Маньчжурия, 1918. Особый отряд - Руслан Иванович Аристов

— После этого с Даурии пришёл ещё один эшелон на следующий день, и начали мы рассаживать этих солдат. Отправили их в Читу, они ещё меня и благодарили. После этого я телеграфировал на все станции вплоть до Харбина, что на станции Маньчжурия порядком заведует монголо-бурятский полк, — засмеялся Семенов, — а нас и полсотни человек не было, пока монголы не подошли, какой там полк.

«Авантюрист почище Унгерна, они подстать друг другу. Да и я такой, мы впятером казармы захватили», — усмехнулся Орлов.

— Смело, Григорий Михайлыч, — полковник налил водки, все чокнулись.

— Это ещё что. После этого я получаю телеграмму из Цицикара, от генерал-майора Гана из стражи — мол, просим ваш полк оказать содействие в разоружении местных большевиков, семьсот двадцатая дружина совсем разложилась. Поезд у нас под парами, я оставляю Куликова и два десятка людей здесь, телеграфирую генералу — полк выступает, мы садимся и на всех парах несемся в Цицикар, за семь часов дошли и прибыли как раз ночью, и сразу в дело — полсотни солдат даже и не думали сопротивляться, они вообще ничего не ожидали. Я оставил их на Унгерна, и мы с генералом Ганом, который вскоре приехал на вокзал, и хорунжием Мадиевским поехали по городку, по адресам большевиков и агитаторов — к утру вся эта сволочь была уже на вокзале с пожитками. Все эти красные в панике спрашивали — кто такие, что происходит, я говорю — монголо-бурятский полк. В общем, оправили мы весь этот сброд в четырех теплушках с печками на Оловянную.

— Григорий Михайлович, дорогой атаман, позволь выпить за твоё здоровье, — шатаясь, поднялся здоровый усатый офицер-казак. — Как же мы тогда их повязали!

— Хорунжий Мадиевский, он мне как брат, — представил его Семенов.

— Господа, за атамана, — хорунжий опрокинул в себя рюмку и потянулся за огурцом, чуть не перевернув весь стол.

— Ваше здоровье, Григорий, — поднял рюмку Орлов — он ощутил и смирился с тем, что входит в режим большой пьянки, последний раз такое было на новый, девятьсот семнадцатый год, на фронте.

— Ой, напьёмся мы, чувствую, — вздохнул Семенов. — В общем, уже к концу декабря у меня под контролем две станции по обе стороны границы с перспективой контроля вплоть до Цицикара. Но городское управление и там, и тут уперлось — не признаем, знать не хотим, не потерпим нарушения наших демократических прав и такое прочее.

— Блядские демократы, — чуть не ударил по столу кулаком Мадиевский. — Пороть их надо, блядей продажных!

— Спокойно, Степа! — поднял ладонь атаман. — Да, Маньчжурский совет был насквозь социалистический и мне эти господа, или товарищи, симпатизировать никак не могли. Меня пригласили на заседание совета.

— Вот как? — заинтересовался Орлов. — У нас в Харбине такой проблемы не было, все буквально за полтора месяца хлебнули комиссарских порядков и весьма поостыли к большевичкам.

— Это в большом городе, а в таких вот мелких всё сложнее. Меня пригласили на заседание городского совета здесь, в городе, в начале января. Поскольку мои орлы уже зарекомендовали себя в городе, — при этих словах Семенова полковник еле-еле сдержался от смеха, — то на заседании я выслушал несколько благодарностей за освобождение от солдатского сброда и городской совет решил меня признать как главу законных российский войск, это было принято большинством голосов, — на голубом глазу произнес атаман.

Орлов и сам не понимал, как он сдержался и умудрился не заржать.

— Законность — это святое дело, — сказал он, надкусив пирог.

— Мы телеграфировали об этом генералу Хорвату, однако всё было не так просто, как могло бы показаться.

Орлов вопросительно взмахнул ладонью, глядя на атамана.

— В совете была скрытая оппозиция. Они не оценили моих благодеяний, — покачав головой, промолвил Семенов. — После Рождества все эти демократические горлопаны собрались в Железнодорожном доме по поводу разгона Учредительного Собрания, и под это дело — осуждение большевиков в Петрограде, проголосовали постановление о том, что я, есаул Семенов, нарушил их революционные свободы.

Полковник Франк засмеялся.

— Да, друг мой, смешно, — развёл руками атаман, — но мне пришлось брать два десятка человек с винтовками, ехать туда, врываться в зал и всех разоружать — мы изъяли четыре десятка револьверов, на минуточку! Потом я обратился с речью к присутствующим и рассказал, что день назад в Иркутске восстали офицеры и юнкеры, и были перебиты большевиками, и что противодействовать мне — обрекать себя на гибель.

— Это произвело сильное впечатление, — через несколько секунд молчания сказал офицер с погонами поручика. — Я там был с атаманом. Он сказал, что сознательные большевики — это изменники и подлежат уничтожению.

— Поручик Алексеев, — представил его Семенов. — И вот после этого все эти горлопаны стали меня заверять, что никакие они не большевики, а просто примкнули к ним по недомыслию, а не ради выгоды, благополучия или измены, и после этого я получил несколько записок с просьбой поставить на голосование вопрос о сущности большевизма.

— Ничего себе, — Орлов, который окончательно расслабился, начал находить весь этот монолог собеседника крайне забавным. — И что же?

— Пятьдесят восемь голосов, единогласно, постановили считать большевизм идеологией дураков и изменников, а правительство в Петрограде — узурпаторами и немецкими ставленниками. После этого я распорядился никаких собраний без моего и поручика Алексеева ведома не производить, и мои проблемы с местным самоуправлением на этом закончились, я почувствовал себя в Маньчжурии гораздо более уверенно.

— Да здравствует законность, господа! — поднялся с рюмкой поручик Алексеев.

«А Хорват всё лавировал и уговаривал», — пронеслась мысль у Орлова.

— Подайте ещё водки, — повернулся атаман к женщинам, которые с подносами в руках довольно скромно стояли в углу.

— Сию минуту, кормилец, — поклонилась одна из них и вышла в соседнее помещение.

— После этого Хорват телеграфировал мне, что всячески меня поддерживает, но рекомендует это не оглашать публично, — покачав головой, промолвил Семенов.

— Очень мне это знакомо, — засмеялся Орлов. — Дмитрий Леонидович — убежденный демократ, как он сам говорит.

— Да, — покивал Семенов.

Женщины принесли три графина с водкой и ещё пирогов с олениной и капусты. Выпили ещё по рюмке, закусили остатками поросенка.

— У меня очень хорошие отношения с баргутскими монголами, — Семенова снова потянуло на речи. — Я давно знаком с их правителем, князем Гуифэном — ещё прошлым летом я помог ему прекратить вражду с хараченами. И вот в последних числах декабря князь направил мне дружину, взамен я пообещал ему поддержку против других племен, если возникнет надобность. Баргуты прибыли недавно, прошли шестьсот верст, я поставил их на охрану от Даурии до Хайлара…

— Мы их там видели, — перебил его Франк.

— Да, однако их появление обеспокоило китайцев,