Сыграй мне смерть по нотам... - Светлана Гончаренко

Стас внимательно выслушал всю историю про чайник с самоварчиком, про Тверитина и про то, что анималист Щепин был единственным свидетелем обмена коллекционеров. От такой информации шершавое лицо майора стало ещё суровее, а собачьи ямки обозначились особенно явно.

— Дело поганое, — изрёк он. — Вернее, дела-то, может, и не нет никакого, но смерти обоих стариков в самом деле похожи. Они друзья, оба служители муз — и одинаковым образом скончались с интервалом в две недели. Против этого не попрёшь! Если ты, Колян, тут был недавно, то обстановку помнишь. Может, это ограбление? Алкаш смотрел и говорит, что вроде бы ничего не взято. Следов борьбы, беспорядка тоже нет — наоборот, уборка проведена. Давай поглядим, а вдруг всё-таки пропало что-нибудь?

Стас отдёрнул захватанную занавеску, и друзья вступили во владения князя-анималиста.

— Ну, как? — озабоченно спросил Стас. — Смотри в оба! Труп увезли, но вещи все на местах.

Самоваров огляделся:

— Прав твой Немнюгин: есть тут нечто странное и необъяснимое. Скульптор Щепин был дедушка весьма неопрятный. Здесь ещё два дня назад царил полный беспорядок. Глина была растоптана по полу, всюду миски кошачьи — он очень кошек привечал…

Стас повёл носом и согласно кивнул. Сам он держал кота, знаменитого Рыжего, и отлично знал, чем пахнут кошки.

— Теперь смотри, — продолжил Самоваров, — пол чисто выметен. На столе идеальный порядок, столешница прямо блестит — явно помыта. Наверное, впервые за последние пятнадцать лет! Тряпочка, как тебе известно, висит на батарее. Вон она.

— Занудный ты, Самоваров, — зевнул Стас. — Я всё это уже видел. Криминалисты были и тоже ничего из ряда вон выходящего не обнаружили.

— А оно есть! Это кошачьи миски! — воскликнул Самоваров.

— Да ну! Вот это диво.

— Именно диво! Они всегда стояли на полу — вон там, у стеллажа. Где же они теперь? А вот — на полке, стопочкой. И не догадаешься, что они кошачьи, до того чистенькие. Конечно, кошачий язык гладко моет, но удалить засохшие остатки пищи и особенно глины он не в состоянии. Я уж не говорю, что поставить миски стопочкой не в силах самая гениальная кошка.

— Зачем кто-то мыл эти дурацкие миски? Я могу понять, когда отпечатки пальцев намеренно стёрты. Допускаю, пол здесь выметен, чтобы уничтожить следы. Но девять кошачьих мисок зачем перемыты? — недоумевал Стас.

— Когда ты найдёшь ответ на этот вопрос, ты узнаешь, кто преступник. Так всегда пишется в детективных романах.

Стас насупился:

— Иди ты к чёрту! Накаркаешь ещё. Какой преступник? Это естественная смерть!

— Участковый не зря удивился, — продолжил размышлять вслух Самоваров. — Ведь у второго деда, Тверитина из Архиерейского переулка, случилось то же самое — внезапная и необъяснимая чистота вместо обычной грязищи. Там перетёрты в шкафу запылённые статуэтки и подстаканники. Всё похоже — один к одному! А про тряпочку у Тверитина на батарее мне сам Щепин и рассказывал.

Стас недовольно потёр большим пальцем крутой подбородок и вздохнул:

— Погано, если так. Поглядим, что скажут медики. А вдруг всё-таки естественная смерть… Прикинь теперь, не украли ли чего. Хотя понимаю, трудно это. Вон сколько всякого барахла! Одних статуэток море — собачки, тигры, гамадрилы…

— Произведения Щепина-Ростовского не имеют художественной ценности, — уверенно заявил Самоваров. — Материалы, из которых они сработаны, тоже малоценные — глина, гипс, пластилин. Дорогих вещей у покойного здесь никогда не водилось, денег, по-моему, тоже. Откуда? Друзья-собутыльники Щепина всё-таки поточнее скажут, пропало что или нет. Но я почти уверен, что ограбления не было.

— А что тогда было? Первым делом приходят на ум наследственные дела. Ребята родственников поищут, на квартире у Щепина побывают, поговорят с соседями. Самая реальная версия — квартирный вопрос.

— Да, это возможно.

— Это раз! Если старик пьющий был, то могли притащиться случайные гости. Вот и вторая версия — ограбление во хмелю, — рассуждал Стас. — Но непохоже. На столе сохранилась непочатая бутылка «Особой» и какая-то вонючая наливка. Опять же старик сидел целенький, небитый, в кармане пятьдесят два рубля. Все версии будем проверять, но пока ничего общечеловеческого — деньги, бабы, месть — не просматривается. Хотя как раз бабы и склонны к уборкам и развешиванию тряпочек.

— Щепин не выносил подобных баб.

— Значит, это что-то по твоей части, Самоваров. Что-то глубоко психологическое и невнятное. Может, всё дело в твоём чайнике? Что бы означали эти таинственные слова «Не верит, скотина»? Чему ты не веришь? Быстро шевели мозгами!

Самоваров и сам уже занялся этим трудным и малообещающим делом. Даже вертелось что-то в памяти, но такое бесформенное и неопределённое, что расплывалось при малейшем приближении.

Пришлось Самоварову прикрыть глаза, чтобы чётче вспомнить все подробности последней встречи со Щепиным. И ведь не забылись подробности, даже мельчайшие! Возникало в памяти морщинисто-складчатое вольтеровское лицо старого анималиста, виделось, как из-под набрякших век внезапно будто выпрыгивают его блестящие глазки, а потом снова тускнеют, заволакиваются сонной мутью. Что-то бессвязное Щепин тогда выкрикивал, ругал выставкомы и коллег, оторвавшихся от традиций реализма. Кажется, упоминал и смерть Матюшки? Но всё это слушал Самоваров невнимательно. И не верил, скотина? Чему?

Если б знать тогда, что нужно во все глаза глядеть и каждое слово наизусть выучивать!

Нет, память не только у растяп дырявая — она у всех такая. И лезет через эти дыры всякая чепуха. Самоваров, например, ясно припомнил нечистого серого кота с бакенбардами, который сидел в тот день в кресле Щепина. Кот только что доел сардины из банки, поставленной анималистом в одну из заляпанных глиной мисок, и пребывал в состоянии тихой неги. Сосредоточенно и бессмысленно взирали тогда с небольшой круглой морды горчично-жёлтые глаза. Кот пялился на Самоварова, а Щепин в это время что-то говорил. Но вот что?

Тут самоваровская память смолкала, виновато уползала в тёмный угол, и только противный кот отчётливо торчал перед глазами и делался всё реальнее. Самоварову даже казалось, что теперь, зажмурившись, он лучше и подробней может рассмотреть кота, чем тогда, при Щепине. И ещё что-то маячило, не связанное с этим местом, но тоже очень важное…

— Вертится что-то в голове, но не оформляется, — пожаловался он Стасу. — Может, позже осенит? Одно скажу: ни при чём тут мой чайник. Чайник мелочь, вздор, дешёвка. Зато интересно, кому завещал Щепин-Ростовский своё какое-никакое имущество? Хотя бы квартиру? Не вокальному же центру, как Тверитин? Может, в Тверитине всё дело?

— Почему это?

— Кажется, говорил мне Щепин, что Матюшка, то есть Тверитин, умер неестественной смертью. Но почему он так считал? И не этому ли я, скотина, не верил? Или я не верил, что мне удастся выручить свой чайник? Чем больше об этом думаю, тем меньше понимаю. Кому понадобилось умерщвлять пенсионеров и делать у них уборку?

— Посмотрим, — неопределённо сказал Стас. — Лучше бы это вообще не убийство было. А то, чувствую, тухлятина намечается, из которой не выйдет ничего. Нет ни подозреваемых, кроме тебя, ни мотива. Пока нет. Посмотрим…

Стас запер и опечатал дверь. Друзья вышли на мороз, вдохнули тяжёлый, злой воздух. Градусов тридцать восемь, не меньше! Самоварова вдруг предложил:

— Давай заглянем сейчас ко мне в мастерскую, чайку попьём. Идти недалеко.

— Пошли! У тебя там теперь, поди, повсюду салфеточки, занавесочки, — съехидничал Стас. — И кулёк с бутербродами, приготовленный заботливой рукой жены.

— Ты будешь смеяться, но бутерброды ей готовлю я.

— Ещё бы, ты у нас хозяйственный. Непонятно даже, для чего ты женился. Как тебя угораздило?

— Судьба! Эта штука определённо существует. Если уж что суждено, то всё равно не отвертишься.

— А я вот и верчусь, и сопротивляюсь, — самодовольно сообщил Стас. — Вдвоём с Рыжим. Кот, а парень надёжный. Чем дольше живёшь, тем меньше люди нравятся. Бабы в том числе. Гнусность баб не имеет границ! Одна тут у меня недавно по убийствам проходила — представь, знакомилась по объявлению, регистрировалась с мужиком. Квартиру, машину на себя переводила, а вскорости душила беднягу подушкой. Труп закапывала на собственной даче под забором и бежала новое объявление строчить. Троих так уходила! А четвёртого не успела — его выследила прежняя жена, которая сама хотела машину оттягать. Финал получился, как в боевике: врывается в дом бывшая жена и у теперешней, у душительницы, выхватывает в последнюю минуту орудие убийства. Подушку.

— И как?

— Хреново. Мужик остался жив, но без машины. Её прежняя жена таки отсудила.

Стас глянул на задумчивого Самоварова и вдруг спохватился: