Мы из Кронштадта. Подотдел очистки коммунхоза - Dok

Ирка бахнула первой – тоже не прицеливаясь, промазала, передернула цевье, промазала еще раз, Витька вторым выстрелом попал, но даже с шага тварь не сбилась.

– Беги! – завопил Виктор.

Ирка рванула изо всех сил, перемахнув неожиданно для себя через изгородь из жердей, увязая в рыхлой земле пробежала через перекопанный огород с ростками фасоли, слыша за спиной невероятно частую пальбу, и не сразу остановилась, услышав оклик мужа.

Тяжело дыша, оглянулась. Муж лихорадочно заряжал ружье. Лахудры видно не было, но сделав несколько шагов, на этот раз стараясь не топтать ростки, Ирка увидела валяющееся около изгороди и еще дергающееся тело.

Подошла ближе и с чувством удивительного облегчения врезала в грязные лохмы рвущей картечью.

– Вот сука! – странным голосом сказал Виктор.

– Жаль, я ее тогда не грохнула. Стекло в УАЗе пожалела.

– Ладно, пошли смотреть, что там с грызанной бабой произошло.

– Эта – дохлая была?

– Куда дохлей. Но шустрая сука, как веник электрический. От тепла что ли?

Виктор удивленно повел стволом и разнес крысака, которого недоела лахудра.

– Тоже обращаются, гляди – ка. Видала?

– Это плохо. Не нравится мне этот крысятник.

– И что предлагаешь?

– Смотреть внимательно надо. Ну, пошли.

К стоящей в огороде бабе подходили с опаской, напряженно, но та оказалась обычной, уже не раз виденной тупой мертвячкой. Увидела супругов, заскулила, дошла, валко ковыляя, до забора, уперлась в него и замерла.

Стараясь не смотреть на голые кости объеденной руки, Виктор аккуратно разнес зомбачке голову.

Карина умерла вечером. В сарае, где ее привязали для безопасности. Там же ее и застрелили.

У дома сталкиваюсь с Енотом. Он тоже где-то тут живет, в соседней парадной ему жилье выделили, ага, но Ильяс толковал, что нору себе новичок не там устроил.

– Откуда, из больницы? – принюхивается остреньким носиком, выразительно смотрит: «Рыбка, да? Копченая, да? Подарок, да?»

– Могу тебя угостить рыбой – неожиданно для себя предлагаю я.

– Рыба – это хорошо – задумчиво изрекает он. Потом уточняет: «А пиво есть?»

– Сиг. Копченый. И без пива хорош. Но я не навязываюсь, не хочешь, не настаиваю – я уже сержусь на самого себя, мне уже самому странно, что я вообще это предложил. Нет, конечно, сиги здоровенные и нам с Надей пары рыбин хватит за глаза, но вот упрашивать ни в какие ворота не лезет. Какого черта мне вообще в голову пришло его кормить?

Енот неожиданно расцветает искренней застенчивой улыбкой и радостно говорит: «Сиг! Да еще и копченый! Восторг и песнопения! Спасибо!»

Но он все же мерзавец, потому что, получив рыбину и с удовольствием ее осмотрев и обнюхав, двусмысленно заявляет: «Так уж сложилось, что все женщины почему-то стараются меня накормить!»

– Поговори еще мне, понамякивай. Это потому что ты тощий, как дети Африки. Вот, небось, тебе дед Мороз подарки не приносит на Новый Год? Это потому что ты кушаешь плохо.

– Ах, никто меня не любит, никто не понимает – горестно заявляет Енот и, хитро подмигнув, направляется к себе, бурча внятно под нос: «Кушаю я хорошо… да кто ж мне даст? Усе пожрали толстые врачи. Один в семи комнатах живет, сорок пар штанов имеет, а другой пропитание по помойкам ищет!»

