Бегство от волшебника - Айрис Мердок

— Совершенно верно, — раздался голос у нее из-за спины.

Фокс, она уловила, блеснул улыбкой, но больше ничего не сказал.

— Кажется, вы знамениты какими-то подвигами, — продолжила Анетта, — но боюсь, мне их не вспомнить. У меня очень плохая память.

— И не удивительно, что вы не можете вспомнить, — ответил Миша Фокс, — потому что на самом деле я не знаменит ничем в частности. Я просто знаменит.

— Прекрасно, — произнесла Анетта. — Надеюсь, мне удастся добиться того же. Поскольку я, несомненно, никогда не прославлюсь чем-то особенным, все, на что я надеюсь, это — просто прославиться.

Анетта чувствовала себя дерзкой и от этого испытывала удовольствие, составленное из приятного возбуждения и стыда.

Миша Фокс сказал: «Это нетрудно». И снова улыбнулся. Он был мягок и покладист, но именно это раздражало Анетту. В нем не ощущалось никакого напряжения. Он просто сидел и наблюдал за Анеттой, как можно наблюдать за птицей.

И тут Анетта поняла, что Нина вынимает булавки из ткани, собираясь снять с нее недошитое платье. Анетта опустила руки и невольно прижала материал к груди.

— Стойте спокойно, мисс Кокейн, а то уколетесь, — бесцветным голосом произнесла Нина. Она распрямила девушке руки и подтолкнула ее к зеркалу, так что Анетта стала похожа на готовящегося нырнуть человека. Анетта стояла выпрямившись. Нина извлекла очередную булавку — и тяжелая юбка упала на пол. После этого портниха принялась осторожно откреплять лиф. Анетта глядела на свое отражение. Подобно тому, кто, оказавшись на высокой горе, спасается от головокружения тем, что глядит строго вперед, Анетта сейчас старалась смотреть именно себе в глаза. Она затаила дыхание, и на секунду те двое перестали существовать. Осторожно двигая Анеттиными руками, Нина сняла лиф. Потом подобрала с пола блузку и юбку, так беззаботно сброшенные девушкой в начале примерки, и почти швырнула их ей. Оживившись, Анетта моментально надела все на себя. Она поняла, что над ней одержали победу. И покраснела от стыда.

— Нина, — обратился Миша Фокс к портнихе, — нельзя ли чаю для нас с Анеттой?

Не глядя ни на Мишу, ни на Анетту, портниха повернулась и вышла из комнаты. Миша сидел как и прежде, в несколько ленивой позе, подвернув одну ногу под себя, и в этом чувствовалось больше женственности, чем мужественности. Он поднялся, неторопливо и свободно, как поднимается животное, и вошел в яркий круг света возле зеркала. Анетта заметила его губы, тонкие, подрагивающие. Она глядела на него с беспокойством и удивлением. Миша Фокс тем временем изучал ее лицо. Потом улыбнулся ей, протянул руку, взял за плечо и повернул таким образом, чтобы больше света упало на нее.

Анетта отпрыгнула в сторону.

— Не прикасайтесь ко мне! — крикнула она. И этот крик соединил их теснее, чем любое физическое движение.

— Простите, — сказал Миша, — мне просто захотелось увидеть ваше лицо.

Они стояли друг перед другом на расстоянии нескольких шагов. Анетта чувствовала, что плечо горит в том месте, где Миша прикоснулся к нему. Мужчина перестал улыбаться. Она видела его голубой глаз. Карий был в тени.

— О! — вырвалось у Анетты нечто похожее на стон. Она прижала руку к голове.

Нина вошла с чаем. Повернувшись к ней, Миша завел какой-то вежливый разговор. Анетта отодвинулась от них на несколько шагов. Бархатный подол мазнул ее по щеке, что-то капроновое, прозрачное повисло перед глазами. Ей хотелось оказаться как можно глубже в платяном лесу, спрятаться в его чаще. Она вдруг поняла, что не знает, куда девать собственное тело. Девушка схватила свой шарф и сумочку и начала рыться в ней, отчасти чтобы создать видимость хоть какого-то действия, отчасти в надежде отыскать какой-то магический талисман, способный ослабить непостижимую боль нынешней минуты. Она наткнулась на пудреницу и принялась пудрить нос. И тут Нина ткнула чашку с блюдцем ей в руки, так что пришлось положить сумочку на пол.

— Пожалуй, я слишком задержалась! — сказала вдруг Анетта.

Портниха и Миша Фокс взглянули на нее. Анетта бросила на Фокса вызывающий взгляд.

— Опаздываю на встречу, — добавила она. — Надеюсь, вы подвезете меня на вашем автомобиле?

— Увы, — с мягкой улыбкой ответил Миша, — я пришел сюда пешком. Но я был бы чрезвычайно рад оказать вам услугу. Я могу позвонить и вызвать для вас такси.

— Нет, — сказала Анетта, — не беспокойтесь. Как-нибудь доберусь. Прощайте.

Она промчалась по одежной просеке и вылетела за дверь.

