едва кивает, отворачивается, делает селфи.)

Николай оборачивается к парочке влюбленных, те всю дорогу обнимались и здесь продолжают.

Знаете, наверху-то мы пили эту воду вместе с ней, умывались. (Влюбленные смотрят на Николая, но не слушают.) Я ведь вино сам делаю, и в Турции даже был, были. Медовый месяц… Но ничего вкуснее той воды не пил. Лет семь уж прошло. (Николаю на лицо брызгает водой, он утирается, как умывшись, отходит подальше от парочки.)

Николай облокачивается на перила, смотрит в пропасть, где водопад становится горной рекой, и говорит туда, вроде как реке.

И площадки тут раньше не было смотровой. С перилами. Она все, Ксюха, девочка моя, устроила. Инвесторов каких-то созвала московских. А тем природные красоты подавай: