Пандора в Конго - Альберт Санчес Пиньоль

Теперь в них не было никакой надобности: с этого дня рудокопы должны были спать прямо в яме. Туда вела лестница, сделанная из толстого ствола с прибитыми поперек него перекладинами, напоминавшая рыбий хребет. Днем негры трудились под прицелом винтовок, а на ночь лестницу вынимали из ямы. Выход с прииска превращался просто в дырку на потолке. Шахта одновременно служила и превосходной тюрьмой.

Краверы, а за ними Маркус и Пепе, скоро стали называть прииск «муравейником». Множество ног утаптывали землю вокруг отверстия, которое служило входом, и постепенно копи снаружи приобрели коническую форму и стали похожи на крошечный вулкан. Или на гигантский муравейник.

Внутри полость имела форму тыквы. Пространство с каждым днем расширялось; для того чтобы «потолок» не рухнул, его подпирали вертикальными сваями. На некоторых сваях подвесили масляные лампы. Они излучали холодный свет, от которого багровые стены прииска казались еще краснее. Внутри царила странная липкая жара. И отвратительная вонь, напоминающая запах пригоревшего сыра.

Все работники были разделены на три группы, которые по очереди выполняли разные виды работ. Самый многочисленный отряд долбил стены короткими палками. Кирки им не полагались: покорность негров казалась безграничной, но Уильям и Ричард все равно им не доверяли.

Почва была пористой, и копать не составляло труда. Второй отряд, числом поменьше, наполнял плетеные корзины землей. Эти люди получали разрешение вылезать на поверхность по лестнице, соблюдая очередность. И, наконец, последняя группа, самая малочисленная, выбирала золотые зерна из земли. Этим счастливчикам завидовали остальные (потому что они могли выйти на свежий воздух).

Ричард соорудил некое подобие ванны из досок у подножия прииска и тщательно законопатил щели. В ней промывали породу, добывая из нее золотые крупинки. Неподалеку от поляны, в джунглях, струился небольшой ручеек. Ричард выдолбил при помощи мачете древесину нескольких стволов и соединил их друг с другом, подобно черепице на крыше. Получился водопровод, по которому вода бежала к ванне, а оттуда возвращалась в русло ручейка; таким образом, поляну не могло затопить.

В любом случае следует заметить, что для негров начало работы на прииске принесло гораздо больше выгод, чем неприятностей.

Краверы оказались в тех широтах, куда не заходили даже туземцы. Если бы негры умерли, кем они бы их заменили? Благодаря этому обстоятельству братья, думая исключительно о собственной выгоде, стали обращаться с работниками более благосклонно. Работать на прииске было легче, чем таскать на плечах тяжелый груз, а еда стала обильнее благодаря тем дарам, которые подносила им сельва. У братьев Краверов стало больше свободного времени, и они посвящали его охоте. Маркус из мяса невиданных животных готовил весьма питательные блюда.

Через две недели Уильям занялся точными расчетами, чтобы определить, какой доход давал прииск. Каждый день им удавалось добывать от шестидесяти до шестидесяти пяти граммов чистейшего золота. Это означало, что ежедневная прибыль составляла около двухсот фунтов стерлингов. И, что немаловажно, с нее не надо было платить налогов.

Раньше вся нагрузка падала на ноги негров, когда они шли с тяжелой ношей на спине, а сейчас в ход пошли их руки, которые весьма пригодились на прииске. Никто не удосужился посчитать, скольких смертей стоил успех их похода.

Бывают дни, когда, еще не встав с постели, мы чувствуем, что день пойдет наперекосяк. То воскресенье началось именно так. Я опаздывал. Мне уже давно было пора стоять у дверей кабинета адвоката с копией моего произведения, а я еще не успел ни умыться, ни одеться. В коридоре меня подстерегала черепаха Мария Антуанетта, притаившись возле ванной, и это едва не стоило мне вывихнутой лодыжки, как уже случалось раньше.

Я разозлился и отвесил такой пинок, что мерзкое существо взлетело в воздух, как мяч для регби. Такой удар может кому-то показаться слишком жестоким для черепахи без панциря, но она заслуживала такого обращения. В пансионе госпожи Пинкертон были непреложны две истины: во-первых, что его хозяйка была старухой еще при Тутанхамоне, а во-вторых, что ее черепаха ненавидела меня лютой ненавистью. И еще один факт у меня не вызывал сомнения: Мария Антуанетта обладала сверхъестественной силой. Примером тому мог служить ее полет из конца в конец коридора после моего пинка. Любая другая черепаха сжалась бы внутри своего домика, но только не она. Поскольку панциря это животное давно лишилось, то приобрело кошачью способность приземляться на все четыре лапы.

