Шедевр - Элис Броуч

— А если что-нибудь произойдет и рисунок обратно не вернется?

Карл вопросительно взглянул на Кристину.

— Может случиться и такое, — серьезно проговорила она, и, наклонившись, взяла мальчика за руку. Тонкие пальцы оказались совсем близко от Марвина — можно дотронуться лапкой. Какие у нее красивые руки, нежные, но сильные — наверно, они умеют обращаться и с кистью, и с молотком, подумал Марвин.

— Прости, Джеймс, я бы очень хотела обещать тебе, что все будет в порядке, но не могу.

Джеймс отозвался не сразу:

— Можно тогда мне еще разок прийти посмотреть на рисунок?

Марвин с облегчением вздохнул. Похоже, они еще не навсегда прощаются с «Мужеством».

Денни удивленно взглянул на мальчика, но Кристина ободряюще кивнула.

— Конечно. Рисунок будет храниться у меня до следующей недели. Приходи в четверг или в пятницу.

— Можно, папа? Ну пожалуйста!

— Придется спросить маму, Джеймс, — неуверенно ответил отец. — Мне не трудно, но вдруг у нее есть какие-то планы.

— Надеюсь, что нет! — взволнованно сказал мальчик.

Когда они вернулись домой, дверь квартиры распахнулась прежде, чем они позвонили.

Мистер Помпадей сухо кивнул Карлу и втащил Джеймса внутрь.

— Пошли скорее, твоей маме не терпится кое-что тебе рассказать, — с нескрываемым восторгом в голосе заявил он.

Марвин никогда раньше не слышал, чтобы мистер Помпадей говорил таким тоном. Интересно, что же его так обрадовало.

— Но папа хотел кое-что спросить… — смущенно начал мальчик.

— Не сейчас, сынок, — остановил его отец. — Я позвоню завтра.

Он наклонился, прижал сына к себе, крепко поцеловал.

— Ты сегодня хорошо потрудился, молодчина!

— Спасибо, — застенчиво ответил Джеймс.

Карл открыл футляр с ручкой и сказал:

— Надо только почистить… — Он вынул ручку из футляра и вдруг умолк.

Марвин в ужасе замер. Конечно, ни следа коричневых чернил. Ведь они даже не обмакнули перо в чернила!

Как же они забыли? Марвин беззвучно застонал. Ну что им стоило хоть раз обмакнуть перо? А теперь его серебристый кончик, почищенный Кристиной несколько часов назад, блестит как новенький.

— Не надо, — Джеймс быстро забрал у отца ручку. — Я уже почистил перо.

— Когда ты успел? — удивленно спросил Карл.

— Еще там, в музее, — Джеймс уложил ручку в футляр и защелкнул крышку.

— Если вы закончили, Карл, — вмешался мистер Помпадей, — давайте прощаться. Мать Джеймса…

— Конечно, — кивнул Карл, все еще недоумевая, почему перо оказалось чистым. — Завтра поговорим, сынок.

Уже у двери он обернулся и прошептал:

— Я тебя люблю, сын.

— И я тебя, пап, — ответил Джеймс, не поднимая глаз.

Мистер Помпадей резко захлопнул дверь и потащил мальчика в гостиную, где под мягким светом торшера миссис Помпадей уютно устроилась в кресле рядом с журнальным столиком красного дерева. Перед ней лежал первый рисунок Марвина — маленький городской пейзаж.

— Наконец-то ты вернулся! — воскликнула она и даже захлопала в ладоши. — Джеймс, ты не поверишь, что случилось! Я сегодня пригласила Мортонов посмотреть на твой хорошенький рисунок. И знаешь, что они сказали? Они хотят его КУПИТЬ!

— Правда? — мальчик широко раскрыл глаза.

Она вскочила, схватила сына за руку, подтащила к журнальному столику.

— Как ты думаешь, сколько они готовы заплатить, Джеймс? Угадай, сколько.

Но ты же не продашь рисунок? Марвин не на шутку разволновался. Я его тебе в подарок сделал.

— Они за него заплатят деньги? — Джеймс уставился на рисунок.

— Я им сказала, что поговорю с тобой. Понимаешь, Джеймс, это будет твое первое проданное произведение. Ты теперь художник! Настоящий художник! Подумай об этом.

— Сразу заработаешь больше, чем твой отец, — мистер Помпадей прищелкнул языком. — Даже не думал, что искусство такое доходное дельце! Может быть, эти твои маленькие рисуночки и впрямь пойдут в ход.

Марвин чуть-чуть высунулся из-под рукава, пытаясь разглядеть лицо мальчика. Это же подарок тебе на день рождения!

Джеймс покраснел, в глазах отразился восторг, обуявший родителей.

— Ну и сколько же?

— Сам догадайся! — хихикнула мать. — Нет, в жизни не угадаешь. Слишком много. ЧЕТЫРЕ ТЫСЯЧИ ДОЛЛАРОВ!

