Любовь и пепел - Пола Маклейн

опасаясь, что в этот раз не сработает и меня не пропустят. У Сидни, для придания ему большей важности, был документ, который Эрнест умудрился состряпать еще в Париже. В нем говорилось, что Сид участвует в военных действиях, и невероятным образом каждый раз это срабатывало. Каким-то чудом нас пропускали.

С начала ноября в этой гражданской войне Мадрид стал сплошной линией фронта. Националисты Франко укрепились на западе и севере, а республиканские силы вместе с добровольческими бригадами старались отбросить их назад. Город находился в осаде и регулярно подвергался бомбардировкам — Мадрид мог пасть в любой момент. Но пока к нему можно было свободно подойти с востока и юго-востока, чем мы и воспользовались.

Мы добрались к ночи, беспросветной и черной, — такую я видела впервые. Проехали через центр города, по Гран-Виа, разрушенной снарядами. На дорогах встречались темные, глубокие ямы, заметные только в тусклом свете наших фар. В нескольких местах дома вдоль улицы были полностью разрушены. Сердце внезапно похолодело: я поняла, что действительно нахожусь на войне. И сбежать от этой реальности уже никак не получится.

Нас остановили на часовом посту возле громадной арены и спросили сегодняшний пароль, который Сидни, слава богу, узнал из телеграммы, отправленной Эрнестом в Валенсию.

— Это арена для боя быков, — объяснил мне Садни, указывая подбородком на темную площадку, пока мы ждали разрешения. — Я был там много раз.

— Но сейчас тут все по-другому, — откликнулась я.

— Да, это уже совсем другой город. Не знаю, что ждет меня впереди, но знаю точно — я должен был приехать.

От волнения я смогла лишь кивнуть ему.

Продолжив путь, мы миновали разрушенные и разграбленные здания, витрины магазинов, завешенные пленкой и картоном. Было темно, пришлось ехать медленно, чтобы не угодить в воронки от снарядов. Было странно находиться в таком мрачном и опустевшем месте. Казалось, город давно умер и остался лишь его призрак. В детстве я ничего не боялась, но если бы боялась, то мой кошмар выглядел бы именно так.

Наконец мы добрались до отеля «Флорида» на Пласа-дель-Кальяо. Большая часть территории вокруг была разрушена, но фасад отеля остался нетронутым. Своим видом он напоминал постаревшую суперзвезду — с величественными мраморными стенами и черной железной резьбой, растворяющейся в ночном небе.

Пройдя в вестибюль, я увидела высокий сводчатый потолок и широкую изогнутую лестницу, плитка и декор которой знавали лучшие дни. Вокруг было пусто. Кроме швейцара, у стойки регистрации стоял всего один человек, на его лице играли отсветы свечей. Он сосредоточенно изучал что-то похожее на коллекцию марок, затем, едва оторвав взгляд от страниц, сообщил нам, что сеньора Хемингуэя нет в его номере, он ужинает в отеле «Гран-Виа», специально отведенном для корреспондентов, и мы можем найти его там.

Я следовала за Сидни, уставившись себе под ноги. Улица была усеяна обломками после недавних взрывов. Вдалеке раздались звуки выстрелов. Я плотнее запахнула куртку, чувствуя нервную дрожь во всем теле. Я была на войне, где в любой момент могло произойти все, что угодно, — ничто не сравнится с этим сильным, резким и отрезвляющим чувством.

Пройдя дальше по бульвару, мимо нескольких баррикад и часовых, вооруженных штыками, мы наконец добрались до отеля «Гран-Виа». Там нам предложили спуститься на несколько мрачных лестничных пролетов в уютный темный подвал. Все вокруг плавало в дыму. Длинные доски служили импровизированными столами. Эрнест сидел в конце одного из таких, окруженный людьми в форме. На нем были очки в железной оправе и голубая рубашка с закатанными рукавами. Когда мы подошли, он встал, пожал руку Сидни, а затем заключил меня в свои тугие, медвежьи объятия.

— Привет, дочка! Ты сделала это!

Внезапно я осознала все, через что мне пришлось пройти, чтобы попасть сюда. Я замерзла и перепачкалась. Мои колени и плечи болели от долгого пребывания в тесной машине. Так много всего произошло, но почему-то сейчас я ничего не могла сказать и только выдавила из себя:

— Да.

Для нас стали освобождать место за столом, старались найти лишние стулья, кто-то подозвал официанта. Интересно, а была ли вообще здесь еда?

— Тебе придется зажать нос, — предупредил Эрнест. — Это далеко не «Ритц».

На столе оказалась какая-то рыба, лежащая на кучке не очень аппетитного на вид риса с маслянистыми кусочками салями и твердым нутом. Я принялась за еду и не заметила, как все съела, не забывая о спиртном. Джин оказался на удивление хорош.

— В конце концов, это война, — заявил Эрнест, увидев выражение моего лица. — Если бы они экономили на выпивке, все бы быстро полетело к чертям собачьим.

— Я захватил съестного, — сказал Сидни. Он отодвинул тарелку с едой, почти не притронувшись к ней. — Буду готовить для вас.

— Сидни готовит яйца, способные разбить твое сердце, — сообщил Эрнест. — А еще он потрясающая ищейка. Я знал, что он найдет тебя.

Мы с Сидни взглянули друг на друга и улыбнулись, как два заговорщика.

— Да, он талант. Спасибо за беспокойство и спасибо, что прислал его за мной.

Я почувствовала, как Эрнест оценивающе смотрит на меня. Его глаза, выражающие что-то похожее на гордость, были прикованы к моему лицу; Он снова назвал меня дочкой. Похоже. Хемингуэй так обращался ко всем девушкам. Слово несло в себе нежность и заботу, а не собственничество и совсем не раздражало. Было приятно ощущать его рядом. Дни моих одиноких путешествий казались спокойными и важными, однако находиться среди друзей было намного лучше. В меня верили, меня понимали.

После ужина мы втроем отправились обратно в отель. Город был беспросветно черным и холодным. Я подняла плечи, стараясь согреться. Вся спина затекла. Вдалеке снова раздались ружейные выстрелы.

— Там университетский городок, — объяснил Эрнест. — Это шоу продолжается всю ночь.

— Далеко отсюда сражение? — спросила я.

— Миля, а может, больше. Я встречу тебя завтра, поедем в «Телефонику», чтобы получить пропуска. Это самое высокое здание в Мадриде, построенное в форме линкора. Там находится управление цензуры, где и будут храниться твои репортажи. У них есть линии связи с Лондоном и Парижем. Там очень уютно, вот увидишь.

Трудно было назвать уютным хоть что-то из того, что я успела увидеть или представить. Но несмотря на это, теперь, гуляя вместе с Эрнестом и Сидни, я чувствовала себя в безопасности.

— С номерами разобрались? — спросил Эрнест, когда мы зашли во «Флориду».

Я кивнула:

— Сидни — в соседнем. У меня две комнаты в задней части на третьем этаже. Там безопаснее, но труднее дышать. Вся пыль летит сюда и оседает в номере, не знаю почему.

Мы подошли к