Штрафбат. Приказано уничтожить - Андрей Орлов

– Стой! – ахнул он, падая на бок. Боец увлекся, не расслышал – противопехотная мина сработала под ногой. Отдалось, потрепало волной, но осколки разлетелись где-то выше. Несчастному оторвало ногу, тело, порезанное осколками, еще тряслось в конвульсиях, клацали зубы умирающего. Инстинкт самосохранения пока еще работал. Алексей поднялся, снова куда-то бежал, смотрел под ноги, хотя в глазах двоилось и рябило. Взрыватель противопехотной мины не всегда находится под землей, иногда его можно разглядеть. Это плоский металлический диск, и травы вокруг него, как правило, нет, есть земля, разглаженная руками минера…

Он перепрыгнул через что-то подозрительное, хотя, возможно, это был обычный бугорок, и снова рухнул на колени, когда рвануло за спиной, горячий вихрь хлестнул по загривку. Поднялся, зигзагом потрюхал дальше. Уловил краем глаза, как в яме по соседству обезумевший от страха паренек с желтушной физиономией пристраивает к бедру винтовку, тянется к спусковому крючку, самострельщик хренов! Под раненого закосить собрался, а не соображает, что когда извлекут пулю и поймут, что стреляли из винтовки, а не из немецкого карабина. Но тот совсем от страха голову потерял. Не мог дотянуться трясущейся рукой до спусковой скобы, пришлось привстать. Взрыв в четырех шагах не дал свершиться очередному воинскому преступлению, осколки продырявили паренька, он схватился за шею, заорал дурным голосом. Зорин споткнулся о какого-то коротышку – тот полз, подтягиваясь на руках, ноги ниже колен были оторваны, лицо белее извести, он кричал, что ничего не чувствует, умолял помочь, звал какую-то Дашу…

В какой-то миг он уловил наполненные безумием глаза Мишки Вершинина. Обрадовался, кинулся к растерянному товарищу – тот бежал на автомате, страх пинал под задницу, какая польза от таких бойцов? Но одолел лишь пару метров, мощно рвануло – полетели комья земли, ошметки одежды, тел… Рвануло там, где он засек Мишку! Взвыв от отчаяния, он покатился, влетел в канаву, откуда выбрался, ошпаренный ужасом, избавляясь от объятий свежеиспеченного мертвеца с распоротым от горла до паха туловищем. Вокруг валялись тела, он метался от одного к другому, искал друга. Закричал от радости, вытащил за шиворот из рытвины контуженного, но невредимого Вершинина – тот глупо моргал и пускал пузыри. Треснул по загривку. Помогло.

– Цел? – рявкнул для проформы.

– О, черт… – Мишка очнулся, его затрясло, как эпилептика.

– Слушай, Леха… – захрипел он, вцепившись товарищу в воротник, – что же это такое творится, скажи? Я честно воевал два года, ты знаешь меня, я никогда не трусил! Но что это, объясни?! Ведь этого не может быть?! Сознательно бросать солдат на минное поле, вот же суки…

– Пошли, приятель, в жизни много нового, только успевай познавать… Да иди же, пока нас свои из пулемета не почикали! – Он отвесил Мишке хлесткую затрещину, и тот окончательно очнулся. Они побежали, пригибаясь, за поредевшей, разорванной цепочкой солдат.

Идея разминировать минные поля собственной пехотой была не нова, хотя особо не афишировалась и на курсах «Выстрел» вряд ли преподавалась. Суровая надобность – нехватка времени, саперов, специальной техники, быстро меняющаяся обстановка на фронте, вынуждающая жертвовать солдатами. Опять же цель, оправдывающая средства… Потери были колоссальными. Штрафная рота пробороздила минное поле, солдаты выбегали к подножию холма, но пятились под нарастающим огнем фашистов, залегали, прятались за камни и редкие кусты, беспорядочно палили из винтовок. Зорин с Вершининым добежали до внушительного глиняного валуна, рухнули без сил. Не успели дух перевести, как им на спины свалился кто-то третий.

– Занято! – взревел Вершинин, а Зорин засмеялся, хотя было, в общем-то, не смешно. Короткая возня, пришлось потесниться – нежданный гость оказался возбужденным Кармазовым. Живым, хотя и каким-то зеленым, с вытаращенными глазами, в измазанном кровью бушлате – поди догадайся, чья это кровь, Кармазова или кого-то еще, он и сам об этом, похоже, толком не знал.

– Хреново, парни, – выразил общее мнение боец. Подумал и как-то с сомнением изрек: – Послушайте, а нас точно похоронят? Или будем тут валяться, пока война не кончится?

– А я вот как-то не задумывался, – пожал плечами Мишка. – Земли-то вокруг – вон сколько. Картошка, опять же, будет лучше расти.

