Рыбаки - Дмитрий Григорович

Осадив шаг назад и стиснув зубы, которые щелкали как в лихорадке, Ваня притаился за куст и стал вслушиваться.

- Шт! Молчи, Гриша: словно кто-то идет, - произнесла Дуня, пугливо озираясь на стороны.

- Вот! Кому теперь идти! Батька твой, чай, еще и до Комарева не доплелся; косари сели ужинать... Вот разве Ванька; да нет! Небось не придет! Челнок со мною на этой стороне; плавать он не горазд; походит, походит по берегу да с тем и уйдет!..

- Ох, боюсь я, Гриша, смерть боюсь...

- Чего?

- Ну, а как он догадается, что ты здесь... так инда сердце все задрожит...

- А леший его возьми, пускай его догадывается! Нам не впервые меряться кулаками...

- А как он да отцу скажет?

- А пускай его сказывает! Я нешто боюсь? Ездил на косарей поглядеть, да и вся недолга.

- А все как словно страшно... Да нет, нет, Ваня не такой парень! Он хоть и проведает, а все не скажет... Ах, как стыдно! Я и сама не знаю: как только повстречаюсь с ним, так даже вся душа заноет... так бы, кажется, и убежала!.. Должно быть, взаправду я обозналась: никого нету, - проговорила Дуня, быстро оглядываясь. - Ну, Гриша, так что ж ты начал рассказывать? заключила она, снова усаживаясь подле парня.

- А вот что: примечаю я, старый за мной приглядывает.

- С чего же?

- А кто его знает с чего! Должно быть...

- Перестань, Гриша... За что ты его не любишь? Грешно тебе...

- Эвона! Что он, сродни мне, что ли?

- А все грешно так-то говорить тебе! За что? Они тебе были отцами, возрастили, ходили словно за родным...

- Ну да, видно, за родным... Я не о том речь повел: недаром, говорю, он так-то приглядывает за мной - как только пошел куда, так во все глаза на меня и смотрит, не иду ли к вам на озеро. Когда надобность до дедушки Кондратия, посылает кажинный раз Ванюшку... Сдается мне, делает он это неспроста. Думается мне: не на тебя ли старый позарился... Знамо, не за себя хлопочет...

- Нет, Гриша, не пойду я...

- Вашего брата не спрашивают: велят - пойдешь...

- Нет, не пойду, не пойду за Ваню! Как перед господом богом, не будет этого.

- Силой выдадут! Уж коли старый забрал что в голову, вой не вой, а будет, как ему захочется... Я давно говорю тебе: полно спесивиться, этим ничего не возьмешь... Ты мне одно только скажи, - нетерпеливо произнес Гришка, - одно скажи: люб я тебе или нет?.. Коли нет...

- Люб, Гриша, люб! О! Пуще отца родного! - с жаром воскликнула Дуня.

Тут колени Вани так сильно задрожали, что он едва удержался на ногах. Бедный парнюха хотел оправиться, сделал какое-то крайне неловкое движение, ухватился второпях за сук, сук треснул, и Ваня всею своею тяжестью навалился на куст. В ту же секунду поблизости послышалось падение чего-то тяжелого в воду, и вслед за тем кто-то вскрикнул.

Ваня быстро вскочил на ноги, бросился вперед и лицом к лицу столкнулся с Дуней.

- Не бойся: это я, - сказал он совершенно взбудораженным голосом, которому тщетно старался придать твердость.

- Ты, Ваня?.. Ах, как я испужалась! - проговорила Дуня с замешательством. - Я вот сидела тут на берегу... Думала невесть что... вскочила, так инда земля под ногами посыпалась... Ты, я чай, слышал, так и загремело? - подхватила она скороговоркою, между тем как глаза ее с беспокойством перебегали от собеседника к озеру.

- Так стало... ты здесь одна была? - нерешительно проговорил Ваня, украдкою взглядывая на озеро.

На гладкой поверхности его, слегка зазубренной серебристыми очертаниями разбегающегося круга, виднелось черное пятно, которое быстро приближалось к противоположному берегу.

- Да ты, видно, к батюшке, Ваня? Батюшка ушел в Комарево, - торопливо поспешила сообщить девушка.

В эту самую минуту слабый треск дальних кустов возвестил, что темное пятно, видневшееся на поверхности воды, благополучно достигло берега.

- Что ж ты здесь стоишь, Ваня? - сказала вдруг девушка изменившимся и, по-видимому, уже совсем спокойным голосом. - Пойдем в избу: может статься, надобность есть какая? Может статься, тебя отец прислал? Обожди: батюшка скоро вернется.

- Нет... я так... Батюшке... однотесу, вишь, понадобилось, пробормотал Ваня, мешаясь и прерываясь на каждом слове.

- Так ты обожди: батюшка скоро вернется... Пойдем, что стоять-то! вымолвила Дуня, направляясь к лужайке.

Ваня последовал за нею, но, сделав три шага, остановился.

- Что ж ты? - спросила девушка, поворачивая к нему голову.

- Нет, я уж лучше завтра зайду, - произнес парень с самым неловким видом.

- Что ж так?

- Да так... завтра уж оно лучше... теперь пора домой... Прощай, Дуня!..

- Экой чудной какой! Да куда ты? Обожди!

- Нет, уж не приходится!.. Прощай!

- Прощай, Ваня... Заходи же завтра; я батюшке скажу... Прощай!

Но Ваня ничего не слышал: он был уже далеко.

"Так вон они как! Вот что. А мне и невдомек было! Знамо, теперь все пропало, кануло в воду... Что ж! Я им не помеха, коли так... Господь с ними!" - бормотал Ваня, делая безотрадные жесты и на каждом шагу обтирая ладонью пот, который катился с него ручьями. Ночь между тем была росистая и сырая. Но он чувствовал какую-то нестерпимую духоту на сердце и в воздухе. Ему стало так жарко, что он принужден даже был распахнуть одежду.

Вскоре он очутился посреди лугов.

Но на этот раз никто уже не приветствовал молодого парня. Здесь все уже безмолвствовало. Темным неоглядно-далеким пологом расстилались луга. Торжественно-тихо раскидывалось над ним синее ровное небо, усеянное мерцающими звездами. Чуть-чуть видными пятнами мелькал развалившийся по траве народ. Костры уже погасли. Где-где, подле груды тлеющих, покрытых седым пеплом угольев, сидела баба и, покачивая люльку, задумчиво склонив голову над уснувшим младенцем, тихо напевала заунывную колыбельную песню... Все безмолвствовало. Даже самые шаги молодого парня стали раздаваться слабее, слабее, и те наконец смолкли. Ваня ступал уже по песку и приближался к Оке. Он прямо пошел к тому месту, где находился челнок. Но челнока уже не было. При этом движение какого-то невольного отчаяния пробудилось вдруг в душе молодого парня; кровь хлынула к его сердцу; как словно туманом каким окинулось все перед глазами. Но это продолжалось недолго. Он поднял глаза и взглянул на ту сторону: черной, мрачной стеною подымался нагорный берег; там, далеко-далеко, в одном только месте приветливо мигал огонек... То, быть может, старуха мать поправляет лучину, выжидая запоздавшего сына... Ваня провел рукою по лбу, как бы стараясь опомниться, торопливо прошептал молитву, перекрестился и бросился в воду, не выпуская из глаз огонька, который продолжал мигать ему, отражаясь дрожащею золотистою ниткой на гладкой поверхности Оки, величаво сверкавшей посреди ночи.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

X

Обманутое ожидание

Прошло несколько месяцев после происшествия на озере - происшествия, которое так сильно взволновало сердце младшего сына рыбака Глеба Савинова.

В последних числах апреля, после обеда, Глеб, Ваня и приемыш работали неподалеку от новой избы, на верхнем конце площадки. Приближалось водополье. Старый рыбак и молодые помощники его приготовляли все нужное для начала рыбной ловли, которая считает разлив реки лучшим своим временем. Они спешили управиться с саками, баграми, вершами и сетями: кое-где требовалось вплести новый венец из ивняку, там недоставало нескольких петель, здесь следовало подвязать новый поплавок и проч., и проч. Зима хотя и длинна, а всего не усмотришь.

Принимая в соображение шум и возгласы, раздававшиеся на дворе, можно было утвердительно сказать, что тетушка Анна и снохи ее также не оставались праздными. Там шла своего рода работа. И где ж видано, в самом деле, чтобы добрые хозяйки сидели сложа руки, когда до светлого праздника остается всего-навсе одна неделя!

Нечего, разумеется, говорить о тех заботах, которые связываются с крашеньем яиц, печением куличей и приготовлением пасхи: все это было покуда еще впереди. Но всякий согласится, я думаю, что мытье полов, чистка избы, стирка и заготовление кой-каких обнов (последнее производится обыкновенно втайне, но возбуждает тем не менее более толков, чем первые хозяйственные хлопоты) представляют также немаловажную статью. Несмотря, однако ж, на все эти многосложные занятия, наши хозяйки, очевидно, больше кричали и шумели, чем делали дело. Работа их подвигалась из рук вон плохо. И тетушка Анна и снохи ее поминутно выбегали за ворота. Примеру их даже следовали дети Петра. Все с нетерпением устремляли тогда глаза на посиневшую Оку и дальний луговой берег, уже совсем почти освободившийся от снегу.

Дело в том, что с минуты на минуту ждали возвращения Петра и Василия, которые обещали прийти на побывку за две недели до Святой: оставалась между тем одна неделя, а они все еще не являлись. Такое промедление было тем более неуместно с их стороны, что путь через Оку становился день ото дня опаснее. Уже поверхность ее затоплялась водою, частию выступавшею из-под льда, частию приносимою потоками, которые с ревом и грохотом низвергались с нагорного берега.