Славянский мир Начальной летописи - Николай Барсов

Отдельность земель сама по себе заставляет предполагать, что они были более или менее точно разграничены между собой, имели более или менее определенные межи, рубежи, пределы и грани. Нет сомнения, что исконные поселения славян были расположены по рекам и проточным озерам, представлявшим удобнейшие пути сообщения. Все исторически известные поселения славян и следы древнейших их обиталищ – городки и городища – мы находим именно на таких речных и озерных побережьях, тогда как сама Начальная летопись также распределяет расселения восточнославянских ветвей по рекам и озерам. Теми же водными путями должно было идти и дальнейшее распространение населения вследствие его естественного размножения. Это открывается, между прочим, в том любопытном факте, что и теперь еще многие реки, сближающиеся между собой устьями или истоками, носят одинаковые названия, очевидно, перенесенные расселявшимся племенем с одной на другую. Таковы: Буг Западный и Буг Восточный; две Случи, из которых одна впадает в Припять с севера (Минской губернии), другая – с юга через Горынь, с которой сливается в недальнем расстоянии от Припяти (Волынской губернии); две Березины, правый приток Немана и левый приток Днепра; две Нерли в Поволжье; в соединительных водах между бассейном Западной Двины и южной частью Озерной области мы встречали уже несколько одноименных рек и озер[124]. Образование волостей и их слияние в земли и княжения шло также вдоль водных путей. Лесистые, часто болотистые волоки между реками, водоразделы, оставаясь незанятыми, составляли естественные пределы между группами тяготевших друг к другу родов и волостей и затем между возникшими из них землями, расположенными на разных речных системах. То были единственные естественные пределы на Восточно-Европейской равнине[125], где судоходные и спокойные реки не разделяли, а сближали между собой побережное население. Исключение составлял многоводный и широкий Днепр, который в среднем течении своем отделял поселения радимичей и северян с одной стороны от дреговичей и полян – с другой; тогда как верхнее течение его по обеим сторонам было занято обширной кривской ветвью. С течением времени, с размножением населения, волоки стали заселяться. В глуши их лесов стали прокладываться пути, чиниться гати, делаться росчисти, на которых возникали селения, может быть, те же дворища, которые мы видим в белорусских лесах позднее, в XVI веке. Но уходившее в глубь лесов население не теряло связи со своими сородичами и земляками. Таким образом, с двух противоположных сторон волока сближалось население разных волостей и земель, и здесь естественным путем устанавливались между ними грани, межи и рубежи[126]. Такое сближение могло вести соседившие племена к распрям и столкновениям, память о которых сохранила Начальная летопись в преданиях об обидах, нанесенных древлянами полянам[127]. В силу того здесь, на волоковых порубежьях и сумежьях, возникли ряды сторожевых укреплений, даже городков, о которых хотя и не сохранилось прямых летописных известий по их незначительности в последующем ходе русской исторической жизни, но следы которых явны и теперь в названиях волоковых урочищ и населенных мест, как, например, Стража, Стражница, Стражник и т. п., Рубежевичи, Межи, Городок и т. п. Из них наибольшего внимания заслуживают места с названиями Сутень или Сутеск[128], а также Ворота, Твердь и Осек. Термином Сутень, Сутеска (Сутейск и, может быть, Хутиска, Хучиска, Утиска, Ситина и др.), как кажется, обозначались первоначально вообще порубежные места, позднее, после сложения Русского государства, после того, как созрело сознание его единства и целостности, получившие названия украин (въкраин; Ипат., с. 170). Ворота исторически известны на поземельных порубежьях, где сторожевые и укрепленные пункты естественно должны были устраиваться с большей заботливостью и в больших размерах. По точному смыслу летописного определения Ворота были не что иное, как проезжий путь на рубеже, укрепленном природой – лесами, болотами, реками, и, может быть, искусством – засеками и завалами, – может быть, оберегаемом стражей. Летопись указывает их на рубеже галицко-лядском, как кажется, по дороге от Решова (милях 2,5 от него) в Судомир, где теперь видим селение Пржевратно (Приворотье); затем на рубежах галицко-угорском и волынско-ятвяжском. Память о Воротах[129] могла сохраниться в знаменитых «богатырских заставах» народного эпоса, а также в подобноименных названиях местностей, которые встречаются именно там, где, на основании положительных исторических данных, можно провести древний земельный рубеж (Воротново, Привратно и т. п.). Почти то же надо сказать об Осеке и Тверди[130]. Твердь мы видим на галицко-угорской границе. Осеки[131] указываются летописью в XIII веке в Польше и у ятвягов. То были, как кажется, окопы, устраивавшиеся в лесах, где окрестные жители в случае нападения находили себе убежище. Известий о таких укреплениях на Руси летописи не представляют, но многие урочища и населенные места с названиями Осек указывают их в русских пределах и именно там, где проходило порубежье, где, по меньшей мере, есть другие основания предполагать его. Все подобные местности могут служить некоторым руководством и указанием к восстановлению древних земельных или племенных рубежей. Сверх того, нельзя не заметить, что сходившееся с двух противоположных сторон волока население различных ветвей, племен, земель, сближаясь между собой, охотно давало своим поселениям и урочищам, занятым и возделанным им, свои племенные и земельные наименования. Иначе трудно было бы объяснить на порубежных волоках хорографические и типографические названия, очевидно происходящие от древних племенных или земельных названий восточного славянства. Так, мы видим кривские и дреговские названия селений и урочищ на водоразделе Припяти, Березины и Немана; хорватские и дулебские – по Днестру и Бугу; на левой стороне среднего течения Днепра – северянские названия, сливающиеся с кривскими и вятичскими. Там, где восточное славянство сходилось с инородческим населением, это явление выступает резче и крупнее. Многочисленные факты такого рода из географической номенклатуры мы будем иметь случай увидеть ниже.

