Варяг - Александр Мазин

Слада спрыгнула с лесенки, потащила ее к противоположной стене. Конец бечевки она держала в зубах.

– Погоди! – Серега присел на корточки.– Становись мне на плечи.

Слада подумала немного, скинула башмачки и вскарабкалась на предложенную «подставку». Серега медленно выпрямился.

– Как там наверху? – поинтересовался он.

– Хорошо!

С вестибулярным аппаратом у девочки явно все в порядке.

– Привязала! – крикнула она сверху, и Серега плавно двинулся к противоположной стене, придерживая Сладу за лодыжки, чувствуя мышцами, как она балансирует, удерживая равновесие.

– Нравится?

– Ага!

Сереге тоже нравилось ощущать, как упираются в плечи эти смуглые маленькие ножки, нравилось чувствовать тяжесть… Хотя какая там тяжесть! Килограммов сорок пять от силы.

В сарае вкусно пахло сеном.

– Все! – звонко крикнула Слада.– Ой! – Серега присел слишком резко, девушка потеряла равновесие, но Духарев ее не уронил. Его ладони скользнули по ногам девушки, он обнял ее бедра, удержал…

М-да. Несколько смущенный, Духарев поставил ее на землю. Нижнее белье здесь еще не придумали.

Слада поглядела на него снизу, запрокинув голову. Кажется, она рассердилась.

– Ты нарочно, да? – выкрикнула она.

– Вообще-то нет,– Серега усмехнулся. Сердитая, она нравилась ему ничуть не меньше.– А даже если и нарочно, что с того?

– А то, что я тебе не эти… К которым ты бегаешь! Которые только и думают… Я…

Серега присел на корточки. Теперь уже он смотрел на нее снизу вверх.

– Я тебе… – по инерции повторила Слада.

– А я знаю,– спокойно и серьезно произнес Духарев.

Он подхватил ее на руки, отнес в угол, под окошко, где было сложено прошлогоднее сено, посадил на вязанки.

– Ничего ты не знаешь! – заявила Слада.– Ты думаешь, отец наш был – просто лекарь, да?

– Мне не важно, кто был твой отец.– Сережа взял ее ножку – меньше его ладони – поцеловал, щекоча усами.– Мне важно, что ты – моя царевна!

Слада молчала, но не пыталась освободиться.

Сергей ласкал ее ножки, целовал светлые, почти не загоревшие коленки.

– Ты – самая лучшая! Самая красивая!

Он заглянул ей в глаза.

– Ты правда так думаешь? – прошептала Слада.

– Да!

– А все говорят, что я уродка. Черная, тощая…

– Они дураки!

– Папа тоже говорил, что я красивая… Больше никто.

– И я.

– И ты. Ты тоже красивый. Только очень большой. И странный. К тебе привыкнуть надо.

– Ты привыкнешь.

– Да. Ты не думай, что я сержусь на тебя из-за этих… К которым ты вечерами ходишь…

– Знаешь, малышка, мужчине иногда надо…

– Знаю,– Слада оттолкнула его руку, соскочила вниз, развязала шнурок, на котором держались Серегины штаны…

Духарев настолько опешил от неожиданности, что с полминуты стоял столбом.

– Эй! – наконец воскликнул Сергей, пораженный ее уверенными действиями.– Эй! Кто это тебя научил?

От его окрика Слада вздрогнула, быстро убрала руки, даже спрятала их за спину.

– Это нельзя, да? – девушка глядела на него испуганными огромными глазами.

Наверное, что-то такое отразилось на физиономии Духарева, потому что Слада вдруг попятилась и остановилась, только упершись спиной в стену.

– Прости меня, Серегей,– прошептала она.– Я не знала…

Духарев увидел, как щеки ее покрываются румянцем.

Испуганная, совершенно невинная мордашка.

Серега подтянул штаны.

– Разве я сказал: нельзя,– негромко произнес он.– Я спросил: кто тебя научил?

– Шорох,– Слада опустила глаза.

Однако!

– Что еще за Шорох?

– Я за ним ходила,– чуть слышно проговорила девушка.– Он в отроках у Скольда был, потом к купцам нанялся, а тех нурманы побили. Шороху руки и ноги посекли да на дороге бросили. Его купцы витебские подобрали и домой привезли. Я за ним ходила, раны у него плохо заживали, особенно шуйцы [6] культяшка.

– А что с ним теперь? – зачем-то спросил Духарев.

– Умер. От огневицы. Три лета тому.

– Да… – только и сказал Серега.

Мог ли он осуждать калеку за то, что тот использовал малолетку для того, что в УК РСФСР квалифицировано как развратные действия?

Да какие, на хрен, развратные действия! Духарев представил себя без рук, без ног…

Серега шагнул вперед, осторожно опустил ладони на хрупкие плечи.

«Что за ночь! – подумал он.– Что это будет за ночь – после такого дня! А-а! Гори все синим пламенем!»

– Сладка! – сказал он.– Выходи за меня замуж!

Глава двадцать пятая Плохая ночь

Это было круто! Они бились на кургане, при свете костров, высоких – в человеческий рост. Голые по пояс, босые, без шлемов, без щитов, зато у каждого – по два меча. Лучшие клинки Скольда: Мороз, Ольдар, Жорх и Полич, южанин, скрутивший косу в узел, чтоб не мешала.

Это было круто! Курган над рекой. Внизу – безмолвная толпа, а наверху – огромный, как Ростральная колонна, черный идол на фоне неба. И высокое пламя, ровно рвущееся вверх, а между его языками – красные быстрые блестящие тела и еще более быстрые и блистающие – клинки.

Треск пламени, чистый звон металла, шелест рвущегося воздуха, глухие удары ног – по утоптанной земле. Запах дыма, людей, воды и земли. Открытые рты, тяжелое дыхание…

Кто-то из бьющихся закричал тонко и пронзительно:

– И-и-и!..

Пламя взметнулось выше.

Общая дрожь прошла по толпе. Волна жара.

Серега обнял прижавшихся к нему Мыша и Сладу, почувствовал, как их колотит. Вдохнул медленно и еще медленнее выдохнул. Дикое возбуждение сотен людей, скованное, не находящее выхода, физически осязаемое… Толпа, балансирующая на грани безумия…

Духарев изо всех сил старался обособиться. Не чувствовать, а наблюдать. Следить за поединщиками наверху, изучать их технику… Уму непостижимо, как эти парни ухитряются не развалить друг друга пополам! Это походило на дикую пляску… или на показательные выступления. Но каждый прыжок лишь на миг опережал шелестящий полет клинка.

В стоячем ночном воздухе плыл запах сотен человеческих напряженных тел.

Серега выдохнул через стиснутые зубы. Он наконец понял, чего хочет. Быть там, на кургане, над рекой, над людьми, между жарких, пожирающих сучья костров. Чтобы волнами прокатывалась по телу Сила и трепетал отблеск пламени на острие клинка и на блестящей от пота коже…

Такое острое, нестерпимое желание невозможного…

Серега так сжал челюсти, что слезы навернулись на глаза.

– Серегей… – Прохладная ладошка Слады легла на его запястье.– Давай уйдем, Серегей.

– Уйдем,– согласился Духарев и стал протискиваться назад. Впрочем, они стояли с самого края.– Мыш?

– Я остаюсь! – заявил его малолетний побратим.

И полез на дерево, где уже сидели несколько мальчишек. Серега и Слада пошли по тропе вдоль реки. Звуки языческого праздника остались позади, постепенно затихли. Лишь однажды над рекой прозвенел высокий пронзительный крик. Слада перекрестилась и забормотала молитву. Сереге тоже стало как-то неприятно. Он вдруг осознал, что это не его ночь и не его праздник.

– Давай искупаемся? – предложил он.

Слада быстро замотала головой и даже сошла с тропы, словно он собирался столкнуть ее в речку.

– Тогда я сам,– Духарев дернул завязки рубахи. Темная теплая вода, подсвеченная луной, манила его… Как женщина.

– Нет! – Слада вцепилась ему в руку.

– Да что с тобой? – воскликнул Сергей, не делая, впрочем, попытки освободиться.– Вспотел я! Сполоснуться хочу!

Нет, вовсе не поэтому Духареву так хотелось в воду, но Серега намеренно назвал самую обыденную причину.

– Нет! – Слада изо всех силенок тянула его прочь от берега.– Сейчас нельзя, Серегей! Там… Опасно!

– Ладно, ладно… – Духарев позволил увлечь себя подальше от реки. Когда ее уже нельзя было разглядеть между стволами, Слада немного успокоилась, остановилась. Серега уселся на пенек, притянул ее к себе, попытался заглянуть в лицо девушки. Не смог. Он вообще-то отлично видел ночью, но в лесу было намного темнее, чем у реки. Лунный свет не проникал сквозь плотные кроны.

– Что ты дрожишь, Сладушка? – прошептал он.

– Плохая ночь…

– Что ты! – Сергей, преодолев слабое сопротивление девушки, усадил ее на колени.– Чудная ночь! Сладкая, как ты!

Притянув ее к себе, маленькую, горячую, трепещущую, как испуганная птичка, он целовал ее губы, щеки, глаза, жилку на тонкой шейке…

– Серегей, не надо, не надо… – шептала девушка, отталкивая его руки, отворачивая лицо.

– Сладушка, Слада… Хорошая моя… Ну что ты боишься? Я же люблю тебя, глупышка…

Сергей поставил ее на ноги, встал на колени, развязал тесемки юбки…