Золотой песок времени (сборник) - Анна и Сергей Литвиновы

Слух о том, что дом О-ских приоткрылся, распространился по всей округе. Тем и воспользовались нынче незваные святочные гости. Румяные с мороза, они ввалились в огромный дом О-ских.

Явление ряженых вызвало переполох. Немедля было доложено старому графу, который как раз читал доставленный ему из Петербурга список пьесы Николая Гоголя «Ревизор» и хохотал, утирая слезы. Павел Иванович, узнав о визите, распорядился тут же одевать его, а также подавать угощение.

На короткое время незваные соседи остались в гостиной одни. Карнавальное веселье отчасти было сбито заминкой, и пятеро визитеров с интересом и некоторой опаской рассматривали убранство комнаты. А здесь было на что посмотреть. На специальном столике возвышался выполненный со всею тщательностью огромный макет шлюпа, на котором бороздил океаны отставной адмирал. Рядом помещался глобус вышиной в человеческий рост. Стены были украшены шкурами леопарда и зебры, головами бизона и антилопы. Подле размещались оскаленные индейские маски, туземные луки, стрелы, копья… На полках специально изготовленного застекленного шкапа лежали слоновьи бивни, кости, травы, стояли многочисленные сосуды — на некоторых из них рукописные облатки с черепом и перекрещенными костями строго возвещали: «ЯДЪ». Ряженые гости — а многие оказались в кунсткамере О-ских впервые — с восторгом и любопытством переходили от экспоната к экспонату.

И тут юная графинюшка, несмотря на то что одета и причесана она была по-домашнему, радостно вбежала в гостиную.

Визитеры, коих насчитывалось пятеро, оказались теми людьми, которых особенно рада была видеть Марья Николаевна. Несмотря на костюмы, в кои те были ряжены: гусара, татарчонка, дворника, медведя, венецианского дожа, — догадаться о том, кто скрывается под нарядами, труда не составило. Все гости прибыли из имения Образцово, отстоявшего на двадцать пять верст от Никольского, и представляли обитавшую там богатую и хлебосольную фамилию К-ных.

Именно там, в Образцове, в семье К-ных, провела свое детство графиня Марья (и две ее старших сестры). Именно там нашли они кров, заботу и пищу — а порой и обиды, горести и слезы, доставляемые им старой и деспотичной бабулечкой, княгиней К-ной. С имением К-ных были связаны первые впечатления и опыты жизни Марьи Николаевны. Там учили ее чтению, французскому и музыке, там играла она в куклы и прятки, там… Ах, сколько больших и маленьких воспоминаний, радостей, вдохновений, открытий, связанных с Образцовом и его обитателями, хранила память юной графини!..

Она бросилась на шеи гусару и татарчонку — своим подругам, сестрам Соне и Наталье К-ным. Легким поклоном головы приветствовала троих молодых людей (дворника, медведя, венецианского дожа), притом щеки ее при виде мужчин (а может, лишь одного из них) вспыхнули пунцовым цветом.

Тут явился в гостиную успевший переодеться старый адмирал. При виде гостей, особенно мужской их части, лицо его на мгновение исказила гримаса неудовольствия и даже досады, однако благовоспитанность победила, и граф приветствовал соседей с истинно русским радушием.

У Павла Ивановича имелась веская причина не любить если не всех представителей семьи К-ных, то, по крайней мере, двоих из числа святочных визитеров.

Один из них, француз Лагранж, давно стал в Образцове своим человеком и воспринимался уже как член фамилии. Он был учителем княжеских дочерей: Сони и Натальи, а также их старшего брата Николая. А заодно обучал и трех сестер — бедных родственниц: Марью, Елену, Ольгу. Что заставило его прибыть в холодную Россию — никто доподлинно не знал. Романтически настроенные особы утверждали, что в пору французской революции тридцатого года он выступил против герцога Орлеанского, будущего короля Луи-Филиппа, и потому был принужден бежать из страны. Но злые языки утверждали, что причиной его бегства явилось шулерство, коим на родине промышлял француз, — однако никаких тому подтверждений не имелось, а карт Лагранж и вовсе не брал в руки. Как бы то ни было, в семействе К-ных учителем оказались довольны. В отличие от многих своих малообразованных соотечественников, прибывших в Россию в поисках легкого заработка, Лагранж, по счастию, был подлинным энциклопедистом. Вдобавок он обладал счастливым искусством донести, в занимательной и легкой форме, широту своих познаний до юных воспитанников. Детей он учил не только языку, чистописанию и математике. Лагранж преподавал им азы стихосложения, музыкальной гармонии, живописной композиции. А сколько часов проводили они в прогулках по парку и близлежащим лесам, составляя гербарии, наблюдая и описывая повадки птиц, зверушек, насекомых! Сколько книг, порой опасно волнующих, прочли барышни благодаря рекомендациям француза!

