Сулла - Антон Короленков

В ходе боевых действий выдвинулся военачальник из незнатного рода, уроженец Арпина Гай Марий. В свое время, как и Югурта, он сражался под Нуманцией и, подобно нумидийскому принцу, заслужил похвалу Сципиона Эмилиана. Отголоском этого стала легенда о том, как на пиру кто-то воскликнул, будет ли у римского народа еще такой защитник, как Сципион, и тот, «хлопнув лежащего рядом с ним Мария по плечу, ответил: «Будет, и, может быть, даже он»» (Плутарх. Марий. 3. 4–5).

Марий начал политическую карьеру при поддержке Метеллов, клиентом которых был его отец. Неудивительно, что именно поэтому консул 109 года взял его с собой в качестве легата. Арпинат снискал себе славу доблестного воина, пользовался популярностью в армии, но все это имело смысл для честолюбивого Мария лишь постольку, поскольку способствовало его политической карьере. А он уже успел побывать квестором, плебейским трибуном и претором (минуя эдилитет), оставалась лишь вершина — консулат. Минимальным возрастом для избрания считались 43 года,[211] а Марию уже вот-вот должно было исполниться 50![212] И он обратился к Метеллу с просьбой отпустить его в Рим на консульские выборы. Тот, если верить Саллюстию, ответил, что не все должны желать всего, а арпинату не поздно будет избираться и вместе с сыном самого Метелла — тогда еще двадцатилетним юнцом. Однако Марий продолжал настаивать на своем и даже будто бы повел агитацию в армии против командующего.[213] В конце концов тот сдался и позволил ретивому подчиненному уехать, понимая, что Марий ему больше не помощник. К тому же последний прибыл в Рим всего за две недели до выборов — успеет ли он провести агитацию? Однако слава арпината в Риме была достаточно велика — говорят, что воины постоянно писали домой, будто война не кончится, пока он не возглавит армию. Некоторые плебейские трибуны дополнительно рекламировали низкородного, но доблестного воина. Уверяли, будто Метелл нарочно затягивает войну, чтобы подольше наслаждаться властью командующего.[214] В итоге Марий был с триумфом избран консулом. Народное собрание по предложению плебейского трибуна Тита Манлия Манцина вручило ему командование в войне с Югуртой, хотя недавно сенат продлил полномочия Метеллу. Теперь это решение стало недействительным (Саллюстий. Югуртинская война. 63–65; 73. 2–7; Диодор. XXXIV. 38; Беллей Патеркул. П. 11. 1–2: Плутарх. Марий. 7–8; Дион Кассий. XXVI. 89. 2–4).

Античные, а вслед за ними и многие современные авторы зачастую рассматривают успех Мария как победу народа над знатью. Древние писатели приписывают подобные суждения и самому Марию, который будто бы говорил, что знатность зависит не от происхождения, а от доблести (virtus)[215] и что его консулат — трофей, вырванный у нобилей. Саллюстий добавляет, что впервые за много лет homo novus получил консулат, который аристократия ревностно оберегала от незнатных, передавая его «как бы из рук в руки» (Югуртинская война. 63.7; 73.7; 85; см. также: Плутарх. Марий. 9.2; Эксуперанций. 2.8Z).

Во всем этом немало преувеличений публицистического характера — Саллюстий писал, проецируя на события II века представления собственной эпохи, и, говоря о делах прошлых, постоянно намекал на настоящее. Конечно, Марий вполне мог насмехаться над родовитыми полководцами, якобы затягивавшими войну. Но мысль о virtus как о мериле знатности, повидимому, в то время еще не пробила себе дорогу.[216] Кроме того, вряд ли он решился бы противопоставить себя всей аристократии — это было слишком рискованно.[217] Поражение потерпел не нобилитет, а Метеллы.

Но как homo novus Марий сумел одолеть столь влиятельное и знатное семейство? О его могуществе в те времена говорят хотя бы такие факты: в 123 году консулом стал Квинт Цецилий Метелл Балеарский; в 119 м — Луций Метелл Далматский; в 117 м — Луций Цецилий Метелл Диадемат; в 115 м — Марк Метелл, зять Метелла Далматского; в 113 м — Гай Метелл Капрарий, в 109 году — Квинт Метелл, впоследствии получивший прозвище Нумидийского, — начальник Мария. И это не считая того, что в 115и 111 годах консулами были родственники Метеллов — Марк Скавр и Сципион Назика. Аналогичная картина и в отношении цензуры: в 120 м одним из цензоров являлся Метелл Балеарский, в 115 м — Луций Метелл (Далматский или Диадемат — неясно, но в любом случае Метелл), в 109 м — Марк Скавр.[218]

Но подобное могущество не могло не вызвать зависти и недовольства у других. В начале II века примерно такое же влияние имел клан Сципионов, но это кончилось добровольным изгнанием его главы — победителя Ганнибала Сципиона Африканского. Теперь настала очередь Метеллов понять, что надо делиться. «Предполагаемая монополия этой фамилии на высшую должность в два последних десятилетия была не по нутру другим аристократам, и удар по господству Метеллов, откуда бы он ни исходил, не мог не вызвать одобрения в определенных кругах».[219] Правда, вместо кого-либо из аристократов избрали безродного Мария, но периодически нобили допускали в свои ряды новичков — в 146 году консулом стал Луций Муммий, в 132 м — Публий Рупилий, в 130 м — Марк Перперна, в 116 году — Гай Лициний Гета, всего за девять лет до Мария. Так что Саллюстий очередной раз лукавил, говоря будто знать уже много лет никого не подпускала к высшей должности.[220]

Правда, нельзя отрицать: на сей раз именно популярность Мария сыграла большую роль в том, что верхи позволили ему получить консулат. Еще более серьезным актом стало вручение Марию командования во изменение решения сената, который уже продлил полномочия для ведения войны в Нумидии Метеллу. Но ведь в сенате решающий голос имели консуляры, большинством из которых являлись представители фамилии Метеллов и их ставленники. Почему же они стерпели унизительное для них решение комиций? Видимо, Метеллы чувствовали сильнейшее недовольство их всевластием со стороны других сенаторов. При попытке оспорить волю народного собрания оппозиционеры могли сокрушить Метеллов, и те решили не рисковать.

Сложилась как раз та самая ситуация, о которой шла речь в первой главе: раздоры внутри правящего класса позволили народу выступить в качестве арбитра. Подчеркнем: именно арбитра, а не самостоятельной силы, ибо Мария поддержали не только простолюдины и всадники,[221] но и значительная часть сената, не испытывавшая симпатий к Метеллам.

Итак, Марию предстояло на деле доказать, что он ничуть не худший полководец, чем военачальники-нобили. Консул, сам почти два года проведший в Нумидии, понимал, что война предстоит нелегкая.[222] Свою деятельность он начал с того, что потребовал у сената пополнений, предложил поступить под его начало тем из воинов, кого знал по прежней службе, — ему нужны были не просто воины, а закаленные ветераны, которые смогли бы превратить новобранцев в настоящих солдат. Опытные бойцы, как почти во все времена, были в дефиците,[223] но Марий, повидимому, нашел немало желающих служить под его началом. Он также начал собирать вспомогательные отряды из числа союзников.