Как работает стихотворение Бродского - Лев Лосев

Возникает вопрос о том, до какой степени такое чередование сильных и слабых мест появляется в отдельных строках строфы; можно a priori предположить, что, между прочим, уменьшение в длине и ударяемости к концу строфы может подействовать на ритмический рисунок. В таблице 6 представлена ударяемость последних 13 слогов в строке, каждый отдельно. Поскольку тут количества низкие, даются не %, а чистые цифры.

Бросается в глаза аномальность последней строки в нечетных частях: здесь сильное ударение падает на 4-й слог с конца, а не на 3-й с конца, и в этом отношении еще раз различаются друг от друга нечетные и четные части[82]. Всё остальное совпадает с общим рисунком, за исключением 8-го и 9-го слогов 4-й строки и 8-го слога 5-й строки. Разница в рисунке здесь несомненно связана с тем, что эти строки короче остальных; в них появляется в более левых местах строки слабое упорядочение, характерное для начала строки, вместо более высокого упорядочения, характерного для конца и середины. В четных же частях последняя строка не аномальна, и неизменно сохраняется общий рисунок, ослабевая, как и можно было ожидать, в 9-м слоге 5-й строки, где опять приближаемся к началу строки.

Всё, что было сказано пока о профилях ударений в разных строках строфы и в КТМ в целом, имеет отношение прежде всего к окончанию строки. Если обратить внимание на начало строки, то необходимо прежде всего классифицировать первые 3 слога по признаку ударяемости (+) и неударяемости (—). В таблице 7 даны результаты такой процедуры; здесь даются отдельные цифры для строк в четных и нечетных частях.

Еще раз наблюдается определенная закономерность в стихосложении КТМ: самый частый зачин, появляющийся более чем в половине всех строк, — анапестический (Ь); дактилический зачин (+) появляется примерно в одной четверти всех строк, и на третьем месте стоит двухударный НК

Все, вместе взятые, эти три типа зачина насчитывают больше чем 90 % всех строк. Общее свойство у них — слабый второй слог. Сильный второй слог (— + —) появляется не более чем в 16 из всех 360 строк КТМ.

Расположены эти зачины неодинаково в нечетных и четных частях. В то время как анапестический зачин встречается чаще всех других в обеих сериях, он появляется вдвое чаще в нечетных, чем в четных частях. Это происходит из-за расположения дактилического зачина, который появляется в четных частях почти на 25 % чаще, чем в нечетных. Такую тенденцию можно объяснить в терминах компенсации между более длинными и более короткими строками: когда в зачине два слабых слога, укорачивается длина строки от первого до последнего ударения в более длинных нечетных частях, но если строка начинается с ударным слогом, увеличивается длина более коротких строк в нечетных отрезках.

Мы не будем обсуждать распределения зачинов по шести строкам строфы. Зато стоит обратить внимание на два признака. Во-первых, поскольку анапестический зачин присутствует только в 6 из 30 строф, его встречаемость значительно ниже среднего в концевой 6-й строке четных частей; еще раз аномальной оказывается 6-я строка. Во-вторых, в 3-х и 4-х строках нечетных частей появляется анапестический зачин только в 12-й и 13-й соответственно из общего количества 30 строф КТМ. Во всех трех случаях разница возникает из-за повышения дактилических и двухударных зачинов.

Господствующий зачин ярче всего выступает в 9-кратном употреблении одного и того же анапестического слова как окончания предложения по меньшей мере один раз в каждой нечетной части; эта структура никогда не появляется в первой строфе данной части, но всегда открывает первую строку строфы:

Духота. Светофор мигает, глаз превращая в средство (I, строка 13)

Духота. Сильный шорох набрякших листьев, от (I, 25)

Духота. На ступеньках закрытой биллиардной некто (III, 7)[83]

Духота. Человек на веранде с обмотанным полотенцем (V, 13)

Духота. Неподвижность огромных растений, далекий лай (V, 25)

Духота. Толчея тараканов в амфитеатре тусклой (VII, 7)

Духота. Даже тень на стене, уж на то слаба (VII, 25)

Духота. Так спросонья озябшим коленом пиная мрак (IX, 19)

Духота. Только если, вздохнувши, лечь (XI, 19)

В четных частях КТМ точного эквивалента нет, но есть контрастная параллель, по которой в начале строки находится целый ряд утверждений от первого лица (первое лицо полностью отсутствует в нечетных отрезках)[84]:

Я сменил империю. Этот шаг (II, З)[85]я прошел сквозь строй янычар в зеленом (II, 8)Я заснул. Когда я открыл глаза (II, 25)Я увидел новые небеса (II, 27)я пишу эти строки, стремясь рукой (VI, 7)я имел искусство деленья литра (VI, 21)

По поводу явных вариаций в тексте КТМ раньше было сказано, что рифмовка не везде одинакова. При подробном разборе оказывается, что эти перемены строго урегулированы. Для начала, различается рифмовка в четных и нечетных частях, и в этом отношении они отличаются друг от друга настолько же, насколько по признаку средней длины строк. Четные части неуклонно рифмуются аВаВсс (прописные буквы означают мужские рифмы, строчные — женские), т. е. после четверостишия следует двустишие. В нечетных же частях эта общая схема реализуется наоборот, т. е. за двустишием идет четверостишие. При этом клаузулы меняются в течение части и по строгому порядку: в первых трех строфах схема ААВссВ и в пятой и шестой ааВссВ (есть одно исключение, о котором речь пойдет ниже). Выбирая рифмовку, Бродский работает в контексте твердо установленных условностей русского стихосложения, по которым применяются разные сочетания мужских и женских окончаний, но в подавляющем большинстве строфа заканчивается мужским окончанием. В КТМ Бродский маркирует четные и нечетные части посредством рифмовки, более тесно связанной с концовкой, и отсюда естественно вытекает, что последняя строфа последней, XII части заканчивается мужской клаузулой. Как мы вскоре убедимся при разборе синтаксического строя КТМ, выбор рифмовки тоже имеет значение для относительного веса двух серий частей.

Нелегко решить, как лучше подытожить и сформулировать набор формальных признаков, выявленных до сих пор. КТМ — явно полиметрическая композиция в силу различий между четными и нечетными частями, но она не полисистемная. Раньше было замечено, что структура строки в обеих сериях не укладывается ни в двусложные, ни в трехсложные схемы стандартного метрического репертуара современной русской поэзии[86]. Но в дольник же она укладывается, ввиду того что интервалы между сильными местами в строке почти все или односложные, или двусложные, или же, если какой-то потенциально сильный слог и не носит словесного ударения, интервал колеблется преимущественно в рамках от 3 до 5 слогов. В подавляющем большинстве русские стихотворения XX столетия, написанные дольником, имеют постоянное число сильных мест в строке, чаще всего 3 или 4[87]. Встречается и чередующийся 4—3-иктный дольник, особенно у Маяковского. Но нет какой-либо твердой традиции сочетаемости такого типа, который встречается в КТМ. Как мы видели, число сильных слогов в строке в общей сложности уменьшается на протяжении 6-строчной строфы, но при этом нет никакого жесткого упорядочения. Стихотворная форма КТМ как будто располагается где-то между двумя типами метрических структур, стандартных в силлаботоническом стихосложении, — разностопной (с постоянным чередованием) и вольной (без постоянного чередования). Можно условно сформулировать метрическую схему нечетных отрезков КТМ как Dk666543AABccB/aaBccB и четных отрезков как Dk555443aBaBcc. Такие формулировки, однако, не отражают высокометризованного окончания строки в двух сериях. Несмотря на хорошо известную тенденцию в дольнике к установлению постоянных интервалов, метризованное свойство конца строки в КТМ напрашивается на классификацию скорее как логаэд, чем как дольник.

Какие соображения привели Бродского к изобретению такой своеобразной стихотворной формы? Основные соображения как будто очевидны. С одной стороны, он сохраняет общепризнанные (и часто воспетые им самим) преимущества строгой формы. С другой стороны, он создает уникальную форму, специфическую для этого одного произведения; найдя эту форму, он индивидуализирует текст, т. е. отделяет его от современных и более ранних текстов с их установленными семантическими ассоциациями[88]. К тому времени, когда он приступил к сочинению КТМ, Бродский как будто считал, что выразительный потенциал стандартного силлаботонического репертуара для него исчерпан; он уже свыше 15 лет работал с ним (в своем собственном своеобразном варианте). Он пришел, кажется, к логическому выводу, что пора отойти от двусложников и трехсложников, заменить их дольником, но «взять нотой выше» посредством отхода от обыкновенных равноиктных строк и вместо них выработать внутри дольника разноиктные и вольные категории, которые с XVIII века выступают как хорошо усвоенные, но оставшиеся маргинальными подгруппы двусложных и трехсложных размеров. В случае КТМ он вдобавок решил, что нужно формальным способом отметить два главных тематических центра произведения.