Немудрено, что едва ли не все воспитанницы — и Соня с Натальей, и бедные сестры — были по-детски влюблены в своего учителя. Они соперничали между собой за его внимание и похвалу, что, с одной стороны, льстило Лагранжу и смущало его, а с другой — способствовало его педагогическим успехам.

Помимо глубоких знаний и приятных манер, француз обладал весьма выразительной внешностью: бритое лицо, хищный нос, пронзительный взгляд из-под кустистых бровей. Неудивительно, что при виде его трепетали сердца не только юных воспитанниц, но и дев на выданье, и даже благородных матрон, добродетельных матерей семейств.

Личность учителя пленила в свое время в самом нежном возрасте и Машеньку. Месье Лагранж явился для Марьи Николаевны первой и невысказанной любовью. Ах, сколько слез она, десятилетняя девочка, пролила от невозможности ни понять, ни объяснить, ни выразить свои чувства. Сколько часов провела в сладкой истоме, предаваясь мечтаниям об его поцелуях — и о том, как однажды он подхватит ее на руки, подсадит в карету — и они ускачут далеко-далеко, только вдвоем, и он будет держать ее за руку!..

О своем детском увлечении французом она после замужества, смеясь, поведала графу. Марья Николаевна считала, что меж супругами не должно быть секретов ни в настоящем, ни даже в прошлом. Павел Иванович добродушно и снисходительно выслушал рассказ юной жены, но сердце его, против воли, царапнула в тот момент ревность, и хмурая тень омрачила чело…

Однако у Павла Ивановича имелись изрядные основания ревновать другого гостя. Николай, старший сын К-ных, стал Машиной подлинной первой любовью. (О ней юная графиня, старавшаяся быть перед мужем честной во всем, до донышка, также поведала супругу.) И если детская влюбленность в Лагранжа была для Маши вполне невинной, то увлечение Николаем стало истинным чувством.

Оно оказалось разделено. Влюбленные таили его и от домашних, и от самих себя — но все ж таки оно прорывалось: и в лучистых взглядах, которыми они порой обменивались, и в нечаянных касаниях рук, когда они сидели над книгой или разбирали ноты, и в прогулках по парку, когда оба, словно случайно, отставали от общества и оказывались наедине. Наконец, состоялось решающее объяснение…

Николай стоял перед Марьей на коленях и молил стать его женой. Он говорил, что завтра же явится к своей матери и попросит благословения на брак — а если вдруг княгиня К-на не пожелает составить его счастья, тайно увезет Машу и обвенчается с ней. Один лишь поцелуй выпросил Николай у бесприданницы. (И мысль об этом случившемся в прошлом поцелуе, о котором рассказала Маша, до сих пор раскаленным углем язвила сердце Павла Ивановича: как тяжело! Его жена, графиня О-ская, когда-то любила другого…) Да, она любила Николая! Но, плача, тогда отказала ему…

Барышни, в отличие от мужчин (те бывают обычно полностью ослеплены любовью), все-таки хорошо понимают практические последствия каждого своего «да» или «нет». И Марья Николаевна ясно осознавала в тот незабываемый момент объяснения, к каким гибельным разрушениям всего уклада может привести ее брак с Николаем. Дела семьи К-ных были к тому времени полностью расстроены. Имение перезаложено. После смерти старого князя ни маменька Николая, ни его деспотичная бабушка не имели ни воли, ни умения для того, чтобы вести хозяйство. Управляющие обманывали их. К-ны не могли отказаться от своих широких привычек: балов, приемов, визитов, подарков, нарядов. Деньги утекали, как вода в песок. Спасти положение могла лишь женитьба единственного сына Николеньки на деньгах . Брак с бесприданницей Машей поставил бы крест на надеждах К-ных возродить мощь фамилии. Семья оказалась бы на грани разорения. Юная Марья Николаевна хорошо это понимала. И справедливо полагала, что едва ли маменька благословит Николая на брак с нею. А жениться тайком, без родительского одобрения, означало обречь себя и будущих детей едва ли не на нищенское существование. Да и не могла Маша поступить столь дерзко и неблагодарно с семьей, которая дала ей и ее сестрам все: и любовь, и заботу, и образование…