Зачатки государственного строя у восточных славян, которые обнаружились к IX веку довольно сильно в образовании земель, нашли себе могущественную опору в русских князьях и в объединяющих элементах, которые они внесли в жизнь славян, то есть в самом понятии княжеской власти, в княжеской дружине, члены которой сетью раскинулись по всей Русской земле как органы вновь возникшего, общего для всех земель правительства, в духе общих для всех земель предприятий, и из них особенно в борьбе с инородцами, которая наиболее способствовала росту общенародного сознания, наконец, в христианстве и его учреждениях. Обособленность земель не могла устоять при наплыве таких сильных объединяющих элементов. Не вдаваясь в рассмотрение вопроса о племенном происхождении руси, которую, как мы видели, летопись причисляет к варягам, нельзя, однако, не заметить, что многие данные заставляют признать за ней скорее славянское, чем германо-скандинавское происхождение и что в ряду этих данных видное место занимает легкость, с какой в самое непродолжительное время – в течение почти одного столетия – на таком огромном пространстве Русское государство могло не только возникнуть, но и сложиться, произведя при этом существенные перемены в возникавшем политическом строе всего славянства. Ясно, что в лице руси действовала родственная сила, поднявшаяся из среды самого славянства, с пониманием как его нужд и потребностей, определенных предшествовавшим ходом его жизни, так и ближайших средств их удовлетворения. Возникновение Русского государства тесно связано с освобождением славянских земель от зависимости и даннических отношений к сильным инородцам – варягам на севере, хазарам на юге и, так вероятно, ляхам на западе. По прямому смыслу летописного предания, у восточных славян в одно и то же время возникли два русских государства, два государственных центра (862 год): на севере – Новгород, к которому тяготели кроме новгородских славян полоцкие кривичи и колонизационное славянское население Поволжья (Ростов, Белоозеро) и Нижней Оки (Муром); на юге – Киев. Первый центр возник после того, как соединившееся население восстало на своих поработителей – варягов («изъгнаша варяги за море и не даша им дани») вследствие внутренних смут, поднявшихся после освобождения, когда явилось сознание необходимости поискать себе князя «иже бы володел нами и судил по праву» (Лавр., с. 8). Второй южнорусский центр образовался вследствие недовольства населения зависимостью от полукочевых хазаров. Летопись говорит, что первые южнорусские князья (Аскольд и Дир) господствовали только над Польской (Полянской) землей, которая позднее действительно по преимуществу называлась Русью, Русской землей, но если принять в расчет – не говоря уже о свидетельствах мусульманских и византийских источников – наши известия об обширных предприятиях Южной Руси на Византию, а также предания об Аскольдовых войнах с болгарами, печенегами и о влиянии, какое имел в то время Киев на Северо-Западную Русь, не без вероятия можно допустить, что власть первых киевских князей распространялась гораздо шире, не ограничивалась одними полянами и если не могла распространяться на восток от Днепра, где господствовали хазары, то утвердилась на западном берегу его над дреговичами и волынянами (дулебами)[132]. Через двадцать лет после образования этих двух русских государств они сливаются в одно, причем Северная Русь одержала верх над Русью Южной, но значение центра во вновь возникшем государстве осталось за Киевом. При этом в состав его вошла обширная земля собственных кривичей, остававшаяся прежде независимой и от Новгорода, и от Киева. Затем область Руси увеличивалась на счет славянских земель почти с каждым годом. К 883 году летопись относит покорение древлян, в следующие два года было подчинено население восточного побережья Днепра – северяне (884 год) и радимичи, платившие до того дань хазарам. К началу X века (907 год) уже весь восточнославянский мир, за исключением улучей и вятичей, соединился под властью русских князей для общей исторической жизни, а к концу того же столетия не только были подчинены земли, остававшиеся еще непокоренными, но даже прекратились всякие стремления и попытки отдельных земель возвратить свою независимость. Исключение составляли только вятичи, окончательно подчинившиеся в последней четверти XI века. К эпохе введения христианства Русское государство, по крайней мере извне, географически, было уже сформировано.