Том 6. Письма - Сергей Есенин

Ростов — дрянь невероятная, грязь, слякоть и этот «Сегёжа*», который торгуется со всеми из-за 2-х коп. С ним всюду со стыда горишь.

Привет Изадоре, Ирме и Илье Ильичу.

Я думаю, что у них воздух проветрился теперь, и они, вероятно, уже забыли нас. Ну, да с глаз долой и из сердца вон, плакать, конечно, не будем.

Передай Ваньке, чтоб он выкупил мое ружье* тут же, как получишь это письмо, а то оно может пропасть.

И дурак же ты, рыжий!

Да и я не умен, что послушался.

Проклятая Персия!

Сергей.

Иванову-Разумнику, 6 марта 1922

ИВАНОВУ-РАЗУМНИКУ*

6 марта 1922 г. Москва

1922, 6 март. Москва.

Дорогой Разумник Васильевич!

Очень и оченьобрадовался Вашему письму.*

От 9-12 февраля я был в Питере, так, случайно, без всякого предположения; искал Вас, но мне сказали, что Вы бываете только по пятницам (а я приехал как раз в 10 ч. вечера в пятницу), очень был огорчен тем, что даже и по телефону нельзя было поговорить.

Журналу Вашему или сборнику обрадовался тоже чрезвычайно.* Давно пора начать — уж очень мы все рассыпались, хочется опять немного потесней «в семью едину»,* потому что мне, например, до чертиков надоело вертеться с моей пустозвонной братией,* а Клюев засыхает совершенно в своей Баобабии.* Письма мне он пишет отчаянные.* Положение его там ужасно, он почти умирает с голоду.*

Я встормошил здесь всю публику, сделал для него, что мог, с пайком и послал 10 милл<ионов> руб. Кроме этого, послал еще 2 милл<иона> Клычков и 10 — Луначарский.*

Не знаю, какой леший заставляет его сидеть там? Или «ризы души своей» боится замарать* нашей житейской грязью? Но тогда ведь и нечего выть, отдай тогда тело собакам, а душа пусть уходит к Богу.

Чужда и смешна мне, Разумник Васильевич, сия мистика дешевого православия, и всегда-то она требует каких-то обязательно неумных и жестоких подвигов. Сей вытегорский подвижник хочет всё быть календарным святителем вместо поэта, поэтому-то у него так плохо все и выходит.

«Рим» его, несмотря на то, что Вы так тепло о нем отозвались,* на меня отчаянное впечатление произвел. Безвкусно и безграмотно до последней степени со стороны формы.* «Молитв молоко» и «сыр влюбленности» — да ведь это же его любимые Мариенгоф и Шершеневич со своими «бутербродами любви».*

Интересно только одно фигуральное сопоставление, но увы — как это по-клюевски старо́!…. Ну, да это ведь попрек для него очень небольшой, как Клюева. Сам знаю, в чем его сила и в чем правда.* Только бы вот выбить из него эту оптинскую дурь,* как из Белого — Штейнера,* тогда, я уверен, он записал бы еще лучше, чем «Избяные песни».* Еще раз говорю, что журналу Вашему рад несказанно. Очень уж опротивела эта беспозвоночная тварь со своим нахальным косноязычием. Дошли до того, что Ходасевич стал первоклассным поэтом.?.. Дальше уж идти некуда. Сам Белый его заметил* и, в Германию отъезжая, благословил.*

Нужно обязательно проветрить воздух. До того накурено у нас сейчас в литературе, что просто дышать нечем.

В Москве себя чувствую отвратительно. Безлюдье полное. Рогачевские и Сакулины* больше ценят линию поведения, чем искусство, и хоть они ко мне хорошо относятся, но одно осознание, что видишь перед собой алжирского бея с шишкой под носом,* заставляет горько смеяться и идти лучше в кабак от сих праведников. Нравы у них миргородские, того и гляди, вбежит свинья и какой-нибудь важный документ съест со стола души.*

А в других местах только и видишь бекеши со смушками.* Ни лица, ни ног, ни рук, ни глаз, одни только обычаи «хорошего тона». Поэзия там наравне с вином и блинами расценивается. Устал я от всего этого дьявольски! Хочется куда-нибудь уехать, да и уехать некуда.* Вероятно, после пожара всегда так бывает. С тоски перечитывал «Серебряного голубя».* Боже, до чего все-таки изумительная вещь. Ну разве все эти Ремизовы, Замятины и Толстые (Алекс.) создали что-нибудь подобное? Да им нужно подметки целовать Белому. Все они подмастерья перед ним. А какой язык, какие лирические отступления! Умереть можно. Вот только и есть одна Радость после Гоголя.

Живу я как-то по-бивуачному, без приюта и без пристанища, потому что домой стали ходить и беспокоить разные бездельники, вплоть до Рукавишникова.* Им, видите ли, приятно выпить со мной! Я не знаю даже, как и отделаться от такого головотяпства, а прожигать себя стало совестно и жалко.

Хочется опять заработать, ибо внутри назрела снова большая вещь.* Для журнала же Вашего я пришлю пока несколько стихотворений.* Об Арс<ении> Авраамове я слышал лишь одно, что он находится в Закавказьи, но где именно, никто точно сказать не может, потому что сегодня он в Темир-Хан-Шуре, а завтра его вдруг видят в Баку.*

Ну, всего Вам, Разумник Васильевич, лучшего.

Привет Варваре Николаевне и детям.* (Боже, они теперь у Вас ведь почти взрослые!)

Жму Вашу руку. С. Есенин.

На конверте: Заказное

Детское Село

Колпинская 20

Разумнику Васильевичу

Иванову

Москва, Б. Никитская 15

кнж. магазин художников слова

С. А. Есенин

Григорьеву С. Т., 6 марта 1922

С. Т. ГРИГОРЬЕВУ*

6 марта 1922 г. Москва

Дорогой Сергей Тимофеевич! Будьте добры, если сможете, то проведите еще 100 экз<емпляров> «Пугачова».* Я сейчас очень нездоров, и мне очень нужны деньги. Искренно уважающий Вас С. Есенин.

1922. 6 марта. М<осква>.

Есениной Е. А., 25 апреля 1922

Е. А. ЕСЕНИНОЙ*

25 апреля 1922 г. Москва

Катя! Оставляю тебе два конверта с деньгами. 20 милл<ионов> тебе и сто милл<ионов> передай отцу.

Пусть он едет домой и делает с ними, что хочет, большего я сделать ему не могу.

Тебе перед отъездом* оставлю еще.

Дня через 2–3-4 позвони мне. Около 2—½ я всегда дома. Целую. Сергей Есенин. 25 апр. 1922.

Кусикову А. Б., до 5 мая 1922

А. Б. КУСИКОВУ*

До 5 мая 1922 г. Москва

Сандро! Пятого мая выезжаю.* Сделай объявление в газетах о предстоящем нашем вечере на обоих языках.* Есенин.

Клюеву Н. А., 5 мая 1922

Н. А. КЛЮЕВУ*

5 мая 1922 г. Москва

Милый друг! Все, что было возможно, я устроил тебе и с деньгами,* и с посылкой от «Ара».* На днях вышлю еще 5 милл<ионов>.*

Недели через две я еду в Берлин, вернусь в июне или в июле, а может быть, и позднее.* Оттуда постараюсь также переслать тебе то, что причитается со «Скифов».* Разговоры об условиях беру на себя и если возьму у них твою книгу,* то не обижайся, ибо устрою ее куда выгодней их оплаты.

Письмо мое к тебе чисто деловое, без всяких лирических излияний, а потому прости, что пишу так мало и скупо.

Очень уж я устал, а последняя моя запойная болезнь совершенно меня сделала издерганным, так что даже и боюсь тебе даже писать, чтобы как-нибудь беспричинно не сделать больно.

В Москву я тебе до осени ехать не советую, ибо здесь пока все в периоде организации и пусто — хоть шаром покати.

Голод в центральных губ<ерниях> почти такой же, как и на севере. Семья моя разбрелась в таких условиях кто куда.

Перед отъездом я устрою тебе еще посылку.* Может, как-нибудь и провертишься. Уж очень ты стал действительно каким-то ребенком — если этой паршивой спекулянтской «Эпохе» за гроши свой «Рим» продал.* Раньше за тобой этого не водилось.

Вещь мне не понравилась.* Неуклюже и слащаво.

Ну, да ведь у каждого свой путь.*

От многих других стихов я в восторге.

Если тебе что нужно будет, пиши Клычкову, а ругать его брось,* потому что он тебя любит и сделает все, что нужно. Пото́м можешь писать на адрес моего магазина приятелю моему Головачеву,* Б. Никитская, 15, книжный магаз<ин> художн<иков> слова. Это на случай безденежья. Напишешь, и тебе вышлют из моего пая, потом когда-нибудь сочтемся. С этой стороны я тебе ведь тоже много обязан в первые свои дни.*

Из-за границы буду тебе писать на Разумника.*

Привет и целование.

С. Есенин.

На конверте: Заказное

Вытегра

Олонецкой губ.

Николаю Алексеевичу

Клюеву

——————

Москва. Б. Никитская

15. Книжный магазин

худ. слова. С. А. Есенин

Бениславской Г. А., 8 мая 1922

Г. А. БЕНИСЛАВСКОЙ*

8 мая 1922 г. Москва

Милая Галя! Тысячу приветов Вам! Будьте добры, дайте т. Сахарову вариант шестой главы.* Любящий Вас С. Есенин. 1922, 8 мая.