Распоротый - Игорь Дубов

Редрикен, Салкан и Чекуртан были самыми высокими вершинами во всей этой части хребта. Правда, любоваться ими из города мне не приходилось - они всегда утопали в облаках. Но сверху они представляли внушительное зрелище. Особенно в лучах заходящего солнца, какими мы видели их каждый раз, заходя на посадку на линии терминатора. С самого первого прилета я мечтал побывать на них, но оказалось, что цивилизация Керста не додумалась до такого никчемного занятия, как альпинизм.

Безымянный перевал был удобен, с моей точки зрения, еще и тем, что я попадал в Драный Угол как бы с тыла. Спустившись с него, я оказывался в Долине Гейзеров, которая находилась достаточно далеко от поселка. Я не знал, кто живет в нем, и не хотел зря рисковать. Если рой обзавелся там форпостом, то в одном из домов запросто мог находиться локатор. Я подумал, что раз мне все равно не миновать этот поселок, то пусть уж я окажусь рядом с ним на рассвете, когда все наверняка спят, а не в полночь, как случилось бы, держись я дороги на Лайлес. Поэтому меня устраивала Долина Гейзеров, из которой я, начав обходить периметр против часовой стрелки, выходил к поселку в самом конце маршрута.

Таща одной рукой за лямки тяжелый рюкзак, я пробирался по ночному парку, в котором до войны устраивали смахивающие на шабаши клоунады, и осторожно прислушивался к сердцу. Перед уходом я хотел было снять кардиограмму, но в последнюю минуту передумал, а теперь убеждал себя, что поступил правильно. Без кардиограммы я чувствовал себя гораздо спокойнее. Однако все равно что-то неясное и тревожное давило свинцовой тяжестью грудь. И поэтому я не ощущал пьянящего подъема и звериной остроты ощущений, всегда испытываемых мной, когда я становился на тропу войны.

Раньше это назвали бы предчувствием. Да только ничего мистического здесь не было. Смерть, как стервятник, идет на гнилой запах больной души. Она знает, что раз ты потерял себя, ты не успеешь увернуться, когда она окажется рядом. Предчувствие - это последний порожек, на котором никому не удается задержаться, чтобы взять себя в руки. Поэтому, если ты ощутил предчувствие, можешь не прятаться, уже ничего не поможет. Она все равно найдет тебя. Потому что ты ослаб и стал плохо пахнуть.

- Остановись, - сказал я себе. - Что с тобой? Ты совсем один, тебя некому пожалеть, вот ты и разнылся. Держись, три нашивки, сейчас не время. Посмотри, это же горы. Ты ведь так хотел оказаться в горах.

Да, это действительно были горы. Они начались, как только я отклонился от дороги на Каймагир и перелетел через Ясоко. Здесь меня ждала узкая полоса леса, за которой открывалось каменистое плато, изрезанное невидимыми в темноте тропами. На плато я выбрался из тумана, однако ускоряться не стал, поскольку летел всего на двух метрах и боялся врезаться во что-нибудь торчащее, вроде большого валуна. Черные тени скал вокруг меня вздымались все выше, уютно журчала по камням вода, и ветер с покрытых льдом вершин высвистывал хорошо знакомую песню. Все было, как прежде, но только я никак не мог преодолеть внутреннюю скованность и ощутить эти горы своими.

Я пока не вернулся. Я понял это, еще переодеваясь за городом. Я знал наизусть все замки и залипы комбинезона, я безошибочно находил в рюкзаке любые веши и точными движениями прощелкивал их в карабины. Но пальцы мои при этом не дрожали нетерпеливой дрожью породистой гончей перед началом охоты, как бывало со мной раньше перед выходом на маршрут. Луч бластера, распоровший мое сердце, перерезал внутри какую-то жилу, которая оказалась становой. Я знал, что мне надо делать, и надеялся, что ни при каких обстоятельствах не поддамся страху. Но уверенности в том, что мое тело меня не подведет, у меня не было.

Луч бластера и Марта - они хорошо сделали свое дело. Все то время, пока я прятал камеру слежения у моста через Ясоко, а потом летел над плато к Каймагирскому перевалу, я думал о Марте. Плато было на удивление ровным, и монотонный писк локатора в ушной горошине не беспокоил меня. Где-то посередине плато я оставил на осыпи маленький, замаскированный под камень ретранслятор. Но сделал я это автоматически, продолжая думать о своем.

В ночи все воспоминания были необычайно яркими, и я снова увидел Марту в домашнем халатике, который она все время стыдливо запахивала, словно разговаривала с абсолютно чужим человеком.

- Это бред, - тупо повторял я тогда, безуспешно пытаясь пробиться сквозь ледяной панцирь отчуждения. - Забудем все, Марта, подведем черту, начнем все сначала. Я люблю тебя, я жить без тебя не могу!

- Поздно, - отвечала Марта, глядя на меня с плохо скрываемой неприязнью. Напрасно ты вернулся. Я теперь с другим, и это не изменить. Но я готова тебе помочь. Хочешь, я дам тебе денег?

Пронзившая меня в этом месте боль была такой сильной, что я невольно застонал и замотал головой, пытаясь избавиться от Марты. И тогда я вспомнил Таш. В первую минуту мысль о Таш согрела меня. Раз я был нужен такой женщине, значит, не все еще было потеряно. Впервые за несколько месяцев я почувствовал, что хочу переплестись с другим человеком. Какой-то случайно оставшийся живым кусочек души трепетал, предвкушая легкое прикосновение ее пальцев. Однако я тут же опомнился. Таш была слишком ярким огнем. Мне не следовало пытаться даже приблизиться к ней, если я не хотел сгореть.

"Не пойду, - думал я с отчаянием. - Отсижусь дома, подсеку кого-нибудь в сиделке, напьюсь в конце концов. Эта девушка не про тебя, парень, не раскатывай губы. Ей просто что-то понадобилось, и ты даже знаешь что. Обдумай все хорошенько, не нарывайся". Я почувствовал, что лечу уже почти вертикально вверх. Это означало, что перевал рядом. И действительно, через несколько секунд я проскочил перевальную стенку и едва успел остановиться, чтобы не скатиться вниз головой в Долину Гейзеров.

Очередные датчики следовало размещать здесь. Я давно не был в горах и теперь, затаив дыхание, обводил взглядом едва отличающиеся от ночного неба края громадной чаши, доверху наполненной густой, непроглядной тьмой. Нельзя сказать, что я чувствовал себя хорошо, но измученной моей душе был чем-то созвучен этот ночной каменный сад, где не росли деревья и не пели птицы. Сидя на холодных камнях перевала и зябко пряча подбородок в отворот свитера, я вытаскивал замаскированные под куски гранита грозди датчиков и прощелкивал их одну за другой в нагрудный карабин. Первую гроздь я решил спрятать поближе к Редрикену. Снега на перевале не было, он появлялся гораздо выше и держался совсем недолго, особенно в сухой сезон. Подсвечивая себе укрепленным на головной повязке фонариком, я прошел сколько мог по гребню в сторону Редрикена, стараясь не думать о жутковатой пустоте справа и слева. Я надеялся, что меня никто не засек, но тем не менее, работая, никак не мог избавиться от противного ощущения бесшумно зависшего надо мной "рамфоринха".