Мария Антуанетта, крайне возмущенная, развернулась, ища обидчика. Наконец, она увидела меня, прицелилась и пошла в атаку. На физиономии у нее была написана ярость. Пасть черепахи вообще особой красотой не отличается, но у этой казалась особенно неприглядной: настоящий вороний клюв.

Наверное, вам трудно поверить в то, что черепахи могут идти в настоящую кавалерийскую атаку. Но если бы люди попытались взглянуть на мир с точки зрения черепахи, то, скорее всего, обнаружили бы, что среди них есть и тихоходы, и весьма резвые экземпляры. Мария Антуанетта предприняла стремительный штурм.

Коридор был очень узок, и по дороге к двери мне неминуемо пришлось бы встретиться с ней. Безусловно, я не собирался отменять свою встречу с Нортоном только потому, что на меня напала черепаха с истерическим складом характера. Мне самому с трудом верилось в происходящее: я, Томми Томсон, собирался сразиться с черепахой, словно мы были рыцарями на средневековом турнире.

Она устремляется в атаку, мне навстречу, я тоже делаю пару шагов вперед. Из ее пасти извергается страшная белая пена. Мы идем на сближение, и я оказываюсь прямо над ней.

У меня мелькает мысль: «Сейчас я отдавлю ей лапу, пусть плачет, и пусть Пинкертонша истратит все деньги, которые я плачу ей за комнату, на ветеринаров». Но в последний момент Мария Антуанетта, используя ловкий маневр, изворачивается и обхватывает меня за щиколотку. Прикосновение шершавой кожи рептилии мне отвратительно, и я отпрыгиваю. Черепаха скрывается. Я спотыкаюсь. Шатаюсь. Падаю!

В этом конце коридора было окно, но падение на мостовую поначалу мне не грозило, если бы не две допущенные мною ошибки. Я старался не уронить папку с рукописью, зажатую у меня под мышкой, и пытался удержаться при помощи второй руки. В этом состояла моя первая ошибка.

Вторая заключалась в том, что я забыл старую истину, известную всем детям: верхняя часть тела весит больше, чем нижняя. Понимание опасности моего положения пришло ко мне только тогда, когда мои голова и грудь оказались за окном. Я отпустил папку, и листы посыпались вниз, как дождь конфетти. Но было слишком поздно. Мне не удалось удержаться, и я повис в пустоте, вцепившись всеми десятью пальцами в оконную раму.

Наверное, именно для подобных случаев изобрели выражения: «Спасите!» и «На помощь!» Но, по правде говоря, я никогда не встречал человека, который бы в драматической ситуации их применил. Так не кричит никто. У меня получилось только:

– Э-э-эй! Э-э-эй! Э-э-эй!

Не знаю точно, сколько времени я висел над мостовой и кричал. В конце концов в проеме окна появилась громадная фигура. Это был господин Мак-Маон. Слава богу! Через плечо у него было переброшено полотенце; мой сосед только что проснулся, и на лице его запечатлелось то бычье выражение, которое бывает у людей спросонок. Он тупым взглядом посмотрел вокруг, затем протер заспанные глаза и произнес с совершенно невероятным спокойствием:

– Томми, дружок, что это ты тут делаешь?

С моих губ слетело только слабое:

– Э-э-эй! – Потом я добавил плаксивым голосом: – Мак-Маон!!!

В конце концов он вытащил меня оттуда. Я опустился на стул, чтобы немного оправиться от страха. Мария Антуанетта предусмотрительно скрылась. Мне же давно пора было уходить, и времени на отмщение не оставалось. У меня и так хватало работы: собрать все листы раньше, чем их унесет ветром, оказалось нелегко.

Нортон нервничал. Во-первых, я опаздывал, а во-вторых, ему уже давно не терпелось прочитать первые главы книги. Когда мы встретились, он процедил всего несколько слов, выражая таким образом свое недовольство. Мы сели.

Книга ему явно не нравилась. Он читал мое произведение, а я – мысли, которые отражались на его лице. С каждой минутой он все больше раздражался, переворачивая страницы все быстрее и быстрее, а потом начал говорить сам с собой. Указывая пальцем на абзацы, которые вызывали у него досаду, он ворчал:

– Ну, что это такое?… а это еще зачем?… а это?… и это?

Прочитав еще несколько страниц, он заключил:

– Это Золя в Конго! Бакунин в Конго! Катилина в Конго! – Он замолчал в ожидании моего ответа, но, не дождавшись, снова в негодовании набросился на меня: – Вы отдаете себе отчет в том, какой у нас получается портрет английской аристократии? Что мне прикажете делать со всем этим зарядом классовой ненависти? В этих бумажонках я при всем желании не найду ни одного мотива для спасения Гарвея. Да за такие заявления его можно дважды повесить!