При виде оторопелого лица сына она снова захлопала в ладоши.

— Конечно, я сама в жизни не запросила бы такую цену, но оказалось, что они подыскивают миниатюру — повесить в ванную на первом этаже. И твоя им страшно понравилась.

В ванную? Марвин в ужасе взглянул на Джеймса. Пожалуйста, скажи нет. Скажи, что не продашь рисунок.

Но Джеймс улыбнулся — широченной, полной изумления улыбкой:

— Четыре тысячи долларов. Потрясно! Никто в школе просто не поверит.

— Тогда я им скажу да? — Мальчик кивнул, а она обняла его, позвякивая браслетами. — Джеймс, я тобой горжусь. Ты такой молодец!

Марвин в полном расстройстве снова заполз под манжету. Эти люди! Не нужны им ни красота, ни дружба. Только деньги.

Плотный трикотаж заглушал голоса. Мистер Помпадей все еще восторгался по поводу предложенной Мортонами цены, а миссис Помпадей уже командовала: скорей снимай куртку и идем на кухню, ужинать пора.

— Мне только надо рисовальный набор убрать. — Джеймс отправился в свою комнату. Плотно закрыв за собой дверь, он тут же сбросил куртку и оглядел рукав свитера в поисках Марвина.

Марвин не хотел даже смотреть на Джеймса. Стоило мальчику поднять руку, как Марвин уполз на другую сторону. Когда Джеймс повернул руку, Марвин снова пополз на противоположную сторону, подальше от его взгляда.

— Что с тобой такое? — спросил мальчик. — Хочешь слезть?

Он оперся рукой о письменный стол, и Марвин тут же соскочил с рукава и направился прямиком к стене.

— Эй, куда ты собрался, малыш? — палец Джеймса перегородил жуку дорогу. — Хочешь домой? Давай я тебя отнесу, как в прошлый раз, так будет быстрее. Забирайся.

Марвин сердито обогнул преграду. Он даже видеть Джеймса больше не хотел.

— Что случилось? — не сдавался мальчик. — В чем дело?

Он осторожно подцепил жука на ладонь и поднял повыше, внимательно вглядываясь в него встревоженными серыми глазами.

Марвин рассердился не на шутку — мало того, что Джеймс вот так запросто согласился продать подарок, теперь еще такое унижение: хватают его бесцеремонно, когда он собирается сам уйти подобру-поздорову. Он отвернулся от Джеймса, подобрал лапки и превратился в маленький неподвижный черный комочек. (Притворяться мертвым при столкновении с неминуемой опасностью — обычное для жука дело. Марвин никогда раньше не прибегал к такому способу выражения гнева — но при общении с человеческими существами приходится быть изобретательным.)

— Ты на меня злишься, — догадался Джеймс.

Марвин даже не пошевелился.

— За что? — Джеймс, казалось, и впрямь ничего не понял. — В музее все так здорово получилось. Ты замечательно поработал. Отличную копию нарисовал… Ты, по правде сказать, совершенно гениальный жук.

Марвин решил, что ни за что не станет отвечать.

— Так в чем же дело? — ласково продолжал Джеймс. — Это из-за твоего первого рисунка, да? Ты не хочешь, чтобы я его продавал?

Мальчик тяжело вздохнул и опустился в кресло у стола.

— Я тоже не хочу его продавать, — тихо сказал он.

Марвин, стараясь не слушать, еще туже сжался в комок.

— Ты ведь сам знаешь, какой ты молодец. Такой замечательный рисунок подарил, он мне ужасно нравится. Лучший подарок на день рождения в моей жизни. — Мальчик вздохнул. — Дело в том… ты, наверно, не понимаешь, но мама… она…

Джеймс бережно снял жука с ладони и посадил обратно на стол.

— Уходи, если хочешь. Я тебя не буду останавливать.

Марвин медленно расправил лапки, но с места не двинулся.

Джеймс продолжал:

— Понимаешь, она так мной гордится. Обычно все совсем иначе. И я, собственно, ничего не сделал, это все ты. — Он оперся локтями о стол и опустил голову на руки. Бледное лицо мальчика оказалось совсем близко, и Марвин почувствовал теплое, немножко солоноватое дыхание. — Теперь она может мною хвастаться перед своими друзьями. Знаешь, мне бы, конечно, хотелось, чтобы она мною гордилась за всякие обычные вещи…

Марвин повернулся к Джеймсу. Он подумал о Маме и Папе: они всегда им ужасно гордятся, даже когда гордиться особенно нечем. Это будто кто-то постоянно за тебя болеет — как на стадионе. Иногда это страшно раздражает, но чаще всего очень приятно. Получается, родители верят в его исключительность вообще без всякой причины, а когда у него и вправду получается что-нибудь исключительное, они просто лопаются от гордости. Интересно, а Джеймсу это чувство знакомо?