Дверь захлопнулась, и от пронесшегося ветерка ткани возроптали, закачались и зашелестели шелковыми, бархатными, нейлоновыми голосами. Миша Фокс неторопливо пил чай, а взгляд его бродил вокруг, с распятия перемещаясь на швейную машину, а со швейной машины — на бледные высокогрудые манекены, и наконец остановился на Нине, упорно не отрывавшей глаз от чайной чашки. Прошло довольно много времени, прежде чем она решилась поднять глаза на Мишу.

8

Джон Рейнбери сидел у себя в кабинете, вытянув ноги под столом. Каблуки его туфель тонули в мягком ковре, а носки поднимались под углом приблизительно восемьдесят градусов. Он сблизил ладони таким образом, что кончики пальцев соединялись. Джон смотрел на лежащий перед ним листок бумаги, вернее смотрел сквозь него, будто тот прикрывал собой некую подземную пещеру. Он был погружен в размышления о мисс Кейсмент.

Мисс Кейсмент была персональным помощником Рейнбери. Она была принята на должность одним из предшественников Рейнбери, и он унаследовал ее вместе с кабинетом и документацией. В те дни мисс Кейсмент выполняла обязанности машинистки. Есть сферы деятельности, превращающие занятых в них людей в совершеннейших близнецов. При этом для одних похожими выглядят представители одной профессии, для других — совершенно иной. Кое-кому все студенты кажутся на одно лицо. Для Рейнбери на одно лицо всегда были машинистки. Все, как под копирку. Он видел только их улыбки, но не черты лица. Вот так, ни на секунду не задумавшись, он принял новый пост вместе с клацающей машинкой мисс Кейсмент и ее ослепительной улыбкой.

Однако очень скоро Рейнбери обнаружил, что мисс Кейсмент гораздо больше своей улыбки. Должность, которую она в свое время заняла, была создана специально для нее тогдашним главой управления, причем оформление не прошло через Верха. Хотя официально это и не одобрялось, но таких должностей в ОЕКИРСе было немало; и несмотря на свое несколько нерутинное поступление, мисс Кейсмент находилась, очевидно, в хороших отношениях с Верхами, подтверждением чему служило солидное повышение жалования, случившееся в первые недели после того, как Рейнбери взошел на престол. Мисс Кейсмент не только увеличили зарплату, но вскоре после этого еще и повысили в должности. Теперь она стала именоваться «помощником II степени по организационным вопросам». Оба этих счастливых события совершились без какой бы то ни было рекомендации со стороны Рейнбери, более того, он даже не был официально оповещен. Мисс Кейсмент скромно умолчала о своих успехах, и Рейнбери лишь случайно узнал о них.

Это было особенностью ОЕКИРСа — продвижение по служебной лестнице совершалось по какой-то загадочной системе, понятной только руководству; достаточно сказать, что тут обходились без такой формальности, как рекомендация со стороны вышестоящих по должности. Эта система, которую там, наверху, называли «чрезвычайно демократичной», вела, в частности, к тому, что не раз какому-нибудь главе отдела или управления, отдающему очередные распоряжения тому, кого он считал подчиненным, осторожно сообщали, что после недавнего кадрового перемещения некоторые руководители и некоторые подчиненные, увы, поменялись местами. Из-за этого сотрудники ОЕКИРСа находились в постоянном и непредсказуемом движении рывками, как игрушечные ярмарочные лошадки, обходя друг друга. В процесс перемещения были втянуты все; таинственная сила, которая ими двигала, очевидно, была так добра, что в перспективе хотела осчастливить всех «лошадок», дав каждой и значительную должность, и высокий оклад. Единственным сомнительным пунктом в этой либеральной и в общем-то человечной системе был следующий: когда всесотрудники столпятся на вершине служебной деятельности, когда все пешки станут королями — что прикажете делать дальше? И хотя этот золотой век всеобщего единения только еще брезжил вдали, бодрый дух продвижения к нему реял на всех уровнях организации, не давая расслабляться ни руководству, ни рядовым сотрудникам, которые иначе на своих рабочих местах, несомненно, заскучали бы.

Рейнбери уже больше года служил в ОЕКИРСе, а к здешним порядкам никак не мог привыкнуть. Ради своего нынешнего поста главы финансового управления он оставил спокойное тихое место в министерстве внутренних дел, о чем позднее начал весьма сожалеть. Обозревая разворачивающуюся перед ним картину, Рейнбери чувствовал себя так, будто из устойчивой и безопасной феодальной системы неожиданно попал в эпоху стремительно развивающегося общества, в котором идеи lais-ser-faire[13] как раз начали приносить плоды предприимчивым личностям. Рейнбери не был таковым и не собирался работать над собой, чтобы стать им. Он полагал, что тех усилий, которые он когда-то вложил в свое школьное, а затем университетское образование, вполне хватит, чтобы по инерции двигаться дальше и, экономно тратя энергию, делать в разумных пределах карьеру и даже добиться в конце кое-какой известности.