Верховная королева - Мэрион Брэдли

– Пойдем, Гвенвифар, Кэй приставил к тебе прислужниц, но мне, как матери твоего мужа, подобает облечь тебя в свадебное платье, раз твоя родная матушка не может побыть с тобою в этот день и подготовить тебя к церемонии.

В свадебном наряде девушка была хороша как ангел; ее роскошные шелковистые волосы переливались в солнечных лучах точно золотые нити, затмевая блеск диадемы. Платье из белой ткани казалось тоньше паутинки; с застенчивой гордостью Гвенвифар поведала Игрейне, что материю эту привезли из дальней страны – еще более далекой, чем Рим, – и стоит она дороже золота. Отец ее пожертвовал отрез для алтарного камня их церкви и еще небольшой лоскут – для святых мощей; а кусок подарил ей, из него-то она и сшила себе свадебное платье. Остался еще отрез на парадную тунику для Артура; это – ее собственный свадебный подарок мужу.

В дверях появился Ланселет: он явился, дабы сопроводить дам к заутрене, предшествующей венчальной службе; после того начнутся веселье и пир, которым суждено продлиться до самой ночи. В своем неизменном алом плаще Ланселет ослеплял великолепием; однако оделся он для верховой езды.

– Ты нас покидаешь, Ланселет?

– Нет, – сдержанно отвечал он, не сводя глаз с Гвенвифар. – Среди прочих увеселений дня новоприбывшие всадники – и Артурова конница – покажут свое искусство; я – распорядитель игрищ и сам в них участвую. Артур считает, что пора объявить народу о своих замыслах.

И вновь Игрейна заметила, каким безнадежным, завороженным взглядом смотрит Ланселет на Гвенвифар. Девушка лучезарно улыбнулась ему, поднимая глаза. Игрейна не слышала, о чем эти двое говорят, – вне всякого сомнения, речи их вполне невинны. Однако в словах они не нуждались. Старшая из женщин вновь в отчаянии осознала, что все это к добру не приведет, но лишь к горю и бедам.

Они прошли по коридорам; по пути к ним присоединялись слуги и знать – все, кто спешил к заутрене. На крыльце часовни их поджидали двое молодых людей, чьи шапочки украшали длинные черные перья, – в точности как у Ланселета. Игрейна вспомнила, что видела такое же перо и у Кэя. Уж не отличительный ли знак это Артуровых соратников?

– А где же Кэй, брат? – осведомился Ланселет. – Разве не должно ему быть здесь, дабы сопроводить госпожу мою в церковь?

Один из незнакомцев, рослый и крепкий, что, тем не менее, как заметила Гвенвифар, слегка походил на Ланселета, ответствовал:

– Кэй и Гавейн тоже помогают Артуру одеться к церемонии. Воистину, я бы ждал, что и ты будешь с ними: вы трое Артуру словно братья. Артур послал меня занять их место как родича леди Игрейны… Госпожа, – молвил он, поклонившись Игрейне, – может ли быть, что ты меня не узнаешь? Я – сын Владычицы Озера. Зовут меня Балан, а это – наш приемный брат Балин.

Гвенвифар учтиво кивнула. А про себя подумала:» Неужто этот дюжий мужлан и впрямь приходится Ланселету братом? Все равно как если бы бык назвался братом изящнейшего из арабских скакунов!» Его приемный брат Балин, приземистый и краснолицый, благодаря желтым, как солома, волосам и бороде изрядно смахивал на сакса.

– Ланселет, буде тебе угодно побыть с лордом моим и королем… – промолвила она.

– Пожалуй, Ланселет, тебе и впрямь стоило бы пойти к нему, – расхохотался Балан. – Как это водится за женихами накануне свадьбы, Артур совсем извелся от волнения. Да, на поле битвы лорд наш сражается под стать самому Пендрагону, но нынче утром, готовясь к встрече с невестой, он кажется просто мальчишкой – да он мальчишка и есть!

«Бедный Артур, – подумала про себя Гвенвифар, – для него этот брак – испытание куда более тяжкое, чем для меня; мне, по крайней мере, ничего не остается, как повиноваться воле моего отца и короля!» Она подавила смешок; бедный Артур, ему пришлось бы жениться на ней во имя блага королевства, даже будь она старой, беззубой, с лицом, обезображенным оспой! Это – еще одна из тягостных его обязанностей, вроде как водить своих людей в битву против саксов. А от саксов по крайней мере знаешь, чего ждать!

– Лорд мой Ланселет, ты и впрямь предпочел бы находиться рядом с Артуром? – мягко осведомилась она.

Взгляд молодого рыцаря яснее слов сказал ей, что Ланселету отчаянно не хочется с нею расставаться; за какой-нибудь день-другой девушка научилась безошибочно читать эти невысказанные послания. Гвенвифар ни разу не обменялась с Ланселетом ни единым словом, которого не могла бы прокричать вслух в присутствии Игрейны и своего отца, и всех епископов Британии, вместе взятых. Но впервые в жизни Ланселет, похоже, разрывался между двумя противоречивыми устремлениями.

– Менее всего мне хотелось бы тебя оставить, леди, но Артур – друг мой и кузен…

– Господь сохрани, чтобы я когда-либо встала между вами, родич, – промолвила Гвенвифар, протягивая рыцарю миниатюрную ручку для поцелуя. – Ибо через этот брак ты становишься преданным родичем и мне, и кузеном тоже. Так ступай к лорду моему и королю и скажи ему… – Девушка помедлила, дивясь собственной храбрости: подобают ли ей такие слова? Господь помоги им всем, спустя какой-нибудь час она будет супругой Артура, что с того, ежели слова ее покажутся непомерно дерзкими, ежели подсказаны они приличествующей заботой о ее господине? – Скажи ему, что я с радостью возвращаю ему преданнейшего из конюших и что я жду его с любовью и покорностью.

Ланселет улыбнулся. И улыбка эта словно затронула в ее душе некую тайную струну, и собственные ее губы изогнулись в лад с нею. Ну, как такое возможно, что она настолько ощущает себя частью этого человека? Вся ее жизнь словно перетекла в прикосновение его губ к ее пальцам. Гвенвифар сглотнула – и внезапно поняла, что с нею происходит. Невзирая на все ее почтительные послания Артуру, исполненные любви и покорности, она, казалось, продала бы душу за возможность повернуть время вспять и объявить отцу, что замуж она пойдет только за Ланселета и ни за кого другого. И чувство это столь же реально, как солнце в небесах и трава под ее ногами, – девушка вновь сглотнула, – столь же реально, как Артур, который ныне снаряжается к свадьбе, – а вот ей, чтобы подготовиться к церемонии должным образом, подобает пойти к заутрене.

«Неужто это – одна из жестоких шуток Господа: я сама не знала, что такое чувствую, до тех пор, пока не стало слишком поздно? Или это коварные ухищрения лукавого, что соблазняет меня забыть о долге перед моим отцом и мужем ?» Слов Ланселета она не слышала; сознавала лишь, что пальцы его разжались, что он развернулся и уходит. Учтивые речи приемных братьев, Балина и Балана, тоже почти не отложились в ее сознании… который из них сын жрицы Озера? Балан. Он – брат Ланселета, но похож на него не больше, чем ворон – на могучего орла.