– Похоронят, уж родная партия и правительство позаботятся, – буркнул лежащий за соседним валуном Бойчук, у которого заклинило затвор, и он упорно и безнадежно рвал его, проклиная сквозь зубы советскую оборонную промышленность. Зорин покосился на этого индивидуума не без интереса. Провокатором парень, похоже, не был – не работает данная категория стукачей в ситуациях, когда до смерти меньше шага. Да тот и не смотрел в их сторону. Почему-то вспомнился Гурвич – тот тоже высказывал крамольные мысли, причем делал это с таким юмором и убедительностью, что как-то не возникало желания спорить и вступаться с кулаками за родную советскую власть. Даже мысли какие-то нелепые зарождались.

Атака на безымянную высоту у значимого пункта Жданичи закончилась плачевно. Командному составу удалось поднять в атаку деморализованную, поредевшую роту, но атака захлебнулась на первых же метрах. Немцы ужесточили огонь, простреливался каждый клочок пространства. Истошные призывы «За нашу советскую Родину!», «Очистим землю от фашистской нечисти!» уже не спасали. Солдаты поднимались, бросались грудью на свинец, валились десятками, обильно поливая землю кровью. Пятились, отстреливаясь, а когда кто-то первым не выдержал и завопил: «Довольно, мужики, валим отсюда!» – словно того и ждали – побежали обратно – беспорядочной толпой, позабыв про заградительный отряд с его любимым развлечением – стрельбой по своим. К чести командира последнего следует заметить, что он воздержался от команды стрелять на поражение. Остановить перепуганную массу людей было невозможно – только перебив всех до единого, а кто тогда пойдет в атаку? Заградительный отряд?

Из трех с половиной сотен выжили сто девяносто, из них два десятка пришлось отправить в медсанбат. «Счастливчики…» – завистливо шептали остающиеся, провожая глазами санитарные фургоны ГАЗ-55, уходящие в тыл. Остальных построили в две шеренги, включая легкораненых. Бойцы шатались от усталости, насилу держали строй. Бледный капитан Любавин обходил ряды своих подчиненных, брезгливо всматривался в землистые потрясенные лица, кривил губы. Мялись в отдалении взводные командиры, украдкой хмыкал в кулак оперуполномоченный СМЕРШ Кулагин, предпочитающий не лезть на передний план. Постукивал веточкой по грязному голенищу политрук Бочков – этот тоже всматривался в солдатские лица, недобро ухмылялся, когда кто-то спешно отводил взгляд или, напротив, пытался его выдержать. Присутствие бойцов заградотряда в фуражках с малиновыми околышами уже не было незримым – отделение солдат с автоматами ППШ выстроилось неподалеку.

– Скромные успехи, товарищи, скромные, – зловещим голосом вымолвил комроты, и солдаты напряглись. Тон командира не предвещал отеческих ласк.

– Ну что, защитники нашего трудового Отечества, отрыжка нашей родной рабоче-крестьянской армии? Не любим ходить в атаку? Предпочитаем праздновать труса в спокойной необременительной обстановке? Хорошо. – Капитан решительно кивнул. – Не буду читать вам познавательную лекцию, товарищи бойцы, этим займется товарищ Бочков, но, видимо, не сейчас, а в более подходящий для этого момент. Надеюсь, все понимают, что произошло, и почему командование не может оставить данный инцидент без внимания. Нам известно, кто был зачинщиком позорного оставления поля боя… – Комроты сделал паузу, и каждый из присутствующих втянул голову в плечи, уже догадываясь, к чему клонит командир.

Любавин извлек из нагрудного карманчика сложенный лист бумаги, развернул его.

– Сейчас я буду четко и внятно зачитывать фамилии. Тот, кто услышит свою, должен сказать «Я», отдать оружие соседу и выйти из строя на три шага. Рядовой Казанцев!

Стоящий слева от Зорина задрожал, качнулся, покрылся смертельной бледностью. Поколебался, сделал шаг. Потом вернулся, сунул Зорину винтовку, глянул на него с какой-то умоляющей надеждой: ведь это ничего не значит, верно? Сделал три шага и застыл с опущенными руками.

– Рядовой Ларионов!

Звякнул затвор, из строя выпал какой-то невнятный одутловатый тип. Стал растерянно вертеть головой, моргать, сглатывал слюну.

– Господи, пронеси… – прошептал стоящий справа Терещенко.

Всё это напоминало какую-то дикую лотерею. Капитан Любавин продолжал выкрикивать фамилии, и люди выходили, понурые, с пятнистыми лицами. Кто-то обреченно смотрел под ноги, кто-то с надеждой таращился на офицера, оглашающего список.

– Знаешь, Леха, почему-то мне не кажется, что их представят к правительственным наградам, – глухо шептал Мишка. – Послушай, но это же полная чушь – все побежали, и мы побежали, какие, к лешему, инициаторы? Как можно выжить под таким огнем?