Дети, играющие в прятки на траве - Александр Силецкий

— Но ведь Армада — улетела! — с возмущением воскликнул я. — Уж этого-то факта отрицать нельзя! Сколько свидетельств, документов!..

— А кто составлял? — с ехидством осведомился Левер.

— Ты хочешь сказать…

— Живых свидетелей нет. Есть только предание — и те, кто следуют ему. Все те, кто чувствуют себя людьми. И мы с тобою — в том числе.

— Ну, знаешь! Эдак можно вообще историю переписать — всю, от начала до конца!

— Атак и поступают, между прочим, — хмыкнул Левер. — У каждого времени, у каждого правителя всегда была своя история. Основанная, так сказать, на фактах.

— Разумеется, — запальчиво ответил я. — На фактах — твердо установленных, проверенных веками.

— Вот и нет! — похоже, Левер наслаждался, глядя, как я завожусь. Но я не мог прервать наш спор — уж так хотелось подловить, пусть хоть на мелочи какой-то огорошить этого ликующего болтуна!.. — Ты плоско мыслишь, дорогой мой друг Брион, ужасно пошло. — Левер залпом выпил свой кофейный тоник и опять наполнил чашку: это пойло ему явно доставляло удовольствие. — Запомни раз и навсегда, — нравоучительно продолжил он, — факт как таковой не подлежит обыденному толкованию. Он есть — и все тут. Как любой физический объект. Его можно изолировать или, напротив, выстроить в одну цепочку с остальными фактами. Он поддается исчислению, и на его основе позволительно создать теорию, которую наделе можно лишь принять, развить, дополнить или опровергнуть, если появятся новые факты, противоречащие уже известным. Но беда в том, что всякий факт еще подразумевает и свое какое-либо описание. А вот оно-то и становится предметом всевозможных толкований. Чувствуешь, куда я клоню?

— Пока не очень.

— Исторические факты! — громко возвестил Левер. — Они достаются нам всегда и исключительно лишь в виде неких описаний, самых разношерстных предъявлений. И тут уж с ними все, что пожелаешь, то и делай. Иначе говоря, история — это гигантский свод постоянных толкований, перетолкований и еще раз толкований. Ничего конкретного. Все приблизительно и крайне вероятностно. Как в микромире. Принцип неопределенности работает на полную катушку. И такое, как ни странно, хорошо. Ведь, знай мы в точности все факты, мы погрязли бы в деталях, захлебнулись бы в водоворотах никому не нужной информации и — уж точно! — никогда бы не смогли предвидеть будущее.

— Почему же? — с легкою иронией заметил я. — По-моему, совсем наоборот. Все было бы предельно предсказуемо, наглядно, просто…

— Просто! — отмахнулся Левер. — Просто на том свете, о котором не известно ничего. Если бы в истории и впрямь главенствовал закон причинности, жестокой детерминированности, то тогда — конечно. Но увы!.. Любой отдельно взятый факт истории сам по себе практически бессмыслен, и не важно — мелкий он или великий. Все они — мелкие. Великими становятся, когда соединяются друг с другом. А уж как соединятся — шут их ведает. Тут правил никаких. История — цепочка следствий, истолкованных удачно или по-дурацки. И причин у всякого такого следствия — тьма-тьмущая. Они нам не известны. Между прочим, они — тоже факты, только не дошедшие до нас. И если бы мы знали все, мы стали бы как боги, постоянно изучающие акт творения, поскольку на другое нет ни времени, ни сил. А так мы в состоянии легко скакать с эпохи на эпоху, тасовать века, одно, не слишком внятное для нас, отбрасывать, другому придавать едва ли не вселенское значение… Все можно заново переписать, переиначить, ежели приспичит. И принять «а веру, что так — было. А отсюда — и прогнозы разные, и упования… Так и живем.

— Короче, ты склоняешься к тому, что никакой Армады не существовало? — въедливо осведомился я. — И то, чему нас всех учили…

— Я не знаю, — неожиданно усталым, постным голосом ответил Левер. — Принято считать, что было. Лучшие и самые талантливые улетели, завещав оставшимся быть настоящими людьми — и эту эстафету человечности нести всегда и всюду, что бы ни стряслось потом на Матушке Земле. И кодекс поведения нам передали. Чушь, конечно.

— Отчего же? Ничего плохого в этих заповедях нет.

— Плохого — ничего. Ты прав. Набор красивых и необязательных, по сути, наставлений… Главное-то ведь другое! И об этом забывать нельзя, ни при какой погоде. Даже если ничего бы не было на самом деле, все равно бы это было. Потому что — надо. Людям надобно во что-то верить и чему-то поклоняться. А чему конкретно — это уж вопрос идеологии, которая главенствует сейчас.

— Выходит, всех нас обманули — так, по-твоему? Еще давным-давно? И мы, балбесы неразумные, однажды затвердили эту ложь — и вдохновляемся, и ждем…

— Чего? — вздохнул с тоскою Левер. — Никому не нужные, затертые слова… Чего ждем?! Счастья — одного на всех? Блаженной жизни на Земле, когда мы наконец-то истребим всех биксов? Этого не будет.

— Ну уж, биксов истреблять совсем необязательно. Еще в Заветах сказано…

— Любите и дружите. Помогайте всячески друг другу и дорогой торною идите рука об руку… Смешно! Никто всерьез такое не воспринимает. Если б было все настолько хорошо и просто — разве улетела бы Армада?

— Что я слышу! — я не удержался и легонечко поаплодировал. — Ты все-таки признал?! Была Армада?!

— Как запоминающийся факт культуры — вероятно, — согласился Левер. — Все эти истории про мудрых и добропорядочных учителей и про их преданных учеников, не столь, конечно, мудрых, но не менее порядочных, поскольку изловчились донести потомкам Истину, которую могли бы, кстати, и сокрыть, — все эти славные истории кочуют из столетия в столетие, не подтвержденные ничем, но с прорвой поразительных подробностей… и мы им верим, радуемся, что они известны нам, что они — есть!.. Одно не принимаем во внимание: ученикам не важно, что говорил учитель, им в действительности важно, как это сказанное ими запечатлено. От этого зависит их дальнейший статус. Поэтому глупейшие и самые нерадивые подчас становятся первейшими… Так было, есть и будет. Подлинные исторические факты в этом деле роли не играют.

— Но ведь мы способны кое-что предвидеть, разве нет?! — не удержался я. — Сколько случалось прогнозов — и порой вполне удачных!

— Это только кажется, — со снисходительной улыбкой заявил Левер, вороша на затылке нечесаные вихры. — Удачных — оттого что многое имеет свойство повторяться. Или же мы сами отбираем в качестве наглядного примера то, что изначально всем понятно и знакомо. И не надо обольщаться. Лишь благодаря ущербному знанию прошлого мы можем строить концепции грядущего. Но и оно по прошествии времени станет для последующих поколений вовсе не таким, каким в действительности было. И каким оно окажется, не узнает никто. Мы не ведаем, потому что его покуда нет. А потомки не разберутся, потому что не будут располагать всей полнотой фактов. Впрочем, это справедливо и для любого момента истории — на всем ее протяжении.