Я успеваю только навести краткую ревизию на кухне – проверив, есть ли нормальный кофе, сахар, сливки, шоколад и конфеты, глянув, что из себя представляет Средиземноморская кухня. Женщину вообще полезно удивить чем-то необычным. Нехай будет сегодня средиземноморская кухня. Собственно все то же, включая картошку, макароны и каши, но уже название звучит по-иному. Нет, все-таки на барахолку надо сбегать. Хлеб Надька любит, чтоб был свежий – это у нее пунктик. Не успеваю выбраться, как в дверь звонят. Звонок, к слову – это тоже признак статуса сейчас, потому что очень у многих электричества просто нет. Вообще.

Это опять Енот. Даже переодеться успел с уклоном в этакий гопостайл. И бейсболка у него настоящий абибас, прямо так и написано. Чистый гопник.

– Вот. Что выберешь? – и он показывает банку персикового компота и какого-то варенья, очень похожего на малиновое.

– Обои годятся – говорю я и тяну лапы.

– Э, я токо одно что-то готов пожертвовать в ваши ненасытные утробы – возражает гость.

– Обидеть хочешь?

– Ага. Я б с удовольствием, но вас обидишь, живорезов, как же. И папа мне всегда говорил – еще с колыбели об этом.

– О чем говорил?

– Папа говорил: «Во время дела сгоряча не стреляй в полкового врача!». И всегда был прав. Ладно, бери, если совести нет! Слушай, Надежда Николаевна так косметикой моей и не пользуется?

– Конечно нет. Совершенно идиотская косметика-то. Ты ж ее подколоть хотел – знаешь же, что она косметикой принципиально не пользуется. Медик же, какой там маникюр с лаком.

– Нет, я от всей души – вот не веришь ведь, а зря.

– Не верю.

– Ну и правильно, в общем. Если я из коробки кое-что заберу, ты не против. Мало ли – сам там начнешь косметикой пользоваться или еще что?

– Янот бясхвостый, сам косметикой своей пользуйся.

– Это из Конецкого, ага? Ладно, раз разрешаешь – и попользуюсь.

Енот решительно начинает копаться в коробке, которую совсем недавно с помпой презентовал Надежде. Та опасливо приняла дар данайский – и не ошиблась, мой гость обнес какой-то киоск с косметикой для панков что ли или готов, или еще кого-то так же скорбного главой. Я не очень представляю себе, кому понравятся выкрашенные такими идиотскими цветами ногти, дикие тени для век и прочие исхищрения нынешней молодежной моды. Ящик так и стоит в коридоре, как памятник тщетным ухищрениям.

Енот целеустремленно роется в коробке, страшно напоминая своих собратьев, громящих чинные американские мусорные баки. Остается недовольным, хотя что-то и рассовал по карманам.

– Куда вы собрались, милейший? Не на рынок ли часом?– спрашивает он меня.

– На рынок. А ты?

– Я тоже. А как вы отнесетесь ежели составлю вам компанию??

– Пошли. Будешь ехидничать – пойдешь один, заранее предупреждаю.

– Я сама доброта! Это все поклеп! Базилио, когда я вас… то есть – Видит Бог, и в мыслях не имел! (и, перейдя с МХАТовских интонаций на нормальный разговор) Да, у тебя патроны к АК есть – чтоб медные гильзы были?

– Есть. А что?

– Обменяй, а? Сейчас глянем самый лучший курс обмена – например, на патроны к ПМ? И грабь меня. Я согласный. Или жалко?

– Жалко. Жалко, что я не Ильяс. Вот он бы тебя умыл и обул. Много тебе патронов надо?

Енот перекашивается, горестно вращает глазами и выдает скрипучим голосом: «Не говорите мне за Илью! Этот сын негусского нагода ведет себя так, словно он не просто сын негусского нагода, но у него еще и папа юрист! И при этом хочет знать все, как быдто он поп, а мне уже пора! Так что забудем и не станем осквернять уши словами о сем жмоте, они совершенно неуместны в обители столь щедрого, главное, – деликатного человека! (И тут же меняя голос на свой обычный) А патрончиков нужно с сотню. Но только медных».