Встречи - Борис Рощин

— Да что вы, мужики! — удивляюсь. — Разве не слышали, что на Верхнем Вреве творится?

— Нет, — отвечают рыбаки, — а что такое?

— Да как же!.. — изумляюсь. — Пелядь на мотыля пошла!

— Не может быть… — Рыбаки переглянулись. — Кто ловил?

Тут я несколько отвлекусь от основного своего рассказа. Среди читателей, возможно, тоже рыбаки-любители найдутся, им о рыбе пеляди, которая в озерах нашего района прижилась, небезынтересно будет узнать.

Пелядь — единственная, пожалуй, в нашем районе рыба, которая не идет на удочку к рыбаку. В сеть — пожалуйста, на крючок — нет. Питается она планктоном — мельчайшими водорослями, и потому на богатейший ассортимент наживок, которые ей почти насильно пихают в рот орды рыбаков-любителей, смотрит равнодушно. Рыба эта неприхотливая, быстрорастущая, из семейства сиговых. За год ее мальки вырастают в двухсотграммовых рыб, за два года — в полукилограммовых серебристых красавиц. Родина пеляди — озеро Ендырь в бассейне реки Оби. Оттуда несколько лет назад Научно-исследовательским институтом озерного и речного хозяйства пелядь была расселена по водоемам Европейской части СССР. Завезли мальков пеляди и в наше озеро Верхнее Врево. Акклиматизировалась пелядь быстро, как, впрочем, и в остальных водоемах нового местожительства. Сейчас мальки пеляди вывозятся и в зарубежные страны: Польшу, ГДР, Финляндию.

В нашем районе пелядь стала промысловой рыбой. Из озера Верхнее Врево она перебралась в Нижнее, в Череменецкое, в Раковское и продолжает по узким ручейкам и речкам пробираться в другие озера. Всем хороша рыба пелядь, да есть у нее два недостатка. До сих пор не удалось получить пелядь от естественного нереста. Гибнут ее малыш от хищных рыб. Вот и приходится выращивать мальков пеляди после искусственного осеменения в питомниках — огороженных от озера водоемах — до веса в пятнадцать — двадцать граммов, а уж затем выпускать в озеро. Второй недостаток — не идет на крючок. Для нас, рыбаков-любителей, он особенно значим. Ну что это за рыба, которой кишит озеро, но которую вы можете увидеть только в сетях рыболовецких бригад да изредка в магазине. Среди любителей нет-нет да и проползет слушок: «Поймал пелядь на крючок». Кто поймал, как поймал, на какую наживку — этого никогда выяснить точно не удается. Может быть, случайно зацепилась пелядь нежной губой за острый крючок — все может быть, но слухи эти будят и поддерживают в любителях надежду. Вот почему мои слова об «идущей» пеляди были встречены редакционно-типографскими любителями хотя и с некоторым недоверием, но и с сердечным замиранием.

После короткого совещания рыбаки почти единодушно приняли мое предложение: ехать на Верхнее Врево.

— А теперь, мужики, — сказал я, — у меня к вам огромная лично-общественная просьба. У вас в руках сейчас пиломатериалы и соответствующий инструмент. Изготовьте мне, пожалуйста, каждый по маленькой скамейке. Ну, знаете, на каких раньше женщины коров доили, Я за это вас завтра на Врево целый день фотографировать буду. Каждому фотографии на память сделаю. Хотите — с пелядью, хотите — без.

Подивились рыбаки моей просьбе, но за дело взялись бодро. Через час скамейки были готовы. Покрасил я их подвернувшейся под руку типографской краской, сложил в сторону просыхать.

На следующее утро поехали на Верхнее Врево. Приехали в деревню Конезерье, спустились на лед озера.

— Показывай, — говорят рыбаки, — где твой свояк пелядь ловил.

— Да не свояк, — возражаю, — а брат его двоюродный.

Кое-как удалось отговориться. Разбрелись рыбаки по озеру, а мы с шофером к ферме поехали.

Пока сгружали мы с шофером у ворот Конезерской фермы скамейки, доярки собрались. Стоят, диву даются: что за табуретки им привезли. Самая горластая доярка — та, что осенью про скамейки вела речь, подходит ко мне и спрашивает неуверенно:

— Фотограф, а фотограф! Чейт ты за подставки нам привез?

А у меня, надо сказать, профессиональная память на лица и фамилии. К тому же в редакционной фототеке фотографии почти всех постоянных доярок района имеются. И, собираясь вчера на Конезерскую ферму, я фотоснимки конезерских доярок просмотрел, освежил в памяти не только фамилии работниц, но и имена-отчества их, и еще кое-какие данные.

— Это, Полина Андреевна, — отвечаю горластой, — то, о чем вы осенью просили. Скамейки для додаивания коров вручную. Скромный предновогодний подарок от коллектива редакции нашей коллективу Конезерской фермы.

У доярки от изумления губа отвисла.

— Фотограф, — спрашивает, — откуда ты меня по отчеству-то помнишь?

— А как же, Полина Андреевна! — удивляюсь. — Вы известная на весь район доярка, орденом «Знак Почета» награждены. У нас в редакции вас каждый знает. Вам в прошлом году молока всего ста семидесяти килограммов до «пятитысячницы» не хватило.

— Смотри-кось ты, — доярка, польщенно, но недоверчиво улыбаясь, косится на меня, — смотри-кось, какой памятливый…

— А меня по отчеству признаешь? — ощерилась беззубым ртом высокая сутулая старуха. — Орденов нету у меня, зато «пятитысячницей» в молодости хаживала.

— Ефросинья Ивановна, и вы еще спрашиваете! — восклицаю. — Данилову не знать, старейшую доярку района! Да вы что, Ефросинья Ивановна, газету нашу не читаете? Мы же в газете фотографию сына вашего Сашки каждую посевную крупным планом даем и вас вспоминаем. Прошлой веской Сашка на областных соревнованиях трактористов звание лучшего пахаря области завоевал. Как же мне фамилию Даниловых не знать.

Старуха после этих слов моих ну прямо размякла вся. Чувствую, контакт с коллективом фермы у меня налаживается. В это время водитель машины кричит из кабины:

— Я на озеро! Вечерком за тобой заскочим, жди!

Забегая вперед, скажу: не приехали рыбаки за мной на ферму. Обиделись. Целый день носились по озеру за пелядью, по сотне лунок просверлили, ершами обловились и много нехороших слов в мой адрес набросали. А я, честно говоря, особых угрызений совести перед рыбаками не испытывал. По морозному воздуху побегали, отдохнули — вполне достаточно удовольствий. Мне же в Конезерье пришлось почти до одиннадцати часов вечера маршрутный автобус на город ждать. Зато с доярками и заведующей фермой вдоволь обо всем наговорился, на вечерней дойке присутствовал, целый блокнот критического материала насобирал.

Через несколько дней появилась в газете моя корреспонденция о Конезерской ферме, которая называлась «В роли созерцателей». «Созерцатели» — это я в руководство совхоза камушек бросил. С директором совхоза, мол, у нас еще осенью разговор о неполадках на Конезерской ферме был, а воз и ныне там. Дороги капитальной к ферме нет, по весне грязь непролазная, подвесную дорогу удлинить, навозосборник расширить у совхозных специалистов руки не доходят. Что там о серьезных неполадках говорить, когда даже весов и разгрузочных площадок под корма на ферме нет, сено прямо в навозную жижу сгружается…

Спустя некоторое время позвонил я на Конезерскую ферму, поинтересовался у заведующей: шевельнул кого-нибудь из руководителей совхоза мой газетный материал?

— Сам Иван Петрович на ферму приезжал, — ответила заведующая. — Все скамейки ваши перещупал, уж больно они его удивили. «Чего не ожидал, — говорит, — от редакции, того не ожидал». Одну скамейку с собой увез…

Как-то так получилось, что после поездки на Конезерскую ферму начал я помаленьку отвыкать от привычки бросаться обещаниями направо и налево. Только, бывает, хочу сказать: «Сделаем!», перед глазами сразу жутковатые раскоряки-скамейки появляются, выкрашенные черной типографской краской. И обещания в горле у меня сами собой застревают.

ПО ПРИГЛАШЕНИЮ

В сельском женском коллективе работать для меня куда проще и привлекательнее, чем в городском. На селе все как-то натуральнее получается, без многих городских условностей, искреннее, что ли, душевнее. Возьмем для примера молочнотоварную ферму. Если добротная ферма, благополучная, да еще «плюсует» к прошлому году хорошо, как в дом родной приходишь туда работать. Поначалу, по неопытности, фотографировал я на фермах лишь двух-трех доярок, которые больше других молока надаивают. Потом вижу: не то делаю, по-другому необходимо работать. Мало, что контакт с остальными доярками у меня нарушается, обиды разные возникают, так еще и газетное дело страдает. Пока проявишь пленку, снимок отпечатаешь, клише изготовишь, пока очередь для снимка в газете подойдет, глядь, а доярку мою уже подруги по надоям обошли. Вновь на ферму отправляешься, теперь уже подруг фотографировать, а они посылают меня подальше. Дескать, раньше ты нас не хотел фотографировать, а теперь у нас желания нет.

Теперь я с доярками иным методом работаю. Прихожу на ферму здороваюсь зычно, объявляю во всеуслышанье: