Человек маркизы - Ян Вайлер

– Нет. А почему?

– Потому что остальные утверждают, что он пьёт как осьминог. Он, кстати, чемпион мира по метанию тормозных дисков.

Я засмеялась и сказала, что впервые слышу про такое. Алик просиял. Ему было приятно, что мне нравится его брехня.

– Но это правда. Он официальный чемпион мира.

– И что, бывает чемпионат мира по броскам тормозов?

– По метанию тормозных дисков. Проводится здесь, во дворе перед мастерской. Октопус выиграл. Поставил мировой рекорд. Он метнул диск Тройки BMW весом в девять кило на сенсационные шесть метров двадцать сантиметров. Невозможно поверить, если глянуть на него.

И утвердительно кивнул, будто речь шла о недостижимом олимпийском рекорде.

– Окей, – согласилась я.

– На втором месте был Лютц. Малость огорчился, что осилил всего четыре с половиной метра.

– А мой отец? Наверняка занял последнее место. – Я пыталась представить себе, как мой невысокий отец поднимает такую штуку.

– Нет, хотя метнул всего-то на два метра. Но Ахим достиг поистине отрицательного результата.

– Это как?

– Когда размахнулся, диск выскользнул и улетел назад. На расстояние со знаком минус. Он с тех пор требует повторения чемпионата, но Октопус говорит, что правильные чемпионаты мира проводятся только раз в четыре года.

Мы пробыли на берегу, пока солнце не склонилось в сторону Рейна. Мы говорили и смеялись, время от времени убивая комара на ноге или на руке. Алик нравился мне с каждой минутой всё больше.

Когда я вспоминаю об этом, о том вечере на Мейдерих-Бич, я не понимаю, как мы тогда хотя бы не поцеловались.

День восьмой

Человек удивительно хорошо ко всему приспосабливается. И хотя я тогда никак не ожидала такого от себя, но тоже быстро приспособилась. За одну неделю акклиматизировалась настолько, что мысли о побеге испарились. Конечно, мне действовало на нервы, что у моего отца не было ни интернета, ни действующего телевизора. Мне не хватало моей комнаты, а в некоторые моменты моей семьи, хотя моя совместная жизнь с ними постоянно была на границе душевной переносимости. Мне не хватало и нашего домашнего бассейна, бесконечного запаса напитков и закусок. Иметь в доступе всё и всегда было настолько же приятно, насколько и утомительно, потому что безумие потребительства семейства Микулла вело к своего рода длительному стрессу. В супермаркете появился новый сорт чипсов: подать его сюда! Присядь-ка на этот стул для финской сауны – и как тебе? А? Вот то-то же! А теперь посмотри-ка на эту дурацкую газонокосилку-робот! Так и ездит по кругу. А с этой спутниковой тарелкой у вас будет на восемьсот программ больше, чем со старой. Попробуйте эти итальянские колбаски – ведь круто? Выкиньте ваши цветные диванные подушки, мы теперь откидываемся на туго набитые чучела животных. Ну хорошо, последнее я присочинила, но всё остальное было в реальности. И проектор в качестве телевизора, канадские хлопья для завтрака с кленовым сиропом, мокасины из Кашмира и обогрев пола в отопительном подвале. Как оказалось, я скучаю по всему этому безумию моего дома. И обнаружила это вообще впервые на складе моего отца.

В мире Рональда Папена не было вообще ничего из того, что в Ханвальде считалось обязательным. Не знаю, как Папен согревается зимой, по крайней мере я не заметила ни одной батареи отопления. В его холодильнике три отсека, а дверца не двустворчатая, как у нашего, со средней гробоподобной частью. И тем не менее Папен не умирает с голоду. В отличие от моей мамы он закупается со знанием дела и кажется мастерским потребителем, точно знающим срок годности ветчины и когда пора покупать сыр. И этот стабильный фундамент серьёзного ведения домашнего хозяйства теперь пришёл в движение, сдвинулись тектонические плиты планирования его покупок, потому что появилась я.

Через неделю – мне оставалось ещё пять недель, шестая часть была уже позади – его запасы были исчерпаны, и утром он объявил, что перед своим туром разъездов должен отправиться за покупками.

– Поедешь со мной? Ты же была эту неделю практически только здесь.

Это было верно и звучало как мягкая критика, хотя я всё это время была занята. Во-первых, по утрам я должна была контролировать лужу, которая на пятый день почти совсем высохла. Вокруг неё подсыхали коричневые края, и на шестой день я подлила в неё ведро воды, потому что не могла вынести исчезновения лужи.

Итак, я подлила ведро к грязной дождевой воде, тут вышел Ахим из транспортной экспедиции. Он как всегда был в комбинезоне с надписью «Экспедиция Эмке: всегда доставим далеко и близко» и остановился, чтобы посмотреть, что я тут делаю. Потом он сказал:

– У тебя и возраст дурной, да ещё и не все дома.

– Я ухаживаю за лужей, не то она исчезнет, – крикнула я, довольная собой.

– Тебе лечиться надо, – крикнул он. Потом ушёл комплектовать грузовик или что там ему полагалось делать по работе. Кажется, точному определению она не поддавалась. Иногда мне казалось, что единственная задача Ахима – носить этот комбинезон и расхаживать по территории туда и сюда. Ахиму не было и тридцати, и выглядел он неплохо. По крайней мере, на первый взгляд не скажешь, что его жизненные планы завершались на этом производственном дворе. И тем не менее он проводил свою жизнь с грузовиками, чистил брезент, комплектовал груз и проверял транспортные средства на надёжность. Потом расхаживал по двору со своим зажимным планшетом и демонстрировал свою важность. Настоящей профессией это в моих глазах не было, и я иногда задавалась вопросом, учился ли он чему-нибудь вообще. Позднее я узнала: ничему. Ещё подростком Ахим сделал свой активный выбор против образования, на этом и стоял. Его незнание почти во всём в соединении с вполне привлекательной внешностью привело к тому, что ему не очень доверяли. Ему никогда не стать начальником экспедиции. Но свою задачу в части обслуживания парка машин и в части логистики он исполнял с гордостью, которая хотя и не была ему к лицу, но никто её никогда и не оспаривал. Можно было подумать, что эта контора принадлежит ему.

Он был не единственным сотрудником фирмы, но большинство остальных были водителями, которые лишь появлялись, чтобы снова уехать. Кроме Ахима, был ещё шеф, который никогда не здоровался, и секретарша, которую иногда тайком привозил на работу шеф. Ну что, вот такой он был галантный.

В отличие от Ахима, Алик не считал мой полив лужи ни идиотическим, ни ошибочным. Наоборот: он выставлял мои действия как гуманный жест, хотя